— Чем же обманула я ваше доверие ко мне? — спросила она гордо и спокойно.

— Ах, мисс Вестфорд, — возразила вдова, поднеся платок к глазам своим, — это чрезвычайно печальная история. Против вас самих я по-настоящему ничего не имею, кроме только того, что вы скрыли от меня всю правду.

— Я скрыла от вас правду, мистрисс! — воскликнула Виолетта. — Какую правду?

— Вы под ложным видом вступили в мой дом. Вы скрыли от меня все прошлое вашей несчастной матери.

— Прошлое моей матери? Что же могли сказать про нее другого, как то, что она лучшая и нежнейшая мать, которую я люблю больше жизни?

— Несчастная дочь, разве вы не знаете поведения матери вашей до ее вступления в брак с вашим отцом?

— Мистрисс, что могу я знать о матери своей? И кто осмелился бросить хотя тень подозрения на нее?

— Человек, который ее, к несчастию, слишком хорошо знает, — ответила мистрисс Тревор. — Бедное дитя, я почти начинаю верить вам, что вы не знаете истины; но имя вашей матери должно бы быть вам известно? — Яркий румянец покрыл лицо молодой девушки, и какое-то чувство испуга овладело ею. Она никогда не слыхала прежнего имени матери, никогда не говорившей о своем прошедшем. Таинственное покрывало лежало, казалось, на этом периоде ее жизни; но детская привязанность рассеяла чувство всякого подозрения.

— С этой минуты я отказываюсь от всех занятий в вашем доме, мистрисс Тревор, — сказала молодая девушка с негодованием. — Кто бы то ни был тот человек, который осмелился оклеветать мою мать, я объявляю его самым фальшивым и низким существом.

— Особа, которая рассказала мне печальную историю вашей матери, занимает слишком высокое положение в обществе, чтобы снизойти до клеветы. Она рассказала мне факты, которые, я надеялась, вы будете в состоянии оправдать; но вы этого не можете. Вы даже не в состоянии назвать имени вашей матери. Но я его знаю, мисс Вестфорд! Ваша мать урожденная Понсонби и отец ее, сир Джон Понсонби, сердце которого не перенесло стыда дочери, выгнал ее из дому.

— В чем же состоял этот стыд, мистрисс Тревор? — спросила Виолетта. — Я имею право узнать всю историю вымышленных низостей, которую мог рассказать вам какой-нибудь жалкий клеветник про чистейшую из всех женщин.

— Нет, дитя мое! — возразила мистрисс Тревор с мнимым участием, — я и так уже сказала более чем достаточно. Я жалею о вашем несчастии, ибо нет больше несчастия, как быть дочерью падшей женщины. Но я сама мать и должна заботиться о своих дочерях и потому не могу допустить, чтоб вы продолжали посещать мой дом.

— Вы не можете допустить этого! — воскликнула Виолетта в высшей степени оскорбленная. — Разве вы предполагаете, что мои чувства допустили бы меня переступить порог дома, в котором так гнусно оклеветали мою мать? Нет, мистрисс. Я прощаюсь с вами и никогда не желаю встретиться с особою, которая могла причинить мне такую страшную боль.

С этими словами Виолетта вышла, как казалось, спокойная, но внутреннее ее состояние противоречило наружности.

Как только Виолетта вышла из дома мистрисс Тревор, природа взяла свое, и горькие слезы потекли по щекам несчастной девушки: то были слезы стыда. Накрыв лицо вуалью, она медленно шла, чтобы отдалить тяжелую минуту ответа на вопросы брата и матери. Но избегнуть этой минуты не было возможности; она, наконец, дошла до дома и вошла в комнату. Мистрисс Вестфорд сидела у окна, занятая рукоделием, а Лионель писал. При появлении Виолетты оба посмотрели на нее с радостным удивлением.

— Как это случилось, дитя мое! — воскликнула мистрисс Вестфорд, — что мистрисс Тревор так рано отпустила тебя сегодня? — Едва произнесла она эти слова, как уже заметила, что с дочерью случилась какая-нибудь неприятность. Глаза, наполненные слезами, и страшная бледность лица Виолетты все ей сказали. — Что случилось? — тревожно спросила она. При этих словах Виолетта не могла более удержаться и громко зарыдала.

