Ее слова сделали мое унизительное положение еще более неприятным.

- Тебе повезло, - продолжала мисс Брок. - Ты будешь жить в одной комнате со студенческой помощницей. Она здесь уже три года и сможет ответить на любые твои вопросы.

Три года? Я не знала, что существуют такие места даже три дня назад, не то что три года. Что же столь ужасного она сделала, что застряла здесь так надолго?

- Закончили с вашим отрядом отрядом, и помни, что я тебе сказала. - Мисс Брок указала морщинистой рукой в сторону, где стояли Роза и еще несколько девочек моего возраста. Глаза ее подозрительно блестели, и я подумала, что вряд ли мой день рождения будет решающим фактором для моего освобождения.

По пути к остальным меня остановили напротив стены, и плотная женщина с обвисшим лицом сфотографировала меня на голубом фоне. Я не улыбалась. До меня начала доходить жестокая реальность всего происходящего, и это привело меня в ужас.

Сестры. Отряды. Великолепная ухмылка мисс Брок. Это не были временные условия.

Я все еще была ослеплена вспышкой от фотокамеры, когда присоединилась к остальным.

- Я думаю, что эти сумасшедшие попытаются удержать нас здесь до нашего восемнадцатилетия, - прошептала я Розе.

- Я не останусь здесь до восемнадцатилетия, - сказала она убедительно. Я повернулась к ней, а она улыбалась, показывая щель между зубов. - Расслабься. В таких групповых домах всегда так говорят. Напортачь побольше, и можешь получить досрочное освобождение.

- Как? - потребовала я.

Только она открыла рот, чтобы ответить, как нас прервали два охранника, вошедшие через главный вход и сопровождавшие девочку в больничном халате. Они провели ее мимо регистрационного стола вниз по коридору и направо, поддерживая ее за локти, будто она могла упасть без их помощи. Я смотрела на нее несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы моя кожа покрылась мурашками. Она просто смотрела в пол, а ее черные спутанные волосы резко выделялись на фоне бледной кожи и впалых глаз с синяками. Она была похожа на психически больную, даже хуже. Она выглядела пустой.

- Как думаешь, что с ней произошло? - тревожно спросила я Розу.

- Наверное, болеет, - слабо предположила Роза. Очевидно, она раздумывала над своей недавней теорией освобождения. Затем она пожала плечами. Я пожелала быть такой же пренебрежительной, но я не могла отрицать, какое впечатление на меня произвела эта девушка. Она выглядела физически больной, но что-то мне подсказывало, что не вирус был причиной таких симптомов. Что она сделала? Что они с ней сделали?

Я хотела спросить, но нас собрали в общей комнате с салатовыми креслами, от которых пахло нафталином. Нас было восемь человек одного возраста. Восемь новеньких семнадцатилетних. В этой комнате столпились десятки других девочек в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Я узнала по крайней мере двоих. Обе из школы "Вестерн". Я была почти уверена, что одну из них зовут Джеки, но она не смотрела на меня.

Также здесь была группа местных жительниц, все с ослепительными до жути механическими улыбками. Они были одеты, как клоны друг друга: маленькие черные туфли без каблуков, длинные темно-синие юбки и соответствующие блузки с длинными рукавами. Это был совершенно бесцветный наряд даже для меня, а я совершенно не слежу за модой.

- Пожалуйста, внимание, девушки, - сказала мисс Брок. Комната затихла. - Добро пожаловать. Я - мисс Брок, директор Женского исправительного и реабилитационного центра Западной Виргинии.

Я неловко поежилась. Мисс Брок повернулась и, казалось, уставилась прямо на меня.

- Часть вторая статьи Седьмой гласит, что скоро вы станете леди. И к совершеннолетию вас научат быть образцом нравственности и целомудрия.

На слове "целомудрие" Роза фыркнула. Мисс Брок одарила ее взглядом, полным чистейшей злобы.

- Мир меняется, мои дорогие, - продолжала она сквозь зубы, - и вам посчастливилось стать частью этого изменения. С сегодняшнего дня и в дальнейшем, я очень надеюсь, вы станете скромны помыслами и чисты душой. Вы примете свое призвание стать Сестрами спасения и вернетесь в темный мир с одной истинной целью - нести свет.

Сейчас дежурные покажут вам ваши комнаты.

