Двигатель работал ровно и монотонно. Шум его гулким эхом отзывался в настороженном осеннем лесу. Катер уверенно бежал по реке. Костя безошибочно угадывал русло, избегал отмелей и подводных коряг.

— Понимаешь, Костатин, я более двух десятков навигаций закрыл, — говорил Буркин, прочищая ружье от смазки. — Привычку имею к последним рейсам. Вот прикинь, до города сколько можем плыть?

— Ну, как всегда.

— Э-э, нет. Вместо двух дней можем плыть четыре, а то и неделю.

— Как так?

— Ведь двигатель может отказать.

— Может, конечно.

— Все лето не можем без единой поломки плавать…

— Все бывает, — согласился Костя.

— Во-во, а в низовье я такие места знаю, что тебе, сыну охотника, и не снились!

— Какие такие места?

— Где что водится — увидишь, зенки на лоб полезут!

Эх, да ты неспроста пушку-то купил, подумал Костя. И сети, выходит, не зря припас для последнего рейса. Напоследок похозяйничать решил в низовье. И он впервые почувствовал острую неприязнь, почти ненависть к своему капитану и неосознанно отодвинулся от него. Он невольно насторожился и боковым зрением следил теперь за Буркиным, словно тот собирался напасть на него с новой «пушкой».

— Вообще-то, Костатин, хочу рвануть на нефть али газ.

— Кем, куда? — спросил Костя, чтобы не так тягостно было от молчания.

— Дизелистом, к примеру, на буровую.

— Что, тут плохо?

— Знаешь, лес уже не в цене. Лес это что утлая лодчонка в луже, а нефть — это сила! Почему все на нефть перекинулись? Нефть это как крейсер, который любой океан переплывет!

«Сам-то всю жизнь по луже плавал и ничего!» — подумал Костя.

— Все сейчас плывет нефтяникам, все для них!

«Каждому свое: кому лодчонка утлая, кому крейсер!» — подумал Костя.

— Опять же бабки им отваливают не считая!..

«Это главное для тебя, капитан!»

— Хоть, и тебя возьму на буровую, Костатин?

— Зачем?

— Станешь там моим помощником. Дизелисту это положено.

— Что нам делать на одной буровой… вдвоем?!

— Как что?! — не понял Буркин. — Станем вкалывать. Держись за капитана, не пропадешь!

— Верно, с тобой хоть не утонешь, — ехидно заметил Костя.

Капитан был занят ружьем и не обратил внимание на интонацию своего напарника.

— Знаешь, почему я взял тебя на катер? — спросил Буркин.

— Нет, не знаю.

— У тебя совесть добрая, как у хорошо отлаженного двигателя.

— Как это… добрая совесть?! — удивился Костя.

— Зазря не обидешь человека, не умеешь пакости делать…

— А если ты ошибся, капитан?

Буркин оторвался от ружья и медленно повернул свое неподвижное немое лицо в сторону собеседника. Его холодные колючие глазки впились в Костин подбородок. И тому рулевая рубка показалась вдруг тесной и неуютной. Капитан молча смотрел на Костю, словно хотел убедиться, что это не кто иной, а его подчиненный, с которым плавал все лето. Наконец на его лице появилось что-то похожее на улыбку и приглушенно ласковым голосом выдохнул:

— Я, друг мой Костик… не ошибаюсь!

Я понял тебя, подумал Костя. Я должен показать, что ты не ошибся. Но ведь я не двигатель, не машина. Это вот катер куда повернешь, туда и пойдет.

Между тем Буркин закончил чистку своей пушки, пристегнул к ней ремень и, лихо сдвинув на затылок мичманку, прищуренным глазом глянул в стволы. Затем закинул ружье за плечо, крутанулся по рубке, хлопнул себя по животу и не выдержал:

— Ну как, похож на охотника?!

— Как наемник! — засмеялся Костя.

— Где ты наемника видел?

— В газетах такие снимки — хоть сейчас в Африку давай! Только пулемета не хватает на плече да усов! — сказал Костя и спохватился, что шутка-то получилась неуместная для капитана.

Но Буркин уже наполнялся какой-то неуемной радостью и словам Кости особого значения не придал, только пробурчал:

— Придумал тоже — наемник! Кто я, грабитель, что ль, насильник какой?!

— Просто обликом, с пушкой-то шибко грозный!..

— Держись, миша косолапый!

— А так вроде бы ничего, самый мирный капитан…

— То-то, мирный, а наемники мне и во сне не снятся.

«Да чтоб сегодня же приснились!» — мысленно пожелал ему Костя.

