Запись обрывается. Взрывы, прозвучавшие в ушах наподобие винтовочных залпов, заставили нас подскочить. Что случилось? Лопнул шов? Дефект в гондоле? К счастью, мы были уже на поверхности, и гадать было бессмысленно. Надо было прежде всего выйти наружу, посмотреть, не течет ли бензин из поплавка, и при надобности быть готовым сбросить весь оставшийся запас балласта. Я знал, что двойной клапан не позволит потерять большое количество бензина, а запас железной дроби в основании батискафа так велик, что мы могли легко сбросить при случае всеми четырнадцатью тоннами! Сжатым воздухом продули шахту, открыли люк и выбрались на свет божий. Стоя с Рехницером на белой палубе «Триеста», мы подставляли голову тропическому солнцу, — видеть его было особенно радостно после пяти с половиной часов, проведенных в холоде и мраке бездны. Снаружи на батискафе не было заметно никаких повреждений, на поверхности не плавали бензиновые пятна, ничего опасного. Эсминец «Льюис» и буксир «Уэнденк» быстро подошли к нам, и караван взял курс на Гуам.

Должен признаться, я чувствовал себя неспокойно. Когда на борту судна случается что-то непредвиденное, командир должен непременно отыскать причину. Тем более когда речь идет о батискафе, работающем на больших глубинах. Едва «Триест» доставили в порт, мы начали тщательный осмотр батискафа, чтобы выявить источники таинственных взрывов. Бензин не вытекал нигде, внутренняя оснастка была в исправности, все швы поплавка абсолютно целы. Но почему же произошел взрыв? Я спустился в шахту, закрыл за собой люк. И тотчас все стало ясно.

Новая кабина была собрана из трех частей — двух полусфер и центрального кольца. Для уменьшения местного напряжения мы решили в отличие от двух предыдущих гондол ФНРС и итальянской гондолы «Триеста» на сей раз не оставлять никаких зазоров. После убедительных экспериментов все три части соединили между собой швом из эпоксидной смолы. Крепость этого синтетического клея была минимум 1 кг/мм², гораздо больше, чем требовалось. Те же характеристики эпоксидная смола сохраняла и под большим давлением. К тому же чем больше давление, тем плотнее все три части гондолы прилегали друг к другу, и роль связующего клея уменьшалась с глубиной. Смола важна была при транспортировке, погрузке, разгрузке и во время буксирования.

В тот день, спустившись в гондолу, я увидел выступившие на шве несколько капель воды. Приглядевшись внимательнее, я констатировал, что все три части немного сместились по отношению друг к другу…

Все было не так страшно. За сутки внутрь по каплям просочилось несколько литров воды. На значительной глубине толща воды стиснет гондолу и плотно закроет течь. А легкое смещение частей не нарушало целостности аппарата. Что было делать?

Я пощажу читателя и не буду приводить все аргументы и расчеты. Проблема была скорее теоретического, чем практического свойства. Синтетический клей появился сравнительно недавно, и от него еще можно было ожидать сюрпризов. Но нам было важно выявить — почему клей показал себя столь надежным в лабораторных испытаниях и повел себя так капризно, когда дошло до серьезного дела. В дальнейшем, кстати сказать, были вновь проведены лабораторные испытания в максимально схожих условиях. Объяснение было найдено, и теперь мы изыскивали надежный метод защиты.

Было решено поставить «Триест» в сухой док для ремонта. Предполагалось три варианта:

1. Не делать ничего — то есть продолжать погружения так, как есть.

2. Принять предложения летчиков — отправить гондолу на самолете в ФРГ и там заново заделать швы. Вся операция займет две недели, не больше, ну а перевозка будет стоить немногим меньше, чем постройка новой гондолы!

3. Поставить все три части гондолы на место и намертво скрепить их двумя кольцами вокруг иллюминаторов. В швы заложить специальные прокладки.

Первый вариант выглядел не слишком серьезно. Второй мне не нравился совсем — глупо было проделывать всю работу заново, не выяснив причин неудачи. Третий вариант был, пожалуй, самым легким, дешевым и надежным. На нем мы и остановились.

