Народу опять было — не продохнуть.

Я встал за низеньким, лысеющим мужчиной в дубленке и девушкой в "Хелли Хансен" с тощим, висящим на плече рюкзачком. С боков меня тут же стиснули, сзади, напирая, ударили под коленку, в поясницу стукнули пакетом. Жизнь прекрасна…

На вход работала всего одна дверь.

Изуверство. Толпа перед ней сбивалась в плотный, казалось, состоящий из спин, плечей и затылков организм. Организм бродил, дышал и натужно сцеживал себя по капле внутрь станции. Жуткий вечный час пик.

Меня распластало на чужой, тут же напрягшейся спине, потом под давлением повело в сторону, клином вбило между пискнувшими подружками-школьницами и прижало к стене. Поневоле пришлось выставить ладонь, а затем и вторую руку призвать на помощь. Суки, сволочи, люди. Что ж вы делаете-то, а?

Толпа-организм, протискиваясь, охаживала меня локтями.

Впереди кричали: "Здесь ребенок! Здесь ребенок! Дайте пройти!". Кто-то коротко, в одно слово, выругался. Тараном била в стену придерживаемая, на пружине, створка.

Я попробовал повернуться. Ну-ка… Аххх… Нет, невозможно. Я обмяк. Меня тут же вжало еще сильнее. Вдруг представилось: я так и стою здесь — спустя десять минут, спустя полчаса, спустя час. Захотелось взвыть от бессилия.

Неужели никто…

— Ну, давай… Иди давай… — произнес кто-то сзади.

Вокруг меня неожиданно образовалась пустота. Нет, неправильно. Не пустота — разреженность. Толпа выгнулась, освобождая мне узкий коридор.

Я оглянулся.

Чуть ли не по-летнему одетый парень — светлые брюки, рубашка с коротким рукавом — качнул мне лысой головой.

— Иди.

За ним теснились, сдерживаясь, смутно белели лицами. Рты как у марафонцев — раскрыты.

Покачиваясь на своих неловких ногах, я поспешил пройти в холл. Сзади хлопнула, отрезая звуки, пружина. Шаг, другой — в тишине, в пустоте, мимо окошек касс, я заковылял не к турникетам, а от них, к узкой скамье в облицованном мрамором простенке. Сел.

Снова хлопок.

Зашаркали, полезли, опережая друг друга, спотыкаясь и сталкиваясь. Потекли. Человеки.

А мне уже хорошо. Злые слезы сохнут. Глядишь, скоро высохнут совсем. Не держу зла на вас. Нет, не держу.

Икры были твердые, как булыжники.

Я нагнулся и стал мягко массировать их через брючную ткань. Привычная боль разгорелась под пальцами.

У меня — спастическая диплегия. Мышцы ног постоянно напряжены. Дородовая еще травма. ДЦП. Детский церебральный паралич. Ни ходить, ни стоять я долго не могу.

— Ну, как ты?

Лысый парень возник передо мной, не спросясь, сел рядом.

— На-а… н-нэ… нормально, — я выпрямился и мотнул головой.

Заикание — это тоже ДЦП.

— Ну и хорошо, — парень хлопнул меня по спине.

Получилось панибратски. Нет, я не против. Только зачем?

— У меня дэ-э… д-ди… диплегия… — сказал я ему. — Со мной н-ни… н-не…

Меня заклинило.

Другой бы плюнул, но парень терпеливо дождался, пока я вытолкну на волю непослушное слово.

— …п-просто общаться.

— Это понятно, — кивнул он. — А диплегия это что?

— Н-ноги, — сказал я. — П-пэ… па-аралич…

Неожиданно пискнул телефон. Три коротких, три длинных…

Парень выковырял мобильник из кармана рубашки, бросил взгляд на высветившийся номер.

— Алло.

Встав, он отошел к серой тумбе платежного автомата. Чуть не спрятался за нее весь. Выглянул, прижимая телефон к груди:

— Ты только не уходи никуда, — попросил меня. — Хорошо? — И уже в трубку: — Да, Кира…

Хлопала дверь. Пищали турникеты. Люди шли, пропадали за углом. Там был спуск в Тартар. Эскалаторы.

Я совсем не собирался подслушивать, просто разговаривающие по телефону часто не подозревают, насколько громко они говорят.

Мама тоже — как сцепится языками с тетей Верой…

— Это нечестно, Кира, — парню, наверное, казалось, что он шепчет. — Ты обещала…

Лысая макушка торчала над тумбой поплавком. Нырнула. Вынырнула.

