Охотник, чтобы не свалиться во сне, пристегнулся ремнем к дереву и, обессиленный, обняв ствол кедра, будто бы задремал. Теплилась в нем надежда, что к утру волки уйдут. И привиделось ему, что сидит на деревьях все его родная деревушка Еган. Волки всех загнали на деревья. На дремучем лишайчатом суку примостилась мать с вечным шитьем в руках. Возле нее младшие сестры грустно ловят прозрачные хлопья снега. Под деревом волки остервенело рвут их игрушки и буквари.
Теперь малышкам нечем играть, нечего читать, нечему учиться. Неподалеку от них, на другой сосне, устроился отец. Сидит он, перебирает шишки, поглядывает на восток. Видно, восхода солнца ждет старый охотник. Печальный и невозмутимый — похоже, ничего уже не удивляет его…
Волки всех разогнали по деревьям.
На верхушке тонкой березки покачивается плотный и тучный Иван Михайлович, управляющий Еганским охотхозяйством. Видно, березке невмоготу стало — все ниже и ниже наклоняется она.
«Первым, первым меня волки сожрут!» — кричит Иван Михайлович.
«Нет, ты — не первым будешь!» — сказал Охотник.
«Это почему?»
«Утром не поешь — березке легче станет».
«И то верно — завтракать-то нечем!»
«Не пообедаешь — тоже легче…»
«Верно…»
«И ужина, поди, не будет…»
«Так сколько не емши-то сидеть станем?..»
«Это уж кто кого пересидит — то ли они нас, то ли мы их…»
«А есть-то хочется!»
«Всем хочется…»
«У-у, проклятые! — рычит вниз Иван Михайлович. — И швырнуть им, чтоб убрались, нечего!»
«Им тоже есть хочется…»
«Будь дома, я б им что-нибудь швырнул, — принялся рассуждать Иван Михайлович. — Баба у меня запасливая, нашла бы какое кусичище. Мясо или рыбу… Может, и шкурку нашла бы. Все отдадим — только б убрались к черту, проклятущие!..»
Сидит управ на березке, покачивается.
В следующий раз, когда Охотник глянул на него, будто и впрямь березка чуть разогнулась, а Иван Михайлович словно бы легковеснее стал, даже вроде бы повеселел. Знать, на пользу ему идет сидение на дереве.
Волки всех загнали на деревья.
Вот и Дед корчится на дереве. Трухлявая сухостоина досталась ему. И трубку запалить нельзя. Ствол смолистый, лишайчатый — вспыхнет ненароком, не жди добра. Пушистые хлопья снега белят его седые волосы. Казалось, голова его стала еще белее. Крепко досадили ему волки на старости лет. Сидит старый Дед, что-то недовольно бормочет. Возможно, ворчит о том, что вот на старости лет даже спокойно умереть не дадут. Вот времена-то пошли…
По соседству с ним учительница Еганской школы Александра Петровна. Тоненькая, почти прозрачная и совсем беспомощная. Ее белые локоны разметались по ветвям. А в ее огромных голубых очах мечутся незваные волки. Раньше читала о них только в книгах. Теперь же пришло время поближе узнать их. Охотник хотел окликнуть ее, приободрить, но тут на своем дереве увидел невесту Анастасию. Она почему-то в серой волчьей шубе, показывает на звезды и целует Охотника. Ее волосы щекочут нос. А поцелуй отчего-то не томительно-сладкий, а смолисто-терпкий и холодный. Аж дрожь пробирает все тело. Он попытался оторваться от нее, от едких скипидарных губ, но никак не может. Задыхаясь, силился крикнуть — и тут проснулся. Голова сползла со ствола. Губы прижаты к заиндевевшему суку, а в нос попал стебелек лишайника.
Ночь. Холод. Тьма.
Поерзал по стволу, похлопал себя руками, пытаясь согреться. Когда же утро придет? Только прикрыл глаза, снова пригрезились жители деревушки, сидящие на деревьях. Услышал свое имя:
«Микуль, Микуль, ты почему на дереве сидишь?!»
