Со мною две тени вечно,
два предка — моим эскортом.
Копье — костяной наконечник,
тамтамы из кожи твердой:
это мой предок черный.
Кружевной воротник тарелкой,
в серых доспехах тело:
это мой предок белый.
Африка троп неторных
и глухо гудящих гонгов…
— Я умираю!
(Шепчет мой предок черный.)
В бронзе кайманов реки,
над кокосом зелень рассвета…
— Изнемогаю!
(Шепчет мой белый предок.)
О парус горького ветра
над кострами галер золоченых!..
— Я умираю!
(Шепчет мой предок черный.)
О нежная шея нагая
в петле стеклянного ожерелья…
— Изнемогаю!
(Шепчет мой белый предок.)
О солнце чистой чеканки —
тропическая корона;
о светлой луны скольженье
над обезьяной сонной!
И сколько галер и бригов!
И сколько же, сколько негров!
Тростник сверкает, как бритва,
и бич взвивается мерно.
И слезы, и крови сгустки,
набухшие веки и вены,
и утром на сердце пусто,
и ночью ты снова пленный,
и глотка исходит криком —
в затишье удар по нервам.
О сколько галер и бригов!
И сколько негров!
Со мною две тени вечно,
два предка — моим эскортом.
Дон Федерико вскрикнул,
Факундо застыл в молчанье;
и оба шагают гордо
и грезят ночами.
Вы оба во мне.
— Федерико!
Факундо! Вам подружиться просто,
со мной вы связаны кровно.
Вздохнули. Стоят — огромны.
Вы ровня — силой и ростом,
над вами звездная россыпь;
вы ровня — силой и ростом,
черной и белой тоски объятья,
вы силой и ростом братья.
Поют, и мечтают, и плачут вместе.
Мечта, и слезы, и песня.
И слезы и песня.
И песня!
Моя родина кажется сахарной,
но сколько горечи в ней!
Моя родина кажется сахарной,
она из зеленого бархата,
но солнце из желчи над ней.
А небо над ней, как чудо:
ни грома, ни туч, ни бурь.
Ах, Куба, скажи мне, откуда,
ах, Куба, скажи мне, откуда
взяла ты эту лазурь?
Птица прилетела неживая,
прилетела с песенкой печальной.
Ах, Куба, тебя я знаю!
На крови растут твои пальмы,
слезы — вода голубая.
За твоей улыбкой рая —
ах, Куба, тебя я знаю, —
за твоей улыбкой рая
вижу я слезы и кровь,
за твоей улыбкой рая —
слезы и кровь.
Люди, что работают в поле,
похоронены в темной могиле,
они умерли до того, как жили,
люди, что работают в поле.
А те, что живут в городах,
бродят вечно голодные,
просят: «Подайте грош, —
без гроша и в раю умрешь.
Они бродят вечно голодные,
те, что живут в городах,
даже если носят шляпы модные
и танцуют на светских балах.
Была испанской,
стала — янки.
Да, сударь, да.
Была испанской,
стала — янки.
Для бедных — беда,
земля родная и голая,
земля чужая и голода.
Если протягивают руку
робко или смело,
на радость или на муку,
черный или белый,
индеец или китаец, —
рука руку знает,
рука руке отвечает.
Американский моряк —
хорошо! —
в харчевне порта —
хорошо! —
показал мне кулак —
хорошо!
Но вот он валяется мертвый —
американский моряк,
тот, что в харчевне порта
показал мне кулак.
Хорошо!
Когда я пришел на эту землю,
никто меня не ожидал.
Я пошел по дороге со всеми
и этим себя утешал,
потому что, когда я пришел на эту землю,
никто меня не ожидал.
Я гляжу, как люди приходят,
как люди уходят
в славе или в обиде.
Я иду по дороге.
Нужно глядеть, чтобы видеть,
нужно идти по дороге.
Некоторые плачут от обид,
а я смеюсь смело:
Это мой щит,
мои стрелы, —
я смеюсь смело.
Я иду вперед,
нет у меня посоха.
Кто идет — поет.
Я иду вперед,
Я пою досыта,
Я иду вперед,
нет у меня посоха.
Гордые меня не любят:
я простой, а они — знать,
но они умрут, эти гордые люди,
и я приду их отпевать,
они меня потому и не любят,
что я приду их отпевать.
Я гляжу, как люди приходят,
как люди уходят
в славе или обиде.
Я иду по дороге,
нужно жить, чтобы видеть,
нужно идти по дороге.
Когда я пришел на эту землю,
никто меня не ожидал.
Я пошел по дороге со всеми
и этим себя утешал,
потому что, когда я пришел на эту землю,
никто меня не ожидал.