Я сделала глубокий дрожащий вдох. Нет. Я не могу остаться здесь еще на пять месяцев. Я не собираюсь "нести свет" этого безумия. Не могу позволить себе закончить, как та девчонка, которую солдаты практически тащили по коридору. Мне надо выбраться отсюда и найти маму.

Толпа андроидов раздвинулась, выставляя наружу румяную девушку со спиральками светлых волос, рассыпавшихся по ее плечам. Прелестные голубые глаза и задорная улыбка. Ей не хватало лишь нимба.

- Привет. Я Ребекка Лэнсинг, твоя соседка, - раздался ее раздражающе-высокий голос. - Я так рада с тобой познакомиться, Эмбер.

Она махнула, чтобы я последовала за ней по коридору под лестницей. Я гадала, откуда же она знала, кто я такая.

- Бьюсь об заклад, что ты рада, - мрачно ответила я, оглядываясь в поисках Розы. Но она уже исчезла.

Ребекка нахмурилась, услышав мой тон.

- Я знаю, что поначалу тяжело. Но ты привыкнешь. Скоро здесь ты почувствуешь себя как дома, даже лучше. Как в летнем лагере.

Я с трудом сглотнула, когда поняла, что она не шутит.

Ребекка привела меня в комнату общежития. Рядом с ней я чувствовала себя неопытной. Моя школьная форма все еще была грязной и в траве со вчерашнего дня.

- Вот это твоя сторона. - Она указала на кровать рядом с дверью. Матрас, застеленный розовым одеялом, какое бывает в больницах, был тонким, как картон. По бокам находилась подобающая обстановке мебель: комод с одной стороны и стол - с другой. На столе стояла маленькая алюминиевая настольная лампа для чтения, лежало несколько тоненьких блокнотиков и Библия. Кровать Ребекки стояла у стены под окном. Как стояла моя у меня дома.

Глаза защипало от слез, и я отвернулась к стене, чтобы Ребекка не увидела.

- Я принесла твою форму, - вежливо сказала Ребекка. Она протянула мне аккуратно сложенный голубой костюм и серый шерстяной свитер. - И я принесла тебе завтрак. Нам не полагается приносить еду в комнату, но для меня сделали исключение, потому что я СП (Студенческая Помощница).

Была Ребекка человеком или нет, но я была благодарна за еду.

- Ты правда здесь три года? - спросила я, жадно поедая мюсли.

- Да, - сказала она сладким голосом. - Мне здесь нравится.

Я чувствовала себя, как в фантастическом рассказе. В таком, где тебя заставляют принимать таблетки, чтобы контролировать разум.

Ребекку бросили родители еще до принятия Президентом Скарборо Статута о морали. Они были миссионерами и отправились служить Господу за границу до того, как запретили международные путешествия.

Ребекка рассказывала мне все больше о себе, и мой шок исчезал и превращался в жалость. Ее родители не связывались с ней с тех пор, как покинули страну, и, хотя она была твердо убеждена, что они живы, я в этом сомневалась. Во время Войны за границей преобладали анти-американские настроения.

Я не могла отделаться от мысли о том, какие же ужасные у нее были родители, раз бросили своего ребенка, особенно в таком месте, как это. Я снова задалась вопросом, достаточно ли я сопротивлялась солдатам, которые забрали меня, и, хотя я сдерживала чувство вины, оно отягощало меня, как камень.

Пока я переодевалась, Ребекка сидела на краю моей кровати, заплетая свои светлые волосы в косу через плечо. Она без умолку болтала о том, как рада, что у нее новая соседка по комнате, и что мы станем лучшими подругами; я размышляла: не спросить ли мне ее о мисс Брок и Сестрах спасения, чтобы прекратить все ее вопросы. Разговор был таким поверхностным, что казался фальшивым, а так как я была уверена, что он не был фальшивым, я не обращала внимания на ее голос и разглядывала свое отражение в зеркале.

Я никогда не была симпатичной в общепринятом смысле: у меня большие карие глаза и длинные черные ресницы, но брови неправильной формы, а нос слегка искривлен. Цвет лица сейчас был отвратительным - конечно, не такой, как у девушки, которую солдаты отвели в заднюю часть здания, - а скулы выступали так явно, словно последние несколько часов добавили мне десять лет голодной жизни. Темно-синяя форма была еще хуже школьной: потому, наверное, что я ненавидела ее в сто раз больше.