Повернулся на зов и увидел вдали, над деревьями своего школьного приятеля Митрия Казамкина. Тот после школы определился на электростанцию, а потом устроился работать на буровую. Буровая та ищет нефть на дальнем урмане. В прошлом году Охотник побывал там, осмотрел ее. Похожа она на дерево — есть корни, есть ствол и вершина. А на середине ствола просторное, закрытое со всех сторон, гнездо. Тут и дождь, и снег — все нипочем. Сиди, стой и работай спокойно. Вот там и стал работать Митрий, верховым теперь он зовется. Как ни встретит Охотника, все расхваливает свое дерево-буровую, сбивает с таежной тропы. Заманчиво Охотнику, интересно, да знает — без тайги тоскливо станет. Как жить? Чем дышать?.. Теперь вот, вдали над лесом, в срединном гнезде буровой Митрий маячил. Маячил, помахивал рукой и кричал:
«Микуль, Микуль, ты почему на дереве сидишь?!»
«Волки загнали на дерево!..»
«Давай сюда! Давай ко мне!»
«На чем — верхом на волке, что ль?!»
«Не можешь?!»
«Нет, конечно…»
«Ну, тогда я к тебе двинусь!»
«На чем?»
«Погоди, счас дизель запущу!»
«Зачем?»
«На буровой подъеду к тебе!»
На буровой?! — ужаснулся Охотник. Он видел на дальнем урмане, как ходит буровая. Мазутно-грязным чудовищем-великаном, слепым и беспощадным, медленно и неуверенно, на ощупь, покачиваясь, вцепившись стальными когтями в судорожно рычащие трактора-жуки, ползет по тайге, оставляя за собой лишь перекореженную землю и вывернутые с корнями деревья. Ползет, слепо и глухо, все сминая на своем пути…
И, ужаснувшись будто бы, Охотник крикнул:
«Не надо!»
«Кто же тебя с дерева снимет?!»
«Не надо — пусть меня лучше волки съедят!»
«За ними дело не станет!»
«Нет-нет, пусть лучше волки!..»
«Ну, смотри — волки сожрут и глазом не моргнут!..»
И Митрий исчез. И тут же покачнулся черный ствол чудовища-великана — и он рыча пополз к Охотнику. В срединном гнезде появился некто волкоподобный и, оскалившись клыками, принялся управлять чудовищем. Рычание все нарастало. Оглянувшись, Охотник увидел, что со всех сторон, рыча и простуженно чихая, поползли черные и смрадные чудовища. И с каждого, оскалившись, выглядывали волкоподобные. Они все рычали и чадили черным чадом. И гул их все нарастал и нарастал. И от невыносимой тоски сжималось-сжималось-сжималось — сжалось и исчезло сердце Охотника. И он проснулся.
Гул давил на него сверху вниз.
Гудела вся тайга.
Гул давил на него со всех сторон. Давил сверху, с боков, снизу.
Он сначала ничего не мог понять, откуда идет гул. Лишь окончательно проснувшись, сообразил, что это самолет в темном небе. Звук его, отзываясь в каждом дереве, кустике, хвоинке, наполнил всю округу. И теперь, удаляясь, начал слабеть и наконец совсем стих. Снова на землю опустилась тишина.
Чудной сон приснился, подумал Охотник. И верно, что бывает наяву, то еще чуднее покажется во сне. Только вот не понятно, если судить здраво, по-таежному, с чего волки держат зло на учительницу Александру Петровну?! Она всю жизнь детей уму-разуму учила, букашку зазря не обидит. А против волков и вовсе никогда не выступала. Другое дело — охотники. Их испокон веков кормила и одевала тайга, не однажды на лесной тропе сталкивались с разными хищниками… Правда, женщины и дети тоже никакого дела не имеют к волкам. Разве они виноваты в том, что родились в охотничьей семье?! За что им должны мстить волки?! За что их на деревья загнали?!
Тьма еще густо висела на деревьях. Но чувствовалось, что она быстро растворяется. Становилось заметно светлее, как это бывает в тайге перед самым рассветом. Рассвета еще нет, но вот-вот он придет…
Охотник стал всматриваться в землю.
Волки какой-то незаметной жизнью жили в кустах возле дерева. То тут мелькнет тень, то — там. Охотник определил вожака. Это матерый волчище со всклоченной шерстью и поседевшей гривой, по цвету белесый до серо-стального. Крупный полярный волк. Поблизости от него все время держался молодой, у которого вместо правого уха — два огрызка, будто рогулька для кострища. Сверху, в зыбком полумраке, они показались Охотнику не такими страшными, как вчера на земле. Бродят себе клочкастые грязные шкуры без костей.
На востоке занималась бледная заря.
Волки не собирались покинуть свою жертву.
Ты, кажется, Анастасия, последний раз целовала меня, подумал Охотник и грустно усмехнулся.