Буркин загнал в стволы два патрона с жаканом и дробью и вышел на палубу. Ружье он держал перед собой наготове. Замасленный короткий палец лежал между курками: на который нажать раньше — на левый или правый? Но, как на зло, река будто вымерла — ни чирка, ни халея, ни пташки глупой.

Глаза капитана скользнули по прибрежному лесу — и березки зябко съежились и поникли.

Он долго стоял на палубе, оглядывая серое небо и молчаливый лес, бегущий навстречу катеру. Наконец опустил ружье, дыханием погрел красные от холода руки, перевернул на борту спасательный круг с номером катера и ввалился в рубку.

— Первый выстрел должен быть удачным! — сказал он.

— От тебя все зависит, — проговорил Костя, чтобы не молчать.

— Иди, приготовь что-нибудь, пора пожрать.

— Думал, свежим мясом накормишь.

— Все будет, дай срок.

Сначала капитан сам отнес ружье в кубрик, лишь после этого встал за штурвал. После обеда Костя не выдержал, снял со стенки капитанскую двустволку, внимательно осмотрел ее. С охотничьим пристрастием. Даже патроны вытащил и заглянул в стволы. Ружье ему понравилось. С такой пушкой он еще не ходил по звериному следу. Повесил двустволку на место и прилег на койку. Потом встал, взялся за кусок лосиного рога, из которого вырезал разные украшения и застежки для оленьей упряжи. Но все валилось из рук, и он отложил рог. Полистал книжку — и читать не хотелось. Беспокойство, что вселилось в него после того, как Буркин вытащил ружье, с каждым часом все усиливалось. Словно в его душе вот-вот должна лопнуть важная и очень нужная струна, без которой жизнь станет бессмысленной и глупой. Да тут еще встала перед глазами Малая Излучина, что выше лесоучастка по течению. В прошлую осень, в это же время, когда только начался гон, там он наткнулся случайно на два оленьих трупа — срезаны только головы и ляжки. Искать виновников было бессмысленно: по реке сновало столько моторок и катеров, что ищи не ищи — все впустую. А оленьи хоры-самцы, видно, приглянулись кому-то своими ветвистыми рогами. Мало ли у кого был в ту осеннюю пору последний рейс по Агану. Может быть, Буркин там проплывал?! Может, как раз пристреливал новое ружье?! Кто знает, на воде следов не остается. В этой глухомани ни егерей, ни рыбинспекторов — никого. На Обь выедешь — там другое дело, быстро приберут к рукам. Катерники это хорошо знают, стрелянные все, на своей шкуре испытали.

Маялся Костя, не находил себе места. Терзало предчувствие неминуемой беды. Рано или поздно столкнется лоб в лоб с капитаном. И от того, как он поступит, во многом будет зависеть его дальнейшая жизнь. И не только его жизнь, иногда ему казалось, что от этого будет зависеть жизнь и реки, и тайги, и всего его маленького народа ханты. А что он сделает в решающую минуту — он еще не знал. И это еще более тяготило и томило его душу.

Но в этот день ничего не случилось.

Капитан раньше обычного поставил катер на прикол и объявил о ночлеге. Потом он немного побродил по берегу с ружьем. Вернувшись на катер, включил клотик и завалился спать. А Костя, промаявшись всю ночь, заснул под самое утро. И привиделось ему, что по первой пороше он распутывает след лисицы. И когда стал настигать ее, услышал крик «лось!» Какой же это лось, подумал он. Ведь я бегу за лисой. Но крик повторился, и он окончательно проснулся. В иллюминаторах стоял день, стучал двигатель, за бортом бурлила вода. Он вскочил и высунулся из кубрика.

— Лось! — прошипел Буркин. — Ружье! Ружье давай!

Изрядно помешкав, Костя подал двустволку.

— Становись за руль! — командовал Буркин. — Жми на всю катушку! Давай!

Из рубки хорошо был виден сохатый, переплывавший реку. Из воды торчали часть головы с крепкими бронзовыми рогами и темная полоска спины. Костя понял, что лося ввели в заблуждение крутой поворот реки и шум катера. Он услышал стук двигателя сзади, и поэтому рванулся через реку. Но за это время катер обогнул мысок и выскочил на него. Костя прикинул расстояние — далековато, лось не подпустит, на выстрел. Это же, видимо, сообразил и Буркин: выхватил старый топор и с остервенением ударил по толстому буксирному канату. Топор был тупой, и капитан безостановочно молотил по веревочному канату, приговаривая: