Кромешная тьма. Цедит дождик — монотонно, гнетуще. И кажется, будто не капли падают сверху, а стальные иголки упираются в самую душу.

По большаку, протянувшемуся вдоль леса, шагает насквозь промокший батальон. Шагает, разбрызгивая грязь, медленно, тяжело. В первом ряду Аскар-Палван и Бектемир, а в последнем, как обычно с трудом поднимая ноги, плетется Али.

Бектемир изучил все привычки своего друга Палвана, Вот и сейчас по тому, как тот фыркает, ясно, что он расстроен, раздражен. Да как же иначе! Бектемир тоже не в силах слова сказать. И это не только от усталости. События, которые пришлось пережить, сделали и его задумчивым, молчаливым.

Не успели бойцы на маленькой станции выбраться из вагонов, как один за другим начали раздаваться взрывы. С пронзительным воем проносились самолеты. Но этот вой Тонул в гулких разрывах бомб, в грохоте опрокидывающихся вагонов. Ввысь стремительно точно быстрые чижи, взлетали куски рельсов, поднимались облака пыли и дыма. Вокруг раздавались крики и стоны.

Бектемир впервые видел такую страшную картину.

Когда он выглянул из-за угла уцелевшей каменной стены, ему показалось, что все уничтожено и, кроме него, не осталось ни одной живой души. Но вскоре он увидел других бойцов. Погибло всего лишь около десяти человек и немногим больше ранен! Это очень удивило его. Невозможно было поверить: из такого столпотворения выйти живым!

А из земляков только рябой Сафар пострадал. Да и то отделался легкой царапиной.

После бомбежки батальон снова построился и упрямо зашагал дальше.

На своем пути бойцы встретили превращенный в груды битого кирпича город, дымящиеся деревни. Вдоль дорог валялись опрокинутые, покореженные машины, обугленные повозки.

Бойцы шли молча. Шли, пока не раздалась команда:

— Воздух!

Немецкие самолеты появились неожиданно. Издалека донесся знакомый вой, и самолеты, словно коршуны, бросились на разбегающихся бойцов.

Спас лес. Стволы деревьев, раскинув ветви, старались прикрыть людей. Но сами деревья гибли. На них жадно набрасывались огонь и металл. Будто ад опрокинулся с неба. Деревья падали со стоном, который, казалось, вырывался из их зеленых-презеленых, безобидных душ.

На ночь батальон остановился в разрушенной, сожженной деревне. В ней не было признаков жизни. Даже собаки не лаяли. Только тоскливо шелестел листьями дождь да неизвестно откуда доносилось тяжелое уханье пушек.

В непроницаемой темноте глаза бойцов старательно искали убежище, чтобы отдохнуть. Ноги то и дело спотыкались о кирпичи, доски, оконные рамы, бревна. Немного поднимало настроение веселое перемигивание огоньков самокруток да короткие, приглушенные фразы:

— Здорово ты пятками сверкал!

— А своих, случайно, не было видно?

— Свои не бросаются в глаза.

Бектемир сел на корточки, прислонившись к толстому стволу дерева, тут же, на обочине дороги. Он проголодался, но было лень снять вещевой мешок, развязать и вытащить хлеб. К тому же Бектемир вспомнил, что мешок завязан крепко-накрепко, а хлеб, вероятно, весь промок.

Широко открыв глаза, смотрел Бектемир из-под густых бровей в темноту. Только раз он шевельнулся: мокрым рукавом шинели, попахивающей гнилым войлоком, стер с лица воду.

Смотрел Бектемир, но ничего не видел и устало опустил голову. Словно того момента и ожидали воспоминания. Они сразу же обступили его со всех сторон. Вначале отрывочные, щемящие душу, они постепенно связывались между собой, и Бектемир возвращался в близкий ему мир.

Их было пять братьев. Жили они хорошо, относились друг к другу с большим вниманием и заботой. В кишлаке их семью уважали, говорили о ней с доброй улыбкой.

Старший брат, Тахир, уже несколько лет был на руководящей работе в городе, а второй, Кадыр, — в колхозе бригадиром. Камал учился в институте в Ташкенте, но в прошлом году ушел в армию. Он был моложе Бектемира. А пятый, самый маленький, Туйчи, недавно стал зоотехником.

