Семейники, общаясь, входят в положение друг друга, знают домашние дела, личные проблемы, находят поддержку со стороны и готовят волю для тех, у кого, как говорится, ни кола ни двора. Бывает, и роднятся. Пишет домой в деревню кто-либо и рассказывает, какой у него друг, знакомит с сестрой или соседкой. Завязываются отношения и переписка, а там дело порой доходит до расписки — брака. Зэку на воле не красавицу выбирать, а бабе был бы сожитель, которого значительная часть женщин не видит всю жизнь. В сибирских обычаях не принято упрекать человека зоной, особенно, если сел по малолетству.

Семьи формируются в зоне обычно по территориальному, районному признаку, например, кучкуются забайкальцы, их называют «ЗК» (Забайкальский комсомолец). Приходит новый этап, к нему подбегают и спрашивают: «Есть ли буряты?» Это не только буряты по национальности, а все прибывшие из Бурятской АССР. «Есть ли амурцы?» — из Амурской области. «Есть ли якуты?» — из Якутской АССР. «Есть ли островитяне?» — это зэки из Сахалинской области. «Есть ли евреи?» — не спрашивают, так все знают, что евреев в Еврейской области почти нет. Здороваются, говорят о делах, роднятся, угощают друг друга. Конечно, надо быть очень осторожным — земляк может оказаться пидором и тебя запомоить. С таким лучше не связываться, ни за что потом не отмоешься.

Освобождение семейника — большое торжество и грусть. К нему готовятся заранее. Положено «дембелю» угостить и попрощаться не только с семейниками, но и с товарищами в зоне, их пригласить, с ними почифирить. Приглашают зэков из других смен, тех, кто не подвел, кто помог выжить, кто спас. Угощение — чай, сладости, бацильная (калорийная) пища. Принято при дембеле, на радостях, угостить чертей и педерастов передачей специального отходного пакета. Все прощаются и после объявления по радио или специального вызова из штаба провожают счастливца к выходным воротам.

Ни при каких обстоятельствах не должны оставлять семейники друга в беде: посадили в ШИЗО, они стерегут постель и имущество и готовятся к встрече. Встреча возвращающихся из ШИЗО и ПКТ дело важное, ответственное — зэк оттуда вываливается как с того света, идет, шатаясь, озираясь, щурясь от дневного света, бледный — обезжиренный, в сплошном телесном холоде, промерзший до костей. Семейники на стреме, встречают, подбегают к дверям локальной зоны, ведут, поддерживая. Уже вскипятили чайники и готова «ванна» — пол со стоком воды. Бывает, находят и тазики. Так как тазы не полагаются зэковскому брату, то их умельцы делают из ламповых отражателей, запаивая или забивая пробками патронное отверстие. Есть мыло, мочалки. Опытный зэк заранее достанет кусок хозяйственного мыла, его просушит, чтобы медленнее мылилось и не расквашивалось. Прибывшему из ШИЗО и ПКТ — «буры-будки-бочки» положен новяк — новая одежда с ног до головы, от постельного белья до рабочего костюма. Все должно быть новое — носки, тепляк (лучшее теплое белье — китайское и венгерское), подают брюки с ремнем и новые пробитые и прокаленные сапоги; на рубахе, лепне, кителе — художественно расписанная фамилия и номер отряда. Бреешься и не узнаешь себя — из зеркала смотрит на тебя какой-то мертвец. Довели, суки!!!

Между тем, стол уже готов — сидят семейники в хорошей, не рабочей одежде, дымится эмалированная кружка с чифирем и ждет круга, тебе положен смак, цимус — первый глоток. Затем угощают самым питательным — салом с чесноком и луком, конфетами, татары достают конский жир, кавказцы — курдючное сало, киргизы — сушеное в горах мясо, таджики и туркмены — вяленую дыню. Ежели куришь — ждет тебя табачок. И разговоры, базар за базаром, треп до ночи — в основном о событиях, случившихся в зоне. Их набирается много: «Костыль» ушел в дальняк, Колька Баламут получил накрутку, вызывали на доследствие Гетмана, пришли новички, есть тебе земляки, они такие-то. Было «ЧП»: знаешь Колчака? так его пришибло кипятильником — включил, да так шарахнуло-бабахнуло, что сразу в аут и до конца. Разговоры, разговоры.

Ни с чем не сравнима чистая зэковская постель после ШИЗО — в нее проваливаешься, как в сказку детства, засыпаешь не сразу, зарывшись с головой в одеяло и думаешь: «Не забыли; хорошие, добрые у меня семейники». Засыпаешь без злости даже на ментов-истязателей и с добром и радостью за человека.

