— Вы теперь знаете, что нужно вам сделать?

На том и кончился их разговор.

Мозг приказчика казался так свободен, как будто он пил не вино, а чистую воду; он продолжал сидеть то смотря на огонь, то на задумчивое лицо банкира и пил безостановочно стакан за стаканом.

«Да это просто железный человек, — думал банкир, — могу ли я быть спокоен, зная мою тайну в его руках! Спокойствие, спокойствие, — проговорил он, — да знал ли я спокойствие с той самой минуты…» Конец этой фразы затерялся в тяжелом, подавленном вздохе.

Велика была скорбь, которая ожидала Лионеля и Виолетту при возвращении из приятной поездки. С легким сердцем и с беззаботливостью молодости отправились они в это утро и свет казался им так прекрасен, что мысль о существовании продолжительного горя никак не могла прийти им на ум. Теперь же постиг их первый удар, который разбил их прекрасные мечты и подал им горькую чашу, которую они должны были осушить до дна.

Виолетта застала мать свою опять в постели, которую она еще так недавно оставила. Врач тщетно употреблял всевозможные средства. Вольная находилась в совершенно неподвижном состоянии, глаза мертво и без всякого выражения смотрели в пространство. Ми один вздох не облегчал мучения ее, она страдала молча и сердце ее, казалось, превратилось в лед.

Доктор, который знал Лионеля и Виолетту с детства, ожидал их в передней, чтобы переговорить с ними. Они поспешили к нему и застали его сидящим за столом с газетой в руках.

— Мама, верно, получила дурные известия! — воскликнула Виолетта в слезах, — другой причины быть не может, это не обыкновенная болезнь! Будьте милосердны, мистер Сандерсон, скажите нам правду, как бы ни была она жестока.

— Скажите нам все! — воскликнул Лионель, — не питайте нас обманчивыми надеждами!

Доктор передал газету молодому человеку.

— Прочтите, — сказал он, указывая на то место, которое относилось к «Лили Кин», — и дай Бог, чтобы это были только пустые слухи.

Лионель прочел это место не раз, но три раза, и холодная дрожь пробежала по его телу. В это время он почувствовал прикосновение дрожащей руки к его плечу и, обернувшись, увидел бледное лицо сестры, которая неподвижно смотрела на зловещую бумагу.

— О, нет, нет! — воскликнула она раздирающим голосом, — он не погиб! Не правда ли, доктор, отец наш не погиб?

— Будем надеяться, что это так, — возразил доктор, эти деловые люди всегда готовы распространять разные неосновательные слухи. Может быть, еще все исправится.

— Нет! — порывисто воскликнул Лионель, — у меня нет более доверия! Внутренний голос говорит мне, что отец мой погиб. Могу ли я забыть болезнь моей бедной матери? Она произошла от ужасного предчувствия, что эта поездка будет гибельная для отца. В течение двадцати лет, пока она замужем за моряком, у нее еще не было подобных предчувствий. Было непростительно глупо с моей стороны, что я смеялся над боязнью моей матери, теперь я чувствую, что она была основательна. Корабль отца моего разбился, и он погиб со всем экипажем!

Виолетта отчаянно вскрикнула и упала без чувств на руки брата.

— Вы убьете сестру вашу, мистер Лионель, подобными речами, — строго сказал доктор.

Лионель молчал. Он отнес сестру в ее комнату и в следующую ночь доктору пришлось пользовать двух больных.

Дни и недели, последовавшие за посещением Руперта Гудвина, прошли весьма печально. Клара Вестфорд и ее дочь долго не были в состоянии оставить постели. В это долгое и мучительное время Лионель вел себя как примерный сын и брат.