— А если бы я также? Сказал бы тогда, что не хочу…

Я отвернулся. Попробовал считать отдельно мужчин и женщин. Четыре-три. Пять-восемь. Девять-десять. Женщины побеждали.

— Я прошу тебя о помощи!

Я сбился. Пятнадцать-двадцать?

Поневоле мысли мои перекинулись на телефонную Киру. Имя было твердое, как орех. Скрипучее. Кир-р-ра. Я подумал, что девушка с таким именем — не подарок. Я подумал, что у девушки с таким именем есть желания и что эти желания для нее — много больше, чем желания других. А еще я подумал, что у нее должна быть строгая короткая стрижка, потому что в душе она чувствует себя по-мужски сильной и подсознательно…

Хотя я могу и ошибаться. Мне двадцать девять, у меня диплегия и у меня до сих пор нет девушки.

И не было. Это грустно.

Я снова размял икры. Минут пять еще — и можно идти. До поезда меня вполне хватит.

— Как знаешь…

Звякнул, отключаясь, телефон.

Парень вышел из-за тумбы, постоял, обернув пустое лицо к турникетам, потом, передернув плечами, сел.

— Вот так, — сказал мне, — так и бывает…

— К-кэ… Кира? — бестактно спросил я. — Д-дэ… девушка т-твоя?

Он не ответил. Хмыкнул, подал руку.

— Сергей.

— Н-нэ… Ник. Н-николай…

Пальцы кольнуло током.

— Э! — я затряс рукой. Перед глазами запрыгал фиолетовый призрак пыхнувшей над ладонью искры.

— Ну ты даешь! — хохотнул Сергей.

— Я?!

— А кто ж еще? — он потянул меня со скамьи. — Ну что, пошли? Покажу тебе кое-что.

— К-куда? — осторожно спросил я.

"Главное — это осторожность", — вбивали в меня с детства. В основном, правда, потому, что я часто падал. Один раз даже сломал руку.

— Вниз, — сказал Сергей и махнул перед моим носом прямоугольником проездной карточки. — Тебе же тоже куда-то надо?

Блин! Ой, блин!

Я вскочил. То есть, попытался.

Я часто забываю о своих уродливых ногах с вывороченными внутрь коленями. Забываю и все.

Словно кто-то внутри меня упрямо считает, что я вполне могу передвигаться как все нормальные люди — быстро, без боли, в любой момент.

Но я не могу.

Увидев, что я заваливаюсь, Сергей успел схватить меня за ремень сумки.

— С-спа…

— Да ладно, — он подставил плечо.

Я выпрямился.

Мы влились в очередь к турникетам. Я — к одному, Сергей — к другому.

Я не в первый раз замечаю, что стоит мне попасть в какое-то подобие толпы, как мне начинает казаться, что я становлюсь ее ядром.

Вот и здесь: движение впереди вдруг застопорилось, противно, ввинчиваясь в уши, заверещал о непринятом жетоне зуммер, а сзади и с боков на меня тут же торопливо насели, заслонили, законопатили. Чуть ли не похоронили.

Я подумал, что так, наверное, чувствует себя президент при покушении — вокруг живым щитом телохранители, и тебя несет куда-то по их воле. Ну, как по воле волн.

Но ничего, вытерпел. Дождался. Приложил карточку, крутнул турникет и под зеленый разрешающий глазок автомата прошел.

Это я молодец.

Хвалите себя, хвалите, говорили нам в группе реабилитации, не бойтесь себя хвалить. Находите стимулы бороться со своим недугом. Фиксируйте каждый успех. Если у вас не будет стойкого внутреннего желания, никакие родители, никакие специалисты вам не помогут.

Я и пытаюсь.

Сергей выловил меня из потока, поставил на ступень рядом с собой, эскалатор, вздрогнув, понес нас вниз. Чередуясь, проплывали мимо лампы и рекламные щиты. Желтый свет, заключенный в гигантский плафон. Лечение от алкогольной зависимости. Снова желтый свет. Картриджи б/у. А за ними — перфоратор со скидкой.

— Тебе куда вообще?

Сергей смотрел на меня, чуть склонив голову. Словно изучал — пригожусь, не пригожусь.

Глаза у него были темные, узкие, татарские, нос — прямой, нижняя челюсть выпирала слегка вперед. И вроде бы открытое было и спокойное лицо, широкое, но чудилась мне какая-то скованность в нем, искусственность, словно выражение спокойствия было отработано до автоматизма, сложено из напряжения мимических мышц. А под ним бродило, бродило…