С палкой в руке я заставлял себя ходить ежедневно. После одной из таких прогулок я без сил упал на стул. Ко мне подошла целительница, держа в руке мешочек Кемока. Она протянула его мне, и я машинально достал бусинки и высыпал их на пол. По какой-то случайности они все оказались одного цвета — синие, и упали они так, словно я нарочно их выстроил: образовали стрелу, направленную к двери. Я почувствовал как будто кто-то отдал мне приказ. Пора заняться неведомым мне делом.

— У тебя есть дар, — сказала мне женщина. — Это странно. Берегись, пограничник: мало кто встретит тебя доброжелательно. — И она бросила мне мешочек, словно хотела побыстрее от него избавиться.

Я решил снова повидаться с Кемоком в Лормте, а до того помог неуклюжему слуге обнести стеной травяной сад его хозяйки. И когда уехал, у меня даже появилась небольшая надежда, что я смогу избавиться от хромоты.

Но когда я снова вошел в эти всегда раскрытые ворота, Кемока в Лормте не было. Квен сказал мне, что десять дней назад Кемок уехал в большом возбуждении. И никому не сказал, куда едет.

Я не знал и его цели. К тому же считал, что мое увечье будет ему помехой. И потому поселился в его комнате, отдав в общий фонд ученых весь свой скромный денежный запас. На короткое время мной овладела постыдная слабость, я негодовал на судьбу.

Я пытался бороться с этим отчаянием, время от времени бросая хрустальные бусинки. Так я узнал, что могу воздействовать на образующийся рисунок, даже изменять рисунки просто взглядом.

Это открытие привело меня в читальные залы, хотя я не представлял себе ясно, что ищу. В комнате Кемока я нашел его записи; в них были некоторые результаты его поисков. Но я чувствовал себя как в лабиринте, где легко заблудиться.

Я попытался поговорить с одним ученым, который показался мне доступней других. Его звали Морфью, и он кое-чему научил меня.

Нелегко было мне усидеть за книгами и свитками. Когда чувствовалась необходимость в действиях, я уходил на поля ферм, которые поставляли продукты в Лормт, и работал, упражняя ногу и заставляя себя ходить без палки. Пира, хотя я сам не обращался к ней, пришла ко мне и предложила помочь облегчить боль. Она одобрила то, что я делал сам. Это была женщина большой внутренней силы, но лишь случайно я обнаружил в ней не только это. Однажды, когда я вернулся после работы на полях, испытывая сильную боль, она застала меня с бусинками в руках.

Я небрежно бросил их, и желтые отделились от остальных, образовав рисунок двух глаз. Я видел такие глаза у птиц: эти глаза на мгновение словно ожили и взглянули на Пиру. Я заметил, как у нее перехватило дыхание. Она как будто задыхалась. Я отвел взгляд от глаз на столе и посмотрел в лицо женщины. И про себя сказал: «Она из народа фальконеров!» Хотя мало кому приходилось видеть женщин фальконеров.

Пира схватила меня за руку, повернула ее ладонью кверху и принялась разглядывать, как изучают свиток с письменами. Лицо ее стало хмурым. Неожиданно она выпустила мою руку и сказала:

— Ты привязан, Дуратан. Как и почему — не знаю.

И сразу ушла от меня.

Я действительно был привязан к птичьим воинам, хотя еще много лет этого не знал. Время шло, я не считал дни.

А сила моя росла. То, что только родилось во мне при встрече со снежным котом, усиливалось. Укреплялась и моя нога. Я больше думал об этом, чаще бросал бусинки, отыскивал птиц и мелких полевых зверьков. Потом у меня появились и подопечные.

Однажды случилась буря, а когда она стихла, я отправился на край дикой местности. Она отделена от Лормта лесом, создающим живую стену. Только в одном месте лес прорезает дорога, местами уже заросшая, и течет река Эс. Тут я услышал скулеж, и прошло некоторое время, прежде чем я сообразил, что воспринял его не слухом, а мыслью. Я воспользовался этим плачем как указателем и вскоре нашел косматую собаку, придавленную кустом шиповника. Собака породистая, хотя и очень худая, кожа да кости, со спутанной шерстью. Ошейника на ней не было. Когда я наклонился, собака оскалила зубы и я заметил у нее на морде рубец от хлыста. Посмотрев ей в глаза, в которых застыл страх, я попытался мысленно успокоить и утешить ее. Она понюхала мои пальцы, потом лизнула их.

К счастью, собака, в отличие от меня, была не ранена, а только придавлена; на ней оказалось несколько царапин. Когда я снял последние ветки шиповника, удерживавшие ее, она встала на лапы, встряхнулась, сделала шаг от меня, другой. Потом оглянулась, вернулась ко мне, и я ощутил ее благодарность.

Так я нашел Равит, и она оказалась необычной собакой. Раньше с ней обращались жестоко, и она привыкла всех людей считать врагами. Но между нами не было никакой преграды. Я воспринимал ее мысли, хотя иногда их было трудно понять. Но мы постоянно общались, я находил это интересным, а ей это должно было казаться еще большим чудом.

В Лормте бывали посетители, обычно один-два купца, которые привозили то, что не растет на наших полях, а также соль и железо, которое наш кузнец Джантон использовал с большим мастерством. Заходили пограничники, от них мы узнавали о ходе войны. Я расспрашивал о Кемоке всех, но только один раз услышал о нем от заезжего конеторговца, который продал Кемоку торгианца. Но больше я ничего не узнал.

Время было беспокойное и тревожное. И поэтому я часто уходил к границам леса. Равит всегда бежала рядом со мной. Хотя мы располагались далеко от гор и разбойники сюда не забредали, я все же чувствовал необходимость в таком патрулировании.

Морфью рассказывал мне как-то, что древние построили этот город, окружив его стражей Силы, и поэтому тем, кто в его стенах, нечего опасаться. Тем не менее я взял лопату и сровнял почву, которая мешала воротам закрываться.

Тревога моя усиливалась, и у меня выработалась привычка каждое утро бросать кристаллы. Странно, но Равит при этом каждый раз вставала со своей подстилки в ногах моей кровати и приходила смотреть. Однажды я выбросил бусинки кроваво-красного цвета и еще серого — цвета дыма угасающего костра. Но когда попытался поделиться своим дурным предчувствием с Морфью, он покачал головой и сказал, что древние надежно защищают нас.

Мои предчувствия оправдались, когда прибыл отряд пограничников. Это были не разведчики. И их не послали для отражения набега. Все свое имущество они привезли на пони. И от людей и животных, особенно от животных, исходило ощущение тревоги, необычной опасности.

Командир пограничников собрал ученых, которые пожелали его выслушать, и фермеров, чтобы передать предупреждение. Мы должны уйти. Пагар из Карстена собрал огромную армию, такой в этой части мира еще никогда не видели. Авангард этой армии уже проник глубоко в горы на широком фронте, и у Эсткарпа нет возможности остановить нашествие.

— Но это больше не наша война, — сказал капитан. — Ибо Совет прислал Великий Призыв, и мы направляемся в город Эс. Если хотите быть в безопасности, поезжайте с нами. Но не думайте, что мы из-за вас будем задерживаться.

Квен посмотрел на ученых и заговорил:

— Лормт хорошо защищен, капитан. — Он указал на стены и башни. — Не думаю, чтобы где-нибудь мы были защищены лучше, чем за этими стенами, с тех пор как в них был уложен последний камень. Жизни вне этих стен для нас нет. К тому же среди нас есть мудрая женщина Бетали. Она не волшебница, но обладает Силой.

Капитан поморщился и повернулся к Джантону.

— Тогда твои люди… — начал он.

Джантон оглянулся, но вначале один, потом другой покачали головой. Кузнец пожал плечами.

— Мы благодарим тебя, капитан. Но здесь так долго жили наши предки, что если мы уйдем, то станем подобны зерну, унесенному с поля, — зерну, которое пропадет без пользы.

— Да будете вы сами виновны в своей глупости! — резко ответил капитан. Он посмотрел на меня и снова нахмурился. Я, дважды выбросив сегодня утром огонь и пепел и испытывая тяжесть предчувствий, надел кольчугу и вооружился.

— Ты…

Я уловил его мысль и рассердился. Но потом понял, что он имеет право презирать воина, который в такой момент оказался вдалеке от своего отряда.