Вспомнилась бойцу и любимица семьи, единственная сестра, семнадцатилетняя Зайнаб. Вероятно, по-прежнему возится с буйной ватагой ребят в детском саду. Они вокруг нее так и вьются, любят свою веселую воспитательницу.

В последнем письме Камал сообщал, что служба в артиллерии ему нравится, что они готовятся к боям.

Но пока письмо шло, многое могло измениться. Перед глазами Бектемира прошли яркие картины шумных, звонких дней детства. Камал был почти одного роста с Бектемиром и всегда участвовал во всех играх.

«Что же с ним сейчас! — невольно бледнея, подумал боец. — Где он? Может, рядом, сражается под Москвой, а может…» Но последнее предположение он сразу же отогнал.

Бектемир почувствовал потребность поговорить с кем-нибудь из близких, рассказать о своей жизни, подробно расспросить об их делах.

Перед глазами встал знакомый до каждой морщинки образ матери, сухонькой, подвижной женщины. С любовью и заботой воспитывала она своих детей, отдав им всю жизнь, до последней минуты.

— Чтобы не стыдно было перед богом, — случалось, говорила она.

Но уж, конечно, не это было причиной ее постоянного внимания к детям……….

Вспомнил Бектемир и своего отца — крупного, сильного. Совсем недавно, казалось только вчера, он слушал его слова….

— Кости мои окрепли в работе, — сказал отец однажды. — Есть еще сила во мне. Если уж мои джигиты держат колхоз, если уж они шагают сквозь огонь и воду, то и мне не пристало думать об отдыхе. Люди работают, и я буду. Грохот мельницы как раз мне по душе..

Односельчане уважали этого много повидавшего в жизни человека, умевшего говорить мягко, убедительно, — посвятившего себя труду. Вероятно, повседневный труд и подарил редкое обаяние его открытому лицу, внимательным глазам. Посмотреть бы в эти глаза, поцеловать бороду…

Бектемир словно прошел через двор своего дома, увидел оставшийся от дедов навес для скота, вновь построенные комнаты, темный, морщинистый ствол тутовника посреди двора. Почему-то тутовник вспомнился с набухшими, Спелыми ягодами, из которых вот-вот брызнет сок. Увидел Бектемир и забор, тыквенные коробки с молоком и сливками… Он словно почувствовал запахи теплого вечера, услышал ленивый, приглушенный шелест листвы.

На какой-то миг очутился Бектемир и в доме старшего брата, полном звонкого смеха, криков и визга детей.

Апотом воспоминания вывели его на широкий простор полей. Любил Бектемир землю. С наслаждением вдыхал он весенний запах травы, любовался вершинами гор. К — ним особенно тянуло его. Но Бектемир мечтал не просто бродить по горам. Воспитанный в трудовой семье, он не мог жить без работы.

— Буду чабаном, — решил юноша.

— И эту мечту ему помогли осуществить.

Без сожаления Бектемир расстался с городом, где он жил около года у старшего брата.

— Что же ты сбежал из. Ташкента? — смеялись люди. — Там весело, интересно жить, а ты…

— Нет. Скучно там, — серьезно отвечал Бектемир и, махнув рукой, объяснял: — Правда, город хороший, но на улицах стоит шум, грохот. Весь день. А во дворе у брата ни росточка гладко вокруг, Воду пьют из железной трубы. Ветер и тот редко залетает.

Отец одобрительно отнесся к поведению Бектемира.

— Что поделаешь, — говорил он, — вырос парень, в кишлаке. Пусть и работает здесь. Важно, что с душой относится к своему делу.

… многое бы еще вспомнилось, да помешали. Подошли земляки. В батальоне узбеков было немного, около пятнадцати человек: Держались они вместе. Когда выдавалось свободное время, сразу находили друг друга. Было у них что вспомнить о прошлом…..

В последние встречи они чаще всего говорили о близости передовой. О фронте зашла речь и сейчас.

Сафар-чутир, мягкого нрава человек, который ночью даже ходить в одиночку боялся, с тяжелым вздохом произнеси. — Что же будет завтра, попробуй догадайся. Кто-то останется жив, кто-то умрет..

Бектемира порой тоже преследовали такие мысли, но он голосом беспечного джигита бодро сказал: