Он в море с жаждой нового поплыл,
Но ветер к мели гнал, кругом — ненастье.
«К чему искать? — устало он решил. —
И там, на берегу, возможно счастье!»
Кто терпит муки, зубы сжав,
От боли стонет честным пессимистом, —
Милей мне, чем филистер и ханжа,
Болтун и лжец, прослывший оптимистом.
Такой легко отшвыривает горе
И мудрецом слывет в житейском море.
Вы чтите отчий край, у вас есть дом,
Убежище от ливней и от града,
Спокойны вы, дан хлеб вам, как награда,
И нет тревог, пусть мрак ночной кругом.
Но горе тем, кто весь — любовь к отчизне,
Родного края боль их жжет огнем,
В них бьет, как в наковальню, молот жизни.
Их руки связаны, и тяжки дни,
К земле родной прикованы они.
Он душу нес вам из рассветной дали,
Пробив, как солнце, облачный заслон,
И ветерки чело вам овевали.
Лицом вы зарывались в одеяло,
Вас холод пробирал со всех сторон.
Прервать наш сон? Такого не бывало!
Безумец! Наших душ не потревожит,
В неведомую даль нас кличет он.
Но это не дозволено, быть может?
Идти за ним? Но он тропой тревоги
Уводит красоту в простор времен.
Мы ей укажем тихие дороги.
Покой в сердцах и душах безмятежных,
Дремотой сладкой разум осенен
На ложе из цветов в объятьях нежных.
Сулит нам красоту, а сам в грязище
Рукой жестокой разрушает сон.
Будь проклят он, отверженный и нищий!
Рядят свой страх в блестящие наряды,
Твердят один и тот же свой резон,
Укрыв позор за громкие тирады.
А он ушел в распахнутые дали,
Пробив, как солнце, облачный заслон,
И ветры с ним в просторы улетали.
Дол белел в снегах седых,
Но уже слетелись птицы, —
До весны в права вступило
Царство вешнего светила.
Скоро птичий хор затих,
Птицы голос надорвали,
Не могло их щебетанье
Дать земле весны дыханье.
Но узнали мы от них,
Как прекрасен день грядущий,
И, едва умолкло пенье,
Началось весны цветенье.