Каждую ночь, когда уставали нанятые сиделки, и домашняя прислуга, искренне привязанная к своей госпоже и ее дочери, была принуждена вследствие утомления оставить которую-нибудь из больных, Лионель занимал их место. Казалось, этот молодой человек, всегда беспечный до постигшего его несчастия, был внезапно одарен какою-то сверхъестественною силой. Но задача его не состояла только в том, чтоб ходить за больными, он в это время также совершил несколько поездок в Лондон, где он безустанно посещал все места, где только мог узнать что-нибудь об участи корабля отца его. Но нерадостное известие наградило его старания, и до выздоровления его матери он вполне узнал свое несчастье. На утесистом берегу нашли обрывок разбитого корабля, который носил имя «Лили Кин». С растерзанным сердцем Лионель возвратился в Вестфордгауз. Теперь ему не нужно было более оставлять больных, чтобы разузнавать что-нибудь; он уже все знал.

Наконец, уменьшилась горячка, и несколько дней спустя Клара Вестфорд была в состоянии оставить постель, чтобы подышать более легким воздухом салона. Хотя окна и были наглухо затворены, комната все-таки не была лишена комфорта. В камине горел умеренный огонь, и перед ним сидела в мягких креслах, обложенная кругом подушками, выздоравливающая Клара Вестфорд. Еще не долго сидела она на этом покойном месте, как дверь отворилась, и Лионель внес на руках сестру свою. Виолетта также оставила постель свою и не в первый раз в этот день: и хотя болезнь ее не была так трудна и так продолжительна, как болезнь ее матери, тем не менее она была еще очень слаба и походила в своем белом платьице почти на привидение. Это не было более то молодое сияющее существо, которое обворожило молодою художника на балу в Винчестере.

— Виолетта! — воскликнула мать, — разве и ты была больна?

— Да, мама.

— Но мне никогда ничего о том не говорили, — сказала она с упреком.

— К чему же было раздражать твою болезнь подобную вестью, — возразил Лионель, — за Виолеттой хорошо ухаживали.

— О, да, очень хорошо! — воскликнула молодая девушка с благодарным взором на брата.

— Бедная моя Виолетта, — проговорила мистрисс Вестфорд, положив исхудалые свои пальцы на маленькую ручку дочери, — как рано жизнь твоя отуманилась. Я в течение двадцати лет пользовалась безоблачным счастьем, но для тебя буря жизни слишком рано поднялась. Бедные мои дети!

Лионель был бледен как смерть, он каждую минуту ожидал тягостного вопроса об отце и только удивлялся, что мать так долго не спрашивала у него ничего. Но несчастная женщина предчувствовала причину его молчания и потому заключила, что всякая надежда для нее потеряна. К тому же она наблюдала за выражением лица сына своего и заметила на нем следы глубокой печали. Она знала, что она овдовела.

После описываемой нами сцены, в гостиной Вестфордгауза, в маленьком семействе, по-видимому, снова воцарились мир и спокойствие.

Портрет Гарлея Вестфорда, висевший в спальне жены его, был обтянут черным флером. Виолетта в своем траурном платье казалась бледною и больною. Хотя волосы ее и сохранили прежнюю свою прелесть, но зато глаза ее помутила глубокая печаль.

Между друзьями семейства Вестфорд был один адвокат по имени Мальдон, человек очень умный и пользовавшийся большою славой в окрестности.

Он приехал навестить осиротевших и с большим участием расспрашивала мистрисс Вестфорд о денежном состоянии покойного ее мужа. Клара откровенно рассказала ему о требованиях Руперта Гудвина насчет их поземельного владения.

— Странно, — сказал мистер Мальдон, — я всегда был того мнения, что покойный муж ваш накопил изрядную сумму.

— Я сама тоже думала, — возразила Клара, — и теперь еще не отстаю от этого мнения, потому что в день отъезда своего муж мой говорил мне, что намеревается отдать под сохранение Руперту Гудвину 20000 фунтов стерлингов.

— И мистер Гудвин не признает получения этих денег?

— Да, он не признает его и даже настаивает на том, что муж мой ему задолжал. Но я этому не поверю до письменного доказательства.

— Милая мистрисс Вестфорд, — возразил адвокат, — это довольно непонятно. Сомнение в слове Руперта Гудвина почти немыслимо; он принадлежит к первым купцам Лондона, и трудно поверить, чтоб он заявил неосновательное требование на вашего мужа.

— Этого я не знаю, но я весьма низкого мнения об этом Руперте Гудвине, — холодно отвечала мистрисс Вестфорд.