Дед Авдей не был злым человеком, но порядок есть порядок: он стремился, чтобы наказание, по возможности, не слишком далеко отстояло от правонарушения — эту формулировку дед Авдей запомнил ещё с тех пор, когда работал участковым милиционером: память у него в то время была много лучше.

Дед Авдей вообще-то был крепким мужиком. Склероз вот только его мучил.

— Просто удивительно, как ловко этот клонированный неандерталец вписался в жёсткую структуру современного общества! — произнёс первый.

— М-да. И именно на нашем участке бизнеса, — протянул второй.

— А говорили, что они вымерли, потому что не выдержали конкуренции с кроманьонцами! Иногда начинаешь жалеть, что наука развивается так быстро и в этом направлении.

— Лучше бы яйцеголовые копали в другую сторону, — проворчал второй.

— Да, — согласился первый. — Но если он такой понятливый, надеюсь, сообразит, что кроме законов конкуренции существует такое понятие, как картель.

— Хочешь предложить ему сделку? — удивился второй.

— Да, — с неохотой согласился первый. — Убрать его мы не можем: полиция и так смотрит на нас косо… из-за прежних дел. А он находится в центре внимания. Ещё бы: первобытный бизнесмен!

Они оставили машину у широкого рва, через который был перекинут узкий мостик, и направились к невысокому зданию, со всех сторон окружённому строительными лесами, вырытыми котлованами и прочими атрибутами ведущейся стройки.

— Да он развернул бурную деятельность! — воскликнул первый, озирая панораму.

— И ведет её предельно экономно, — проворчал второй, глядя на снующих повсюду рабочих в одних набедренных повязках, вручную перетаскивающих материалы и ведущих строительство.

— Это, наверное, его соплеменники, — догадался первый.

— Судя по рожам — да, — согласился второй.

— Конечно, каждый клон стоит безумных денег, а правительство не жалеет средств на эту программу. При такой поддержке нечего опасаться конкуренции!

— Ничего подобного, господа! — отодвинув двух угрюмых стражей с каменными топорами на плечах, из офиса вышел улыбающийся хозяин во фраке. — Они воссозданы на мои деньги. Правительство не затратило ни копейки!

— Чего вы хотите этим добиться? — угрюмо спросил первый, пытаясь перехватить инициативу.

— Во-первых, я хочу доказать, что исчезновение Хомо неандерталис с мировой арены было либо нелепой случайностью, либо трагической ошибкой. Я полагаю, что открытие клонирования даёт моему народу шанс. А во-вторых, мне намного приятнее находиться в обществе соплеменников. Но вы, кажется, пришли не за этим? Прошу пройти в кабинет.

Гости с любопытством оглядывали интерьер. Современный компьютер стоял у стены, на которой охрой была нарисована сцена охоты на мамонта. Но рассмотреть картину в деталях не удалось.

— Я слушаю? — спросил хозяин кабинета, заняв кожаное кресло.

— Мы хотим предложить сотрудничество, — первый решил взять быка за рога. — Те цены, по которым вы отпускаете товары, разорительны.

— Почему же? — хозяин кабинета поднял бровь. — Разве не основной закон капитализма — снижение издержек производства?

— Понимаешь, — проникновенно сказал второй, — к издержкам производства обычно относят и взятки чиновникам…

— О! У меня они тоже пробовали вымогать! — засмеялся хозяин. — В подобных случаях я обычно делал вот так.

И он оскалил зубы и зарычал.

Посетители непроизвольно отшатнулись.

Хозяин довольно ухмыльнулся.

— У нас так не получается, — осторожно произнёс первый.

— А вы попробуйте, это несложно!

— Нет, вряд ли…

— В таком случае ничем не могу помочь. Я не могу увеличивать непроизводительные расходы. Я веду бизнес предельно экономно. У нас самые низкие цены, потребители довольны…

— Тебе не кажется, что он хочет от нас избавиться? — спросил второй, когда они шли к выходу. — Он общался с нами, как с пустым местом!

