Турсла выросла среди народа Торов. По обычаям этого народа, она так и не узнала, кто её «мать». Все дети клана пользовались одинаковой любовью взрослых и были равны. Поскольку в её пользу говорила Мафра, а сами Торовы топи послали ей имя, никто не делал различий между Турслой и остальными детьми, которых теперь в племени было совсем немного.

Народ Торов действительно очень древний. В песнях памяти говорилось, что когда-то предки торов были подобны неразумным животным (они были даже ниже многих животных в своей старой земле), и тогда их вождём и проводником стал Вольт, один из Древних (Вольт тоже не был человеком, он принадлежал к более древней и великой расе, с которой не могли равняться люди). Вольт был одинок и нашёл в этих существах искру мысли; это заинтересовало его, и он стал им помогать.

Полуптичье лицо Вольта по-прежнему изображалось на охранных тотемах вокруг полей локута и жилищ торов. Его памяти посвящались первые плоды полей, когти и зубы страшных ящериц-вэков, если кому-то удавалось убить их. Именем Вольта клялись, и клятву эту можно было давать только по серьёзной причине.

Турсла росла физически, росли и её знания Торовых топей. Что находится за пределами их болотистых земель, не интересовало народ Торов, хотя там были земля, море и обитало множество разных племён. Но все эти племена не такие древние, как народ Торов, и не обладают такими познаниями, потому что не получили благословения Вольта, не учились у него во времена, когда создавались первые кланы.

Но Турсла отличалась от других. Она видела сны. И ещё до того как узнала слова, которыми можно эти сны описать, они захватили её и дали ей новую жизнь. И много раз мир, который она видела в этих снах, казался ей более ярким и реальным, чем страна Торов.

Взрослея, девочка обнаружила, что стоит ей начать рассказывать ровесникам о своих снах, те принимались неловко переминаться и старались избегать её. Она обиделась, потом рассердилась. Позже, может быть, из самих снов к ней пришла мысль, что сны предназначены только для неё одной и она не должна ими ни с кем делиться. И она испытывала тоскливое одиночество, пока не обнаружила, что сами Торовы топи (хотя это совсем не тот мир, в который уводили её сны) тоже могут быть таинственными и прекрасными.

Но так может считать только тот, у кого тело тора и кто вырос в одном из кланов Торов; потому что Торовы топи — мрачная земля, в основном занятая зловонными болотами, из которых торчат изогнутые скелеты давно умерших деревьев; и каждую ночь их стволы покрываются скользкими наростами.

Острова, поднимающиеся из этих трясин, связывает сеть древних дорог; старинные каменные стены окружают поля торов, образуют залы кланов. По ночам и ранними утрами над болотами всегда собирается туман и клубится вокруг обвалившихся камней.

Но для Турслы эти туманы были серебристыми занавесями, и среди множества звуков ночных болот она легко распознавала и называла крики птиц, жаб, лягушек, ящериц, хотя даже эти животные здесь не были похожи на своих родичей, живущих в других местах.

Больше всего девушка любила мотыльков, давших ей имя. Она обнаружила, что их привлекает запах бледных цветов, которые цветут только по ночам. Она тоже полюбила этот запах и вплетала цветы в серебристые пряди своих длинных, до плеч, волос, носила гирлянды и венки из них. И научилась танцевать, раскачиваясь, как болотный тростник на ветру, и когда она танцевала, к ней со всей округи слетались мотыльки, летали над нею, садились на её поднятые вытянутые руки.

Но девушки торов так себя не ведут, и Турсла танцевала в одиночестве и для собственного удовольствия.

Все годы одинаковы в Торовых топях, проходят они медленно и равномерно. И народ Торов не считает их. Потому что когда Вольт оставил свой народ, люди перестали измерять время. Они знали, что во внешнем мире идут войны и многочисленные беды. Турсла слышала, что однажды, ещё до её рождения, одного из военных вождей внешнего мира предательски заманили в Торовы топи, а потом его забрали враги, с которыми народ Торов заключил непрочный и быстро нарушенный договор.