На следующий день выясняется, что ты и не подозреваешь, сколько у тебя корешей: подходят, поздравляют с выходом, матерят начальство, угощают, суют в карманы конфеты и ломтики сала. Скажу, наперекор всем социологам и авторам многих лагерных воспоминаний — неистребимо сочувствие и сострадание в человеке, несмотря на все усилия коммуняг его истребить. Конечно, любые насильственные скручивания редко делают людей друзьями. Но все же мы знаем дружбы, начавшиеся в лагере и продолжавшиеся всю жизнь, многие зэчки по переписке сходятся с зэками и получаются стойкие браки, в которых растут дружные дети. Ефросинья Антоновна Кереновская в «Великом постриге», на мой взгляд, все же ошибается, когда пишет: «В лагере не может быть друзей. Некоторым людям я очень благодарна — они там спасли мне и другим жизнь. Но дружба — это другое. Это полное доверие друг к другу. А вот этого никто себе позволить не мог. Ложью и предательством пронизана вся лагерная жизнь».

Пожалуй, на эти утверждения накладывается то обстоятельство, что в женских зонах, как правило, семьи не складываются прочно, ибо там часты дрязги, склоки, брань. Об этом менты пишут следующее: «Чувство дружбы в местах лишения свободы у осужденных женщин несколько деформировано; они открыто подчеркивают недостатки и ошибки других, стараясь представить перед администрацией с лучшей стороны себя. Малые группы женских ИТК легко создаются, но так же и легко распадаются. Причиной этому является „утечка информации“, которой обмениваются женщины в процессе общения. Раздоры, сплетни, частые, порой беспричинные конфликты заканчиваются иногда драками и даже преступлениями». (Педагогика и политико-воспитательная работа с осужденными. Под редакцией Ю. В. Гербеева. МВД. Рязанская высшая школа. 1985. С. 299.). Семейники живут в самоконтроле, поддерживают друг друга, охраняют себя от соперничающих групп. Столкновения ведь часто бывают и со смертельным исходом. Ненавидит зоновское начальство крепкие семейные группы и старается всеми способами их разбить — переводит в другие отряды, разбрасывает по сменам и участкам. Но семьи связаны друг с другом преемственно и ценят тех, кто может в них жить. К такому вскоре подойдут и скажут: «Хочешь жить в нашей семье?»

Вся зэковская жизнь пропитана ритуалами. Если знаешь правила и блюдешь закон, не пропадешь, выживешь. Менты бросили тебя в камеру, стоишь с барахлом и сидором у двери, ждешь, бывает, и целый день, пока на тебя обратит внимание пахан. Он вызовет тебя и спросит: «Кто ты и по какой статье идешь? Бывал ли раньше в командировках?» Отвечаешь, рассказываешь. Если был в командировках, то есть уже сидел, то где и кем жил — блатным вором, мужиком, чертом, лидером. Спрашивает у присутствующих, знают ли его и кого он знает. По туалетным, трубным и прочим телефонам сообщают: «В нашу хату прибыл Рысь (кликуха)». Несутся известия — мужик ништяк, свой в доску. Отзывы хорошие, ксивы-характеристики дают стоящие сведения: человек надежный, не подсадная утка. Только тогда дается ему постоянное место — стойло, определяется, где сидеть — за столом или на шконке, где спать, на какой шконке. Пахан, установив, что ты не пидор или черт, приглашает на кровать и там начинается задушевная беседа. При этом надо говорить только правду, не врать, ибо, скрыв масть, ты можешь подвести всю хату — ее опомоить. При раскрытии обмана — суд жестокий, избиение до полусмерти и отмывание от соприкосновения, что стали практиковать недавно. Камера в этом случае моется, стол скоблится стеклом до белизны, а обманувшего, ежели он черт, запомоивают в пидоры.

Любой разброс камеры, отряда, смены, зоны — глубокая душевная травма для заключенных. К камере прирастают, обзаводятся собеседником, возникают местные «хатные» интересы и даже проводятся соревнования с другими камерами. Камерник, куда бы его ни вызывали, должен думать о хате, ее обитателях, даже педерастах. Вызвал «следак» — следователь и предложил сигареты — хоть не куришь, не отказывайся, возьми, пригодятся сокамерникам. Бычки, где можешь, собирай, складывай — все пойдет в дело, табак для многих дороже золота, ведь курят же лавровый лист, проникотиненные карманы и ногти, табачную пыль для курения смачивают и сушат шариками под лампочкой. Сладостно вспоминают зэки автобусные остановки и вокзалы, забитые окурками-бычками. Мечтают: вот бы на часок туда, там бычков навалом, набрать бы и накуриться.