Сион является олицетворением множества вещей, согласно дабтарам и аксумскому духовенству — это Дева Мария, убежище, земля Эфиопии, земля царя Давида. Точно так же и в КН можно найти целый список эпитетов, принадлежащих скинии Закона. Это место милосердия, прощения грехов, спасения, убежище, алтарь, врата жизни и славы, корабль, дом молитвы и место прощения грехов всем, кто истово уверует в Сион (КН 104). Бывший хранитель Аксума говорил мне, что в Ветхом Завете Сион олицетворяет Иерусалим, а в Новом Завете — всех христиан и Деву Марию. Эта интерпретация относится еще к временам создания летописи Амда Сиона, где упоминается "Сион — невеста Господня". В пергаментном свитке XIX века, хранящемся в Британской библиотеке, можно найти очень необычную серию иллюстраций, где изображен человек с ружьем и мечом, стоящий рядом с иконой Девы Марии, подписанной просто "Сион", а слева от нее висит изображение церкви с подписью "табот"[36].

Кефьялю Мерахи определяет Сион в терминах, практически идентичных приведенным выше: "Сион это дом Господа. В Ветхом Завете Сион — это город царя Давида, где была гора Сион. И это было символом Девы Марии и дома Господня (церкви)". Он добавляет, воедино связывая священный город эфиопов и его таинственный талисман: "Ковчег Ветхого Завета и ковчег скинии Нового Завета, трон которых в Аксуме (в Сионе), — наши защитники"[37].

Праздник Хедар Сион (праздник Марии) проводится ежегодно на двадцать первый день хедара (30 ноября). Он отмечает прибытие в Аксум ковчега Завета (или прибытие скрижали Моисея) и освящение церкви Марии Сионской Фрументием. Но сама скрижаль не выносится из церкви в этот день, как и в любое другое время сейчас и в будущем, что бы ни случилось. В КН можно найти другую дату прибытия ковчега: "и пришел Сион в страну Эфиопию шестого (или седьмого) дня месяца мияза". Жители Аксума говорят, что праздник раньше проводился в двадцать первый день тера (29 января), и сейчас двадцать первый день любого месяца считается в Эфиопии священным. Двадцать первый день тера был благоприятным днем, ассоциировавшимся с Марией. Летописи Зара Якоба говорят, что его коронация проводилась в Аксуме в двадцать первый день тера, "в день смерти Пресвятой Девы Марии".

Согласно одному автору, табот в церкви Марии Сионской обозначает "нашу матерь Сион", эммена Сион (emmena Seyon), "что значит "наша мать Сион", определение ковчега, находящегося в церкви в Аксуме. Это имя, скорее всего, имеет библейское происхождение и взято из пятого стиха 86 псалма"[38].

По-видимому, именно табот Марии хранится в церкви, а не табот Сиона, который не может участвовать в ритуале евхаристии из-за своей сакральности, скрытый от посторонних взглядов, хотя, по свидетельствам Альвареса и де Алмейды, именно он исполнял эту функцию.

Выражение "мать наша Сион" можно найти в книге Аксума и в молитвах, оно даже было частью имен: например, матери эфиопского святого Йоханнеса Месракави и жены Маттеуоса из Вагды, и Катата, впоследствии ставшей женой Тасфы Иясуса и матерью будущего императора Йекуно Амлака. Оно, скорее всего, берет свое начало в псалме Давида, который сравнивает Сион с матерью: "О Сионе же будут говорить: такой-то и такой-то муж родился в нем" (Пс. 87: 5). КН цитирует этот псалом (КН 50) в несколько измененной форме, происходящей из греческой Септуагинты: "Закон будет дан им, и скажут они Сиону "мать наша", ибо человек родится" (в 106 стихе КН эта строка процитирована снова, но, что типично, в другой версии без упоминания слова "мать"). Ковчег также описывается как "наша покровительница, наша мать и наше спасение" (КН 53). Когда царь Алула в 1890-х годах одаривал церкви, его летописец замечает, что больше всего он даровал "нашей матери Сиону".

Но эммена Сион, согласно мнению семей священников Аксума, не является определением табота. Они предполагают, что табот церкви Марии Сиона значит "табот Марии" или, возможно, "табот Марии Сионской". Последний настоятель Аксума определил выражение "мать наша Сион" как ветхозаветный Иерусалим, и, что достаточно логично, заметил, что в новозаветные времена оно стало воплощением всех христиан. Скорее всего, такая трактовка базируется на девятой главе Послания к евреям, где ковчег, святая святых и приношение крови послужили провозвестником Нового Завета, освященного кровью Христа.

Представление о таботе как о священном камне получило свое продолжение в связи с легендой о Граале. Хелен Адольф в исследовании восточных источников "Парцифаля" Вольфрама фон Эшенбаха и других историй, посвященных Граалю, изложила новый взгляд на проблему табота и ковчега[39]. Она представила церковь Марии Сионской в довольно неожиданном свете.

Так как предполагается, что каменные скрижали Моисея хранятся в Аксуме в часовне (enda sellat) и большой священный камень Аксума упоминается в записях по крайней мере с XVI века, Адольф решила, что именно Эфиопия стала источником "Парцифаля", в котором Священный Грааль был камнем