— Не думаю, что он захочет тратиться на киллера, — беспечно ответил первый. — Он сам сказал, что ведет хозяйство предельно экономно. Полагает, что разорит нас и так — согласно звериным законам стихийного капитализма. Но сейчас не те времена! — и он подмигнул второму. — Пусть мы немного больше потратим, но… Я знаю, к кому обратиться! Мне на киллера денег не жаль!

Они вышли во двор. Его по-прежнему устилали камышовые маты.

— Прощайте! — хозяин высунулся из окна и поднял руку.

— До свиданья! — сквозь зубы процедил первый.

Партнеры сделали ещё два шага… и земля под ними разверзлась. Сработала ловчая яма.

— Закапывайте! — хозяин опустил занесенную руку. — Нет, постойте!

Он выпрыгнул из окна и подошёл к яме. Внизу, на окровавленных кольях, корчились два тела. — Предельно экономно… — пробормотал клон.

Плачет маленький мальчик. Мать его утешает — обычная уличная сценка.

Прохожий:

— Не плачь, а то в сумку заберу! — и показывает большую сумку.

Через 20 лет.

«И зачем только я сказал, что заберу в сумку?» — думает Иван Иванович, надрываясь.

А из сумки несутся негодующие вопли:

— Сказал «заберу», теперь корми! И пива побольше!

Их очень много на свете — исторических мест, в которых гибли невинные люди. Жанна д\'Арк, Джордано Бруно, жители Лидице, Хатыни… Сейчас во многих местах стоят мемориалы, и люди несут цветы — к Вечному огню, к монументам и памятникам.

Невеста, раскрасневшаяся от волнения, опираясь на руку счастливого жениха, низко склонилась и положила букет к основанию монумента. Она вдруг на миг позабыла об ожидающих гостях, о прошедшей церемонии, о духоте загса, о предстоящей духоте ресторана, бесчисленных криках «горько» и постоянных вставаниях, из-за которых свадьба начинает напоминать уроки физкультуры с бесконечными приседаниями…

Она подумала о тех, в чью честь соорудили данный монумент. Соорудили наспех, аляповато, бестолково — художнику либо не хватило таланта, либо он торопился отработать деньги, чтобы взяться за очередной подряд.

Но сооружен был монумент в память о действительных событиях — она помнила, как ещё живой дед приводил её, маленькую, сюда. Он ругал художника, исказившего лица, и рассказывал обо всех, изображённых на барельефе. Он знал всех, но в тот день ушёл рано утром в лес, по грибы, и потому остался жив.

Она вспомнила рассказ деда, сердце её сжалось… и маленькая слезинка выкатилась из уголка глаза.

— Ты чего? — спросил жених, но, видимо, понял и почувствовал то же самое, потому что лицо его на миг посуровело, а губы чуть дрогнули, когда сердце ощутило укол боли. Но он был мужчиной и потому мог сдержать внешнее проявление чувств.

…

Он стоял. Вокруг метались языки пламени, но он не чувствовал боли, хотя понимал, что умирает. Нельзя остаться в живых, находясь в пылающем огне.

Но вдруг на миг ему показалось, что вокруг нет испепеляющего жара, что он стоит посреди бескрайнего поля цветов, а с неба льётся дождь. Тёплый дождь, почему-то… солёный.

Он поднял голову вверх и почувствовал, что на него смотрят сотни, тысячи, миллионы глаз. И откуда-то пришло понимание того, что они — глаза тех людей, что будут жить после него. И что он умирает для того, чтобы жили они. А значит, его смерть не напрасна.

«На миру, как говорится, и смерть красна», — усмехнулся он. Жаль, что приходится умирать, но с этим пока ничего не поделаешь. Зато нет боли — живущие после него взяли его боль на себя. А он отдал им свою жизнь. И, удовлётворенный, он закрыл глаза. Навсегда.

Они бежали. Бежали, а сзади доносился неумолчный топот преследователей. Те будто сговорились, и, не отставая, следовали по пятам. Казалось, ещё немного, и начнут буквально наступать на пятки. Словно поставили целью отдавить ахилл. Но ведь это не так. Кроме того, отдавить ахилл — это очень больно. И можно упасть. Такое уже бывало… но очень-очень давно, в детстве.