Рассказывали и о другом — но только шёпотом, и то намёками. Ещё раньше их страну посетил один человек, которого выбросило после кораблекрушения на берег в том месте, где болота соприкасаются с морем. И тут его нашла одна из матерей клана.

Она пожалела этого человека — он был тяжело ранен — и вопреки всем обычаям принесла к знахарям. Но конец у истории был печальный, потому что этот человек околдовал первую девушку клана, и когда он излечился, она — опять-таки вопреки обычаю — решила уйти с ним.

Но потом она вернулась — одна. И сообщила клану имя своего ребёнка. А потом умерла. Однако имя ребёнка сохранилось в песнях помнящих. Говорили, что он тоже стал великим воином и правителем земель, которых торы никогда не видели.

Турсла часто размышляла об этой истории. Для неё она имела больше смысла (хотя она не могла бы ответить, почему), чем остальные легенды её народа. Она думала об этом правителе, чья кровь наполовину принадлежала народу Торов. Призывала ли его когда-нибудь эта половина крови? Может быть, луна по ночам или лёгкие туманы, которые ложатся на его землю, вызывали в нём такие же сны, необычные и реальные, что и у неё? Иногда во время танцев она называла его имя: «Корис! Корис!»

И что должна была испытывать эта девушка, живя среди чужих людей? А как живёт он? Разрывается ли его сердце на части, как иногда у Турслы? В ней течёт кровь народа Торов, но в то же время душа её болит, и боль эта никогда не стихает, напротив, с каждым годом жизни она становится всё сильнее.

Турсла росла и послушно погрузилась в изучение того, что положено по обычаю. Её тонкие пальцы проворно работали у ткацкого станка, и ткань у неё получалась гладкая и с рисунками, необычными для народа Торов. Но никто не обращал внимания на эту странность, а о своих снах она давно перестала рассказывать. Позже она обнаружила, что в погружении во сны скрывается немалая опасность. Иногда у неё появлялось странное чувство, что если она будет неосторожна, то может навсегда остаться в их странном мире и не сможет вернуться.

В этих снах была какая-то настойчивость, они заставляли её делать то и это. Народ Торов владеет необычными способностями. И никакой Дар здесь не считался бы чуждым. Правда, не все могли такими дарами пользоваться, но это только естественно. Разве не правда, что у каждого свой особый дар? Один может работать по дереву, другая — ткать, третий — охотник, искусный в выслеживании добычи. А Мафра, или Элькин, или Уннанна могут одной своей волей передвигать предметы. Но количество таких даров ограничено, и они требуют использования внутренней силы, истощают своего обладателя, и потому — пользуются ими очень осторожно.

В своих более зрелых снах Турсла не уходила далеко в чуждую местность. Напротив, она обычно оказывалась в одном и том же месте, на берегу пруда, не мутного и полузаросшего, как пруды Торовых топей, а чистого, с зеленовато-голубой водой.

Но что гораздо важнее, в этих повторяющихся снах она чувствовала, что красноватый песок, окружающий этот пруд, как мягкое древнее золото обрамляет драгоценные камни в работах ремесленников-торов, — необычайно важен. Именно он привлекал туда Турслу — один только этот песок.

Дважды с наступлением полноты Сверкающей девушка неожиданно просыпалась не в доме Келвы, а под открытым небом, просыпалась со страхом и не знала, как она сюда попала. Она могла во сне забрести в трясину и навсегда в ней остаться. Теперь Турсла боялась засыпать вечерами, но ни с кем не делилась этим страхом. Как будто обет, наложенный самим Вольтом, связал её мысли. Словно сам Вольт предупреждающе положил палец ей на губы. Девушка всё больше тревожилась и чувствовала себя несчастной. А остров с расположенными на нём домами клана казался ей тюрьмой.

В ночь самого яркого света Сверкающей женщины народа Торов собираются и купаются в сиянии лампы Богини (так тело делается крепким и готовится к принятию ребёнка). А детей у них сейчас очень мало. Но Турсла никогда не ходила получать благословение Сверкающей, и ее не заставляли. Однако как-то ночью она хотела пойти вместе со всеми. Но когда женщины начали собираться, из темноты послышался негромкий голос.