Устает от борьбы и Арнас Арнэус. Жизненные испытания сломили его, и он по существу становится лишь сторонним наблюдателем происходящих событий. «Судьба, — говорит он, — сильнее воли человека, как об этом можно прочитать в исландских сагах». То, как изменился Арнэус, с особой силой раскрывается в сцене пожара в его библиотеке. Он даже не хочет ничего предпринять, чтобы попытаться спасти те бесценные книги, собиранию которых он посвятил свою жизнь и ради которых он пожертвовал всем, чем мог пожертвовать. Больше того, он даже не пускает в дом тех исландцев, которые поспешили сюда, чтобы сохранить памятники народной культуры. Это уже не былой самоотверженный борец за избранное им дело, это потерпевший крушение, пассивный человек, равнодушный свидетель своего собственного поражения.

Подобно Йоуну и Арнасу, сдается и Снайфридур. Около двадцати лет она боролась с судьбой, мстила ей за выпавшие на ее долю страдания. Но и она устает от этой борьбы и избирает тот путь, который она раньше так решительно осуждала и отвергала, — путь компромисса, согласия на поддельное счастье. Она становится женой «среднего», «просто хорошего» человека, то есть совершает шаг, который раньше для нее был равносилен поражению и унижению.

Третья книга лакснессовской эпопеи несколько снижает общий пафос трилогии — утверждение жизненности исландского народа, неизбежности его конечного торжества над силами зла и угнетения. Дело здесь не только и не столько в том, что писатель, создавая сагу об исторических судьбах Исландии, следовал традициям древних саг, в которых роковые силы неизбежно берут верх над героями, хотя и это обстоятельство сыграло свою существенную роль. Прежде всего причиной была острая реакция Лакснесса на те тяжелые для его страны события, которые она переживала в годы работы над «Пожаром в Копенгагене». Ему казалось, как он об этом говорил, что исландский народ не проявил необходимой воли к борьбе и сопротивлению, к защите только что завоеванной независимости, что он во многом утратил волю к свободе, стремление к самостоятельности. Так, в одной из статей, написанной после заключения соглашения с США о военных базах, он с горечью сравнивал исландский народ с «бокалом, который уже не издает никакого звука, когда по нему ударят». Это смятение и разочарование, как мы видели, сказались на последней книге трилогии. Но они не умаляют значение того вклада, который внес в литературу Лакснесс своим «Исландским колоколом», этой сложной, противоречивой и прекрасной сагой о героической и трагической судьбе исландского народа.

Перевод Н. Крымовой и А. Эмзиной

Редакция перевода К. Телятникова

Как гласит исландская летопись, в стародавние времена в Исландии поселились выходцы с Запада. После них остались кресты, колокола, а также разные орудия колдовства. Из латинских источников известны имена тех, кто прибыл сюда в первые годы папства[1]; их предводителем был Колумкилли, ирландец, знаменитый заклинатель духов. В ту пору земля Исландии славилась необычайным плодородием. Позднее сюда явились северяне, и первым поселенцам пришлось бежать. В летописях сказано, что Колумкилли в отместку заклял пришельцев и наслал на них всякие напасти; земля исландская стала скудеть, пошли недороды…

Шло время. Северяне отпали от истинной веры и стали поклоняться идолам по примеру других племен. В Исландии все перевернулось вверх дном. Над богами северян теперь глумились, многие нашли себе новых богов и божков, завезенных сюда из восточных и западных стран. По преданию, тогда же воздвигли храм в память Колумкилли — в той долине, где потом был построен на пустоши большой хутор Альбогастад. После того как к 1750 году нечистая сила разрушила хутор, окружной судья Йоун из Утиредсмири-Рейкдаля заинтересовался этой высокогорной долиной, где, по слухам, поселилось привидение. Он и сам был очевидцем весьма странных происшествий и рассказал о них в известном донесении «О дьяволе из Альбогастада». С середины зимы и до самой троицы привидение издавало ужасные вопли, и тогда народ бежал с хутора в поселок. Привидение дважды прокричало на ухо судье Йоуну свое имя, а на все его вопросы отвечало «то непристойными латинскими стихами, то грубой бранью».

Наиболее известное из сохранившихся преданий о привидении относится к тем далеким временам, когда судьи Йоуна еще и на смете не было, и совсем нелишне напомнить о нем тем, кто со временем посетит эти прибрежные долины, пройдется по заросшим тропам, протоптанным некогда конями, и, может быть, залюбуется древним холмом на болоте, где в старину стоял хутор.

В последние годы жизни епископа Гудбранна[2] на хуторе Альбогастад жили муж и жена. Имени мужа мы не знаем, а жену звали Гунвер, или Гудвер. Говорили, что эта женщина отличалась необузданным нравом, занималась колдовством, и лучше было держаться от нее подальше. Муж, человек слабовольный, во всем подчинялся жене. В первое время семья их жила небогато, батраков у них было мало. Предание говорит, что, когда у Гунвер рождались дети, она заставляла мужа губить новорожденных младенцев. Он относил их на гору и клал там под плоский камень — и по сей день еще в весеннюю пору, когда снег начинает таять, слышно, как они плачут. А то он топил детей в озере, с камнем на шее, и теперь даже в морозные лунные ночи доносятся из озера их стоны; говорят, что это предвещает непогоду.

С годами Гунвер пристрастилась к человеческой крови и мозгу. Рассказывают, что своим детям, которых не убивала, она вскрывала жилы и высасывала из них кровь. За домом она велела поставить хижину и там возжигала огонь в честь дьявола Колумкилли.

Говорят, что однажды муж ее решился бежать и объявить жителям поселка всю правду о колдунье, но та погналась за ним и, поймав на перевале у Редсмири, побила его камнями и надругалась над трупом. Кости мужа Гунвер отнесла к себе в хижину, а мясо оставила на перевале птицам. В поселке она сказала, что он погиб, когда отыскивал овец в горах.

После смерти мужа Гунвер разбогатела, завела хороших коней, и в приходе поговаривали, что богатство это наколдовал ей Колумкилли.

В поселок в ту пору приезжало много народу из других мест: летом, чтобы ловить рыбу под ледником, а весной, чтобы запастись вяленой рыбой.

Со временем люди стали замечать, что Гунвер ведет себя подозрительно и что лошадей у нее становится все больше и больше. Поговаривали, что хотя Гунвер и посещает церковь, но даже в троицын день после службы в редсмирской церкви не поднимает глаз к небу и солнцу.

Наконец пошел слух, будто муж Гунвер умер не своей смертью и что она убивает людей — кого из-за денег, а кого ради крови и мозга. Около Альбогастада в южной части долины есть маленькое Озеро Пиявок — в нем Гунвер топила свои жертвы. Обычно она убивала своих гостей ночью, закалывала их, когда они спали, перекусывала им горло и разрезала мясо на куски, а костями играла вместе с Колумкилли. Случалось, она гнала человека до самой пустоши, всаживала в него сверкающий нож и убивала; силой она могла потягаться с любым мужчиной, да и дьявол Колумкилли помогал ей в злодействах. До сих пор на склоне пустоши люди видят кровавые следы на снегу, чаще всего перед рождеством.

Трупы она уносила в долину, привязывала камень и топила в озере; затем она забирала себе добро убитых — одежду, лошадь, деньги. Все дети Гунвер были слабоумными — они то забирались на крышу и лаяли по-собачьи, то сидели на камне у порога, жутко оскалив зубы. Дьявол отнял у них дар речи и разум. И по сей день вечерами тамошним детям поют песенку: