Кажется, это первое упоминание о Ярошенко в среде «большого искусства».

Ровно через полгода в русское искусство придет художник Ярошенко: первые его картины появятся на Четвертой передвижной выставке.

Летом 1874 года Крамской снимал дачу под Петербургом, на станции Сиверская Варшавской железной дороги. «Жил со мной здесь» — это на Сиверской.

Знаменательно разъяснение — «Вы знаете, офицер»: художника Ярошенко художник Савицкий может и не знать, а офицера, который часто бывает среди художников, должен помнить (военный мундир приметен!).

«Парень хороший» — итог, подведенный Крамским прожитому вместе месяцу. В судьбе Ярошенко месяц важный, поворотный; но и для Крамского месяц, наверно, дорогой, — в его письме к Савицкому за приведенными строками следует: «Я было привык, да потом так скверно стало, что хоть плачь…»

Если бы не эти скудные строки, мы, наверно, и вовсе бы не узнали о месяце, проведенном Ярошенко на Сиверской, вблизи Крамского. Теперь же из переписки Крамского, из других документов эпохи выбираем сведения о характерных приметах лета 1874 года, о событиях, которые волновали художников, с тем, чтобы вывести значение этого лета для Ярошенко.

«Лето гнусное… — писал Крамской, — дождь стучит в окна, ветер немилосердно завывает, и дача топится постоянно». За все лето он не насчитал и десяти солнечных дней.

Погожие дни, которыми так скупо одарила их природа, художники провели на этюдах.

Крамской сообщал, что изучает пейзаж и пишет портреты на воздухе.

Появился и акварельный этюд «Н. А. Ярошенко на натуре»: Ярошенко взят в профиль; в серой холщовой блузе и в такой же фуражке, он присел, скрестив ноги, прямо на траву, на коленях у него раскрытый альбом, художник погружен в работу. Пасмурный денек, неяркая зелень травы, темная туманная полоска леса вдали, дождь недавно прошел и скоро непременно заладит снова; фигура художника написана необыкновенно просто, естественно, в полном и совершенном согласии с пейзажем, в ней передана способность художника как бы вобрать в себя окружающую природу и самому раствориться в ней. Скромный этюд не уступает знаменитому портрету Шишкина на лесной опушке, написанному Крамским годом раньше.

Тогда же на Сиверской и тоже акварелью Крамской написал портрет Ярошенко: темноволосый и темноусый молодой человек со смуглым лицом южанина, с горячими глазами и красивым крупным ртом сосредоточенно рисует в альбоме. Это, кажется, первый портрет Ярошенко, во всяком случае, первый портрет Ярошенко-художника. Крамской оставил не только первое упоминание, но и первое изображение Ярошенко в «большом искусстве».

Ярошенко в свою очередь изобразил Крамского «на этюде» и сделал акварельный его портрет. Крамской в матерчатой шапочке (выпал, наверно, один из редких солнечных дней), тоже с альбомом и тоже сосредоточенно работает. Но в сосредоточенности Крамского нет привкуса напряженной ученической старательности, переданной Крамским в портрете Ярошенко: стремление точно запечатлеть ничуть не мешает ему обдумывать и оценивать то, что он делает.

Оба художника, видимо, всякий раз писали друг друга одновременно, и оба — опытнейший портретист Крамской и пробующий силы Ярошенко, — вглядываясь друг в друга, удачно схватили нечто существенное.

26 августа Крамской пишет, что Ярошенко «уже полтора месяца», то есть в десятых числах июля, уехал «в Киев».

«В Киев» означает, скорей всего, вообще на Украину, на родину, в Полтаву, где жили родители — отставной генерал-майор Александр Михайлович Ярошенко с супругой Любовью Васильевной.

В двадцатых числах июля Ярошенко (согласно пометкам под рисунками в его альбоме) уже на Кавказе.

В 1874 году Ярошенко женился. Естественно допустить, что по дороге на Кавказ, в отпуск, он заехал с молодой женой к родителям.

Но между Петербургом и Украиной, Кавказом что-то привело его на Сиверскую, удерживало там, хотя дождь стучит в окна и ветер немилосердно завывает и поработать всласть почти невозможно. И если не всякий день, то через день уж обязательно приходится вставать ни свет ни заря и, не глядя на погоду, тащиться в Петербург, на службу (отпуск, судя по служебным документам, ему вообще положен в августе — сентябре). И молодую жену он целый месяц держит на сырой, холодной даче (где, правда, жадный на всякое новое лицо Крамской не упустил случая сделать ее портрет).

