Бектемир вскочил с места и, крепко держа перед собой винтовку, побежал вперед. В этот момент все его существо было охвачено каким-то особенным чувством. Бектемир бежал изо всех сил. Казалось, он летел на волнах мощного "ура".

Однако ноги фашистов были еще проворнее.

Бектемир, задыхаясь, посмотрел вокруг. Помутившимися глазами он искал хотя бы одного вражеского солдата. В поле кипел штыковой бой. Усатый боец схватился с тремя немцами. Бектемир побежал ему на помощь. Один из немцев уже показал пятки. Когда же Бектемир подбежал ближе, усатый ударом опрокинул второго и напал на последнего…

"Усатый, конечно, убьет и этого!" — подумал про себя боец и погнался за убегавшим немцем. Минуя тяжелый вражеский танк, окутанный дымом, он выскочил прямо наперерез немцу. Гитлеровец от неожиданности замер на мгновение, но, вдруг крепко сжав автомат двумя руками, высоко поднял его, намереваясь размозжить голову Бектемиру.

Боец рванулся на врага:

— Или ты, или я!

Колебание и трусость — это смерть. И Бектемир, подскочив беркутом, вонзил в живот фашиста штык. Вонзил резко, со всей силой. Немец, покачнувшись, судорожно глотая воздух, стал падать, автоматом задев бойца. Убить врага вот так, руками, — это уже другое дело! Так думал Бектемир.

Будто исчез какой-то камень, давивший на сердце. Облизывая пересохшие губы, задыхаясь, боец устремился дальше. Перепрыгивая через трупы, воронки, сломанные мотоциклы, он бежал со своими друзьями за отступающими гитлеровцами, догоняя их пулями.

Торжествующее "ура" не утихало.

В этом громе был и голос Бектемира.

Боец, преследуя врага, сейчас ощутил опьяняющее наслаждение. Ведь недаром голодного волка, который бежит из овчарни с ягненком в зубах, преследуешь до тех пор, пока он, лишившись ног, падает ничком.

Внезапно сзади раздался голос: "Ложись!" Это предупреждение не сразу дошло до сознания бойца. Команда звучала в ушах, а он бежал.

Оглянувшись, Бектемир увидел в нескольких метрах от себя распластавшихся бойцов и тоже бросился на землю. В горле у него пересохло, в глазах потемнело. Смертное дыхание пуль, со свистом пролетавших над ним, напоминало, что нужно быть осторожным. Через некоторое время Бектемир, приподняв голову, посмотрел вокруг. Не видно врага.

"Хорошо замаскировались, собаки", — подумал Бектемир, и пули гитлеровцев подтвердили эту мысль.

Они посыпались градом. Бектемир решил переменить место. Ползком он добрался до засыпанного землей, чуть-чуть торчавшего пня и притаился за ним. Отсюда, словно охотник, разыскивающий добычу, острым взглядом посмотрел в сторону противника. Лежал он долго, а вражеский огонь не утихал. Вот впереди шевельнулась пожелтевшая трава.

Ветер? Нет. Трава вокруг, стройные веточки на корнях низких кустарников стояли неподвижно. Боец не сводил глаз с подозрительного места. Он заметил темное, едва различимое тело гитлеровца, который ползком двигался к нему. Бектемир выстрелил. Немец застыл неподвижно. За травами, кустарниками можно было заметить торопливые движения других немцев. Боец выстрелил еще несколько раз. Оттуда не отвечали. Бектемир хотя и не видел результатов своей стрельбы, но был счастлив.

— Хоть один из вас потерял кровь! Здорово!

Но когда кустарники зашевелились и под прикрытием своих минометов фашисты начали продвигаться вперед, Бектемир с ужасом обнаружил, что у него кончились патроны.

Солдат без патронов — ножны без сабли. Бектемир оглянулся назад и, заметив два трупа, пополз к ним.

Один из убитых — молодой боец. Бектемир знал его, веселого, бодрого парня. Как он ловко отплясывал! И совсем недавно. А как свистел, как ловко подражал крику петуха!

Второй, казанский татарин, был его товарищем, Встречаясь с Бектемиром, он обыкновенно говорил: "Эй, малай, как жизнь?"

Вот и этого нет.

— Вы еще отомстите, — шептал Бектемир, вытаскивая из их подсумков патроны, — От этих пуль не один еще немец ляжет.

… Почти два часа продолжался бой. Только с наступлением темноты Он постепенно прекратился. И сразу же воздух показался особенно приятным, необычным. Бек, — темира словно вытащили из душного, зловонного подрала. Сильная, широкая грудь дышала ровно. Твердая земля под боком показалась мягкой, ласковой. Эта земля была для него дорога, любима. Она была маленьким клочком, очищенным от грязной ступни врага; она была вырвана у врага ценою крови, гнева и мук Родины.

Над деревьями с ободранными ветвями редкие звезды устало открыли свои глаза. Бектемир долго смотрел вверх. Из его сознания на время исчезла тяжелая тень войны. Сердце наполнилось щемящей болью. Вновь нахлынули воспоминания. Но они оборвались, когда упрямый, назойливый запах солдатской пищи стал щекотать обоняние. Голод давал о себе знать. Бектемир даже проглотил слюну, поглядывая в сторону кухни.

Старшина, длинный как каланча, которого узбеки звали между собой "лайлак", начал распределять хлеб и кашу. Бектемир, взяв котелок, побежал вслед за другими бойцами. Ковш словоохотливого повара с постоянно улыбающимся круглым лицом и в темноте не ошибся — положил норму.

Бектемир, услышав вблизи голоса своих земляков, подошел к ним, присел на корточки, деловито подул на кашу и погрузил в нее вытащенную из-за голенища ложку.

Кроша хлеб, Бектемир брезгливо посмотрел на свои руки:

— Три дня, как они не касались воды!

— Похлопай руками о землю и считай, что ты совершил омовение. Душа посветлеет, — улыбнулся Аскар-Палван.

— Очень мы загрязнились, — тихо и смиренно вздохнул Сафар. — Что делать…

Звякали ложки о дно котелков. Бойцы ели с аппетитом. Каша была вкусной. Вслух хвалили повара:

— Молодец!

— Просто мастер! Чудесная каша!

Только Али был недоволен. Но не поваром, а старшиной.

Покончив с кашей, он сообщил:

— Нашему старшине не хватает щедрости!

— В нем то плохо, — согласился Аскар-Палван, — что все бы он делил и делил… Будто больше нечего делать.

— Верно. Не будь у него этой болезни, золотым парнем был бы, — добавил Бектемир. — Вот командир Стек-лов совсем другой. Правда, он сердитый человек. Из-за всякого пустяка выходит из себя. Но зато никогда и ничего не делит. К тому же относится ко всем одинаково.

— Справедливый человек, — подтвердил Аскар-Палван.

Земляки, скрутив козьи ножки, с наслаждением закурили.

Курили молча. Только порой вспоминали прошедший бор, Бектемир, стараясь говорить спокойно, сообщил, что в коротком штыковом бою он убил немца.

Убил?! Сам?!

— Земляки радовались этой победе, словно своей.

— Сегодня охота нашего кишлака закончилась удачей, — потер… руки рябой Сафар.

— Ау вас какие приятные вести? — поинтересовался Бектемир. — Например, у тебя, Палван, как дела?

Аскар-Палван не хотел рассказывать о своих удачах. Даже когда он в больших курашах не касался спиной земли и удостаивался заслуженных аплодисментов, все равно возвращался домой молчаливым, с опущенной голевой. — Но сейчас по настоянию земляков он все-таки рассказал:

— Когда я приблизился к оврагу, дыхание у меня сперло. Вокруг дым. Хоть бы каплю воды. Но где ее возьмешь? Сижу. Потом смотрю — на противоположной стороне под низкими деревьями ползет фашист. Вижу, остановился он и застрочил из автомата вниз, по нашим. Тут же я пустил пулю. Фашист, как мячик, полетел вниз…

— Надо уничтожать их, чтобы они сыпались, как ягоды тутовника. Вот тогда можно будет спокойно жить, — сквозь зубы произнес Бектемир.

— Я тоже стрелял вовсю. Но не уверен, что пули летели туда, куда я хотел, — откровенно признался Али.

Значит, вы стреляли, спрятав голову под мышку, — проворчал Бектемир.

— А то как же! Носом землю копал, — засмеялся Али. — Гитлер, весь мир в ад превратил. Его бы этой самой проклятой миной, какую он придумал…

— И в этом аду, Али-ака, — сказал Аскар-Палван, — много совершают смелых дел. Видел Машу? Она под пулями вытаскивала раненых. Хоть и девушка, а в сердце у нее огонь десяти мужчин…