Она попыталась было возразить, но он бросил на нее взгляд, недвусмысленно означавший: «Оставь нас одних».

Оставлять их одних ей не хотелось. Она не знала, о чем этот человек собирается говорить с Андресом, однако не сомневалась, что обязана защитить мальчика от него. В то же время в душе Матильда полагалась на Градера и чувствовала, что она с ним заодно. Все уладится, думала она. Какой ценой? Чего ей бояться? Казалось бы, нечего. И все же она стояла в нерешительности. Габриэль подошел к ней и, тихонько подталкивая ее к двери, прошептал:

— Я не могу разговаривать с ним при тебе…

— О чем?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем!

Матильда сделала вид, что не понимает, тогда Градер пожал плечами и указал на Андреса, который сидел к ним спиной, вытянув ноги к камину.

Матильда снова покачала головой, а Градер открыл дверь и отступил, пропуская ее. На пороге она обернулась.

— Нет, Габриэль, — сказала она решительно, — не понимаю.

Он вернулся к Андресу, тот сидел, закрыв лицо руками. «От огня заслоняется», — подумалось Габриэлю, но затем он увидел, что юноша плачет.

— Плачь, не стесняйся, — сказал ему отец. — После поговорим…

Андрес шумно высморкался. Тело его сотрясалось от рыданий, как бывало в детстве. Пастушка смотрела на него, положив морду ему на колени. «Пусть успокоится!» — думал Габриэль. Он подождет, когда сын будет в состоянии его выслушать. Торопиться некуда: вся ночь впереди. Габриэль не сомневался в победе, хотя и не знал еще, с чего начнет разговор; он явственно ощущал, что какая-то неведомая сила направляет его и поддерживает.

— Ну что? — спросил он, взяв Андреса за руку.

— Она уехала!

— Тем лучше! Да, лучше. Теперь мы спокойно наведем здесь порядок.

— Я не знаю, где она…

— В Париже, старик: такая дичь всегда укрывается в Париже. Ну, ну, не сердись — найдется. Не пройдет и недели, как ты получишь письмо.

— Да. Она обещала.

— Так чего же ты плачешь? — воскликнул Градер.

Юноша улыбнулся — в нем снова зажглась надежда.

— А у вас что нового? — спросил он.

Градер придвинул стул и, подложив охапку хвороста в камин, стал глядеть, как пламя перебрасывается с одной ветки на другую.

— Пока ничего. Надо думать о будущем, оно не за горами. Деба, что бы там ни говорили, плох, и сердце его долго не выдержит…

— Так вот на что ты рассчитываешь? — В голосе сына звучало разочарование. — А дальше что? Думаешь, Катрин изменит свое решение? Никогда! Я ее знаю. Да и я теперь не захочу… ни за что.

Андрес расхаживал по кухне, повторяя плаксивым тоном:

— Если это все, что ты придумал…

— Речь не идет о Катрин, — прервал его Градер. — Разумеется, почему бы не попробовать… Но я понимаю, ты ей не простишь. К тому же у нас будет кое-что получше… — Он перешел на шепот. — По брачному договору, совместно приобретенное имущество находится у них в общей собственности… Я имею в виду старика и Тамати… Стало быть, овдовев, она получит все, что досталось ей от Дю Бюшей плюс половину совместно нажитого: то, что Деба купил у меня.

Андрес слушал его, приоткрыв рот и нахмурив брови.

— Мне-то какой в этом прок? — прошептал он.

— Чтобы сохранить семейное достояние, в семьях заключаются порой самые нелепые браки, — говорил Градер безразличным тоном, словно и впрямь рассуждал о вещах абстрактных. — Если разобраться, Тамати тебе почти и не родственница: она всего лишь кузина твоей матери. Понятно, брак будет фиктивным… Само собой! Чистая формальность, а отношения у вас останутся прежние…

— Папа, ты с ума спятил! — Андрес наклонился к отцу и теребил его за плечо. — Ты просто бредишь!

— Да ведь это пустая формальность! Разумеется, ты не сможешь жениться, пока Тамати жива… Ну так и что? Тоже мне несчастье! Главное, ты будешь свободен.

— Во-первых, никогда не поверю, чтоб она согласилась играть эту комедию! Формальность не формальность — я ее знаю: она считает меня своим сыном, это покажется ей чудовищным.