Ради чего?..

Простой список работ Ярошенко убедительно свидетельствует, что к 1874 году силы его созрели. Явились на свет первые заслуживающие внимания пробы маслом. В них угадывается склонность Ярошенко в отдельном лице улавливать тип; характерны названия этих произведений: «Крестьянин», «Старик с табакеркой» («Дьячок»), «Старый еврей», «Малоросс».

Но Ярошенко — офицер, в 1874 году — гвардии штабс-капитан, начальник штамповальной мастерской на недавно открытом Петербургском патронном заводе.

Служба отнимает много времени и сил: в ту пору на Патронном заводе решалась важная для перевооружения русской армии техническая задача — налаживалось производство металлических патронов взамен прежних, бумажных.

Про отца Ярошенко (старик был, что называется, «военная косточка») говорили: «Честь и служение долгу были для него святыней, перед которыми должно было преклоняться все в жизни».

У Ярошенко-сына были те же святыни, но он полагал, что искусство — не меньше «честь и служение долгу», чем служба военная. Здесь собственные устремления Ярошенко опять-таки сливаются с основными направлениями развития общества, как бы выявляют их. В известные периоды общественная деятельность гораздо больше связана с искусством, чем с военной службой. Публицист Шелгунов объяснял, что в пору быстрого общественного развития нельзя не ставить высоко тех, кто, воздействуя на умы людей, творит это развитие.

И все же Ярошенко с малолетства предназначался к военной службе, получил добротное образование в корпусах и училищах, окончил Михайловскую артиллерийскую академию в числе лучших, работа его была ответственной и полезной, карьера делалась быстро и сама собой, — в душе-то он выбрал искусство, ради него готов был бросить все нажитое ценой детства и юности, но в искусстве мало что успел; он чувствовал себя художником, но трезвый ум удерживал его от того, чтобы безоглядно предаваться чувству, — несколько сравнительно удачных проб еще не обеспечивают успешного поприща.

К тому же (и для Ярошенко это было, конечно, не менее важно, чем забота о будущих успехах), раз искусство — жизненная задача, честь и служение долгу, общественная деятельность, а не любительские упражнения в часы досуга, он никак не имел права увлекаться — страсть нередко и обманывает, — он должен был прийти в искусство готовым к выполнению задачи, к самоотверженному служению, к деятельности на благо общества. В искусстве забавляется, тешит себя, кормится, прозябает, бездельничает армия случайных людей, тогда как на передовом его рубеже каждый солдат на счету.

Ярошенко взрос без папенек и маменек, жил по казармам, военная служба приучила его не только подчиняться, но и командовать, принимать решения, отвечать за свои действия. Он был, как тогда выражались, «человек поступающий»; уже то, что он готов был пожертвовать всем добытым прожитой жизнью, всем, что удачно начатая военная карьера заведомо обеспечивала наперед, подтверждает его способность к поступкам. Но, выбирая делом жизни искусство, он не об одном себе думал и потому не мог на собственное решение полагаться. Ему нужен был мастер, им безусловно признанный, судья, которому бы он всецело доверял, человек искусства, поклоняющийся той же святыне, что и он, с тем же, что и у него, символом веры — ему нужно было, чтобы этот мастер, судья, человек искусства сказал ему: «Иди!».

Крамской был к тому времени признан лучшим портретистом России. «Христос в пустыне» не только прославил Крамского как художника, картина стала живописным подтверждением его права занимать в русском искусстве ведущее место художника-мыслителя, художника-гражданина. Крамской едва ли не единственный у нас способен «держать в своих руках школу», — писал тогдашний журнал, — он «родился учителем и делается им постоянно помимо воли». За плечами у Крамского и возглавленный им «бунт» четырнадцати конкурентов на золотую медаль, вышедших в 1863 году из Академии художеств и тем нанесших ей сокрушительный удар, и создание Артели, «коммуны» художников, объединившей «бунтарей», противопоставившей себя Академии и утверждавшей свое, новое искусство, и организация Товарищества передвижных выставок, которого Крамской деятельный руководитель. Крамской любит и привык передавать другим свои суждения, взгляды, принципы — наставлять на путь истинный, на который в то сиверское лето жаждал ступить Ярошенко.