В мастерских военно-морской базы быстро изготовили кольца и обручи, обработали их на токарном станке, и несколько дней спустя батискаф был вновь готов к действию. На всякий случай я еще оклеил швы резиновыми полосами для того, чтобы увеличить герметичность на малых глубинах и на поверхности. С этой последней затеей мы хлебнули горя… После нескольких проб выбрали определенный клей — ленты опоясывали гондолу не по экватору, как в предыдущих случаях, а на довольно высокой «широте» и могли соскользнуть.

В лаборатории оставалась одна-единственная банка этого чудо-клея, и ее вполне хватило бы, но злосчастный порыв ветра опрокинул банку в самый разгар деликатной операции. Намазав слой клея, надо было ждать, когда он высохнет, — «больше шестидесяти минут, но менее ста двадцати минут», как предписывала приложенная инструкция. Где найти еще банку этой панацеи в указанный срок? Ибо, пропустив срок, нам предстояло начинать все с начала! Кто-то вспомнил о магазине, вернее, лавке в 30 километрах от базы. Нам повезло — у ворот стоял старый грузовичок, на нем я и помчался за волшебным клеем.

В лавке клея не оказалось — кончился… Последнюю банку, сказал мне хозяин, он продал морской базе. К счастью, он помнил, кому именно, — все ведь происходило на Гуаме! Я помчался назад, разыскал нужный цех, потом начальника цеха, выпросил у него банку, клятвенно обещав «оформить» ее документально и не позже чем через неделю. Наконец-то я держал в руках клей — до рокового срока оставалось всего десять минут! Я выскочил из цеха.

Часовой опросил, что у меня в руке. Ничего!!! Не заявлять же на крупнейшей базе Тихого океана о банке клея, без которого нельзя опускаться на глубину 11 тысяч метров! Не тут-то было: на каждую банку необходим документ. Оставалось восемь минут. Две из них я потратил на то, чтобы втолковать дежурному существо дела, тридцать секунд ушло у него на обдумывание, может ли он закрыть на банку глаза… Когда я, задыхаясь, подбежал к батискафу, оставалось только три минуты. Мы вскрыли банку, намазали резину и шов. В эту минуту, как бы возвещая конец тревоги, прозвенел колокольчик «кокавоза». В тот день продавец этого напитка сделал хороший бизнес… Клей держал, мы наконец могли погружаться.

Шестьдесят первое по счету погружение на 5500 метров позволило установить, как писали потом газеты, мировой рекорд. «Триест» опустился на 1500 метров ниже гондолы ФНРС-3, на которой французы в 1954 году достигли четырех тысяч метров. Но мы вовсе не гнались за рекордами. Нас ждала насыщенная программа, предусматривавшая серию исследовательских погружений и несколько экспериментальных спусков, в ходе которых мы должны были превзойти минимум в два раза нынешнее достижение. Следующая ступень была семь тысяч метров, а после нее — последний рубеж. Спуск на 5500 метров показал, что «Триест», несмотря на инцидент с клеем, был в состоянии достичь дна впадины Челленджер. Вряд ли ему грозило что-нибудь серьезное. В желобе мы не обнаружили сильного подводного течения, батискаф оказался устойчивым даже при быстром подъеме, к тому же я для проверки сбросил во время пути наверх больше балласта, чем требовалось. Известно, что существует критическая скорость, выше которой судно теряет остойчивость. У нас все сошло благополучно. Тем не менее начальство попросило испробовать поведение заново скрепленной гондолы. В Главном штабе ВМФ, находившемся за тысячи миль, трудно было оценить надежность каждой детали. Мы с Уолшем послушно погрузились на 1600 метров у входа в бухту. Это случилось 18 декабря, а погружение на семь тысяч метров решили провести сразу после Нового года.

Но пока «Триест» смирно дожидался, когда догорят рождественские свечи, случилось неожиданное: упало атмосферное давление…

В районе Гуама падение давления связано с неприятностями — возможно, что пройдет тайфун. По всему острову была объявлена тревога по форме № 1. Тайфун немедленно получил кодовое наименование, — как правило, их нарекают девичьим именем, и имена следуют в алфавитном порядке: Анна, Берта, Вероника. Если не ошибаюсь, наш циклон стал Деборой.