Градер покачал головой и усмехнулся с видом человека, знающего жизнь:

— Ошибаешься. Уверяю тебя, она на все согласится. И потом, у нас будет время ее подготовить…

— А сколько шуму в Льожа? Представляешь, что люди скажут?

Но Габриэль невозмутимо продолжал:

— Брак можно сохранить в тайне. Удастся ли это при Катрин? Не знаю, надо подумать. Но запомни: когда дело касается имущественных интересов, люди обычно все очень хорошо понимают.

— Я вот, папа, тебя слушаю, слушаю… Но о чем мы с тобой говорим? Дядя Симфорьен жив и умирать пока не собирается…

— Это только пока.

— Он может прожить годы.

— Не смеши меня, дорогой!

— Во всяком случае, долго. А я не могу ждать! Нет! Не могу жить в неопределенности.

Андрес метался по кухне, как загнанный зверь. Отец внимательно за ним наблюдал, потом сказал:

— Тебе недолго пребывать в неопределенности. Поверь моему слову.

Андрес остановился и посмотрел на человека, произнесшего эти слова чужим, незнакомым ему голосом. Градер сидел на низком стуле, упершись локтями в колени и опустив лицо. Андрес видел только его затылок, хрупкую шею, узкие плечи под пиджаком тонкого английского сукна. Этот незнакомец учащенно дышал. Андрес отошел в сторону и открыл дверь в сад: ночь стояла холодная, легкий ветерок заглушал журчание Бальона. Градер почувствовал, что мерзнет, окликнул сына. Юноша провел рукой по лбу и вернулся к отцу.

— Ты что, пророк? — спросил он, смеясь. — Ты угадываешь будущее?

Он смеялся, чтобы развеять наваждение, вернуться к обычному разговору. Отец ответил, глядя в пол:

— Будущее мы творим своими руками.

Произнося эти слова, он поднял глаза и опешил — на лице сына он прочитал смятение и беспокойство.

— Что случилось, Андрес? Почему ты на меня так смотришь? Что я такого сказал?

— Нет, ничего…

Юноша тряс головой, словно стараясь отогнать какую-то абсурдную дикую мысль. И вдруг он вспомнил свою возлюбленную. Он на целых несколько минут забыл о Тота, и вот теперь она возникла перед ним, он ощутил ее тепло, слитое с его сокровенным существом, растворенное в нем… Градер тем временем молчал, он, собственно, уже все сказал. Оставалось ждать.

На двери, ведущей в дом, тихо щелкнула задвижка, и в кухню вошла Матильда. На ней был коричневый халат, волосы на ночь заплетены в косы, на ногах — мягкие тапочки: потому они и не слышали ее шагов.

— Я все-таки вернулась, — сказала она. — Волноваться уже стала… Вы знаете, который час?

Андрес метнул на нее короткий, но пронзительный взгляд. Матильда спросила:

— О чем вы говорили?

— Да так, сам не знаю! О чем мы говорили, Андрес?

Юноша неопределенно повел рукой и поспешно вышел. Матильда и Градер последовали за ним.

Втроем они поднимались по лестнице спящего дома. Деревянные ступени скрипели у них под ногами. В это время на втором этаже открылась дверь, шаткая тень скользнула вдоль стены, и перед ними предстал ужасающий своей худобой Симфорьен Деба в ночной сорочке.

— Что вы делаете втроем в такое время? Скоро утро.

Матильда принялась объяснять, что они беспокоились из-за Андреса, тот долго не возвращался. Извинилась перед мужем, что они его нечаянно разбудили. Но старик завизжал:

— Неправда! Я слышал, как приехал Андрес… Он уже давно вернулся. Я хочу знать, что вы делали…

Но Градер резко оборвал его:

— Мы уже и поговорить не имеем права? Если в доме и есть вор, то не среди нас.

Деба стоял, прислонившись к стене, пытался что-то сказать, но не находил слов. Появилась Катрин, тоже в ночной сорочке, подошла к отцу. Матильда снова начала объяснять, что они ждали Андреса и вот напугали Симфорьена, но девушка, не обращая ни малейшего внимания на ее слова, обняла больного за плечи и увела.

Послышался скрежет ключа в замке. Градер знаком повелел Матильде и Андресу замереть и затаить дыхание: из комнаты донесся голос Катрин:

— Теперь тебе хуже станет… Чего ты добился? Ты же знаешь, я всегда с тобой…