Красные, зеленые.

Где-то недалеко трещит дерево — видимо, телега наезжает на угол дома, дико кричит лошадь. Звенит стекло.

Снова хлопки выстрелов.

Кришто Мирой испуган и воодушевлен одновременно, сердце его стучит телеграфным ключом, в животе подсасывает, руки в карманах сжимаются в кулаки.

— У меня есть револьвер, — шепчет Застинич.

— Откуда?

— От мертвого австрияка.

Они отступают во двор, вернее, это Застинич тащит Мироя от арки, а тот тянет шею, потому что слышит топот солдатских сапог.

Бомбой бы, с цеппелина, думается ему.

С улицы несется рев множества глоток. В окнах маячат бледные лица, почему-то все больше детские — одно, другое, третье.

— Дай мне! — говорит Мирой, выхватывая револьвер из пальцев друга.

Застинич смотрит…

Когда это? Это — когда?

Двести лет назад? Сорок лет назад? Какие, к чертям, австрияки?

Кромпета трясло. Старик еще спал, и мемматик, не церемонясь, потряс его за плечо.

— Господин Мирой!

— Что? Да-да…

Клиент раскрыл глаза.

— Я знаю, в чем дело! — зашипел Кромпет, не давая ему опомниться. — Дело в том, что вся ваша память — артефакт, — он потыкал в Мирою пальцем. — Фикция! Вы по крохам, по мемам вообразили себе ее. Это какой-то чудовищный конгломерат событий, которые вроде бы с вами происходили!

— Ай, глупо, — сказал Мирой, сжимаясь от тычков. — Зачем?

— Чтобы водить меня за нос!

— Мне что, нечего делать?! — взвизгнул Мирой. — Хватит!

Кромпет вздрогнул, опустился в кресло. Взгляд его уперся в чемоданчик, в обитые железками углы.

— Извините. Я что-то совсем.

— Зачем бы я вас приглашал, — Мирой запустил руку под рубашку, — если бы был уверен в своей памяти?

Он хрипло задышал, массируя себе грудь.

— Но если вы не уверены…

— Не во всей же целиком!

Кромпет стянул мем-диадему.

— Но я точно знаю, что ни цеппелинов, ни Баденауэрской резни, ни сотен и тысяч прочих деталей…

Мирой посмотрел на него усталыми глазами.

— Знаете или помните?

Кромпет почувствовал, что задыхается. Ковры, сумрак, пыль. Особенно пыль. Ковры, если их не выбивать…

— Что? На что вы… Вы полагаете, что я… — зашептал он внезапно севшим голосом. — Это смешно! Я все прекрасно… Вы же не думаете, будто это я… вместо вас…

Он глотнул пыльного воздуха и вытаращил глаза.

Ну, конечно же, четвертая версия, закрутилось в его голове. Дело может быть вовсе не в чужой памяти. Дело может быть в моей.

Он на мгновение зажмурился.

— Это невозможно.

— Но вы помните?

Взгляд Мироя стал цепким.

— Конечно! — уверенно сказал Кромпет. — Я же не стал бы… я помню…

Он осекся.

Пуфф! — взрывная волна толкнулась в стенки черепа изнутри. Он не помнил! Нет, помнил до обидного мало. Город, дом, пневматический экспресс. Нитка! Пожалуйста, нитка на брючине! Нитка — это важно.

Каждый день он едет…

Кромпет поморщился. Поездки не было в памяти. Сфера Гершеля, мозг достроил сам. Но хорошо, коттедж, жалюзи… Или это только картинка? Сосед!

А дальше, два дня назад?

Пустота. Боже мой, пустота! Лифт! Медведь! Лифт!

Мирой наблюдал, как лицо Кромпета комкает ужас. Они встретились глазами.

— Что со мной? — дрожащим голосом спросил Кромпет.

— Ничего, — ответил Мирой. — Совершенно ничего. Дело в том, что мемматик здесь я.

— Вы?

— Я. И город, конечно, не существует, это задник, если хотите, фон. И наши встречи не материальны, Альфред, они происходят в некой "черной комнате" вашего мозга.

— П-почему?

Мирой вздохнул.

— Я ваша страховка. Я не знаю, где вы путешествуете и как. Не знаю, в какой реальности и в реальности ли. Не знаю, с каким заданием и чье это задание. Я знаю только, что появляюсь здесь, когда ваша память начинает давать сбои. Когда она облезает, ветвится и трескается, когда эпизоды вашей жизни выщелкиваются в ничто как гильзы из револьверного "барабана". Когда вы сходите с ума. Тогда я восстанавливаю все, что вы успеваете утратить, мем за мемом, деталь за деталью. Это тяжело, но я не жалуюсь, я привык. Не первый раз и, уж наверное, не последний. Вы же здесь только для проверки на целостность. Чтобы не было отторжения.

Кромпет опустил чемоданчик на пол.

— То есть, Виешвац, София, отец — это все не ваша, а моя память?

— Да.

— И цеппелины еще летают?

Мирой тихо рассмеялся.

— Конечно. Вот уж в чем можете не сомневаться. Я еще сомнителен, артефакт, причуда, но цеппелины…

Он поднялся, прошел к окну и распахнул шторы.

Солнце ворвалось, обожгло светом комнату, расплавило старика, ударило в Кромпета, пронзило его, мемами осев на дне души, и внезапно погасло.

Кромпет застыл, ловя глазами, всем естеством открывшуюся картину.

Над крышами, шевеля рулями, плыл пузатый цеппелин. Будто гигантская серебристая рыба по океану неба.

— Меня зовут Кришто Мирой, — сказал Кромпет. Имя шипело на языке, как газированный лимонад.

© Copyright Кокоулин А. А. (leviy@inbox.ru)