— Милая маменька, — произнесла она, — особенного ничего не случилось. Мы только, к несчастию, так бедны, а найти себе места в Лондоне так трудно. Мне отказали от места, вот и все.

— Все! — Клара Вестфорд хорошо знала, что для бедности страшна потеря даже самого незначительного занятия, но она скрыла горечь новой неудачи и, прижав к груди дочь свою, улыбаясь, сказала ей: — Хорошо, дитя мое, мы будем приискивать тебе другое место, неужели это было единственное в Лондоне. Но скажи, Виолетта, отчего оставила ты занятия у мистрисс Тревор?

— Она отказала мне, мама, — рыдая, ответила Виолетта.

— По какой причине?

— Да, по какой причине? — спросил брат, оставивший свои письменные дела и подошедший к сестре.

— Особенной причины не было; мистрисс Тревор не имеет никакой причины быть мною не довольной.

— И все-таки она отказала тебе?

— Да.

— В таком случае она тебя обидела! — воскликнул вспыльчивый молодой человек. — Она обидела тебя, и я сию же минуту отправляюсь к ней и потребую от нее объяснения.

С этими словами он быстро схватил со стола шляпу и направился к дверям.

— Нет, нет, нет! — воскликнула Виолетта, — не ходи к ней! не спрашивай ее! — бедная девушка страшилась последствий, которые должна была произвести клевета матери на гордый и вспыльчивый нрав брата.

— Пусти меня, Виолетта! — сказал Лионель, освобождаясь из рук сестры. — Я должен и хочу говорить с этою женщиной, я хочу и должен узнать, почему она тебя обидела.

— Нет, Лионель, я не пущу тебя к ней.

Лионель строго и пытливо посмотрел на бледное лицо сестры:

— Виолетта, — сказал он, — за всем этим скрывается что-то, чего я не могу понять и страшусь угадывать. К чему не хочешь ты, чтоб я виделся с мистрисс Тревор, если ты не оставила дом ее по обстоятельствам, которые вредят твоей честности?

— Думай обо мне, что хочешь, — ответила Виолетта, — но если ты меня хоть несколько любишь, то не переставишь ноги через порог дома мистрисс Тревор.

— Как хочешь, — холодно ответил Лионель, — ты о чем-то умалчиваешь, и я вовсе не желаю более допытываться.

— Да, именно, я умалчиваю о чем-то, — возразила Виолетта, — но я объявляю, что мы жертвы чьей-то скрытой мести.

— Можешь ли ты сомневаться в твоей сестре! — воскликнула мать, обнимая свою неутешную дочь.

— Успокойся, дитя мое, мы обе имеем полное доверие друг к другу, не правда ли?

— Да, мама, мы будем по смерть верить друг в друга, — возразила Виолетта. Клара Вестфорд и не знала глубокого смысла этих слов, так же, как и не знала тяжелого испытания, которое перенесла ее дочь в этот день. Лионель подошел к сестре и протянул ей руку, которую та с жаром схватила: — Прости меня, Виолетта, — сказал он, я не прав, что мог в тебе сомневаться.

И опять любовь и спокойствие воцарились в бедном жилище, та любовь, которая облегчает все заботы бедности, то спокойствие, которое дороже блеска и богатства.

В то время как Виолетта сидела вместе с матерью и братом в бедном жилище, изящный кабриолет остановился у дома мистрисс Тревор, и сир Гарольд Иври вышел из него. Было время визитов. Мистрисс Тревор и ее старшая дочь уже сидели, роскошно одетые, в приемной. Анастасия сидела у окна, по-видимому, занятая вышиванием, но в сущности наблюдавшая за проходящими и проезжающими на улице. Она тотчас заметила приближавшийся экипаж сир Гарольда.

— Мама, сир Гарольд едет сюда, — сказала она.

— В самом деле? — спросила мистрисс Тревор с торжествующим видом. — Сознаешь ли теперь, что ты вчера не напрасно была одета с таким вкусом? Баронет, должно быть, в восторге от тебя со вчерашнего дня, иначе к чему бы ему так торопиться с визитом? Я еще увижу тебя леди Иври, моя милая.

— Ты всегда так рассуждаешь, — с нетерпением возразила Анастасия. — Ты воображаешь, что все должно сбыться, как ты этого желаешь. Я уверена в том, что сир Гарольд не обратил на меня вчера внимания и что он приехал сегодня только в надежде увидеть здесь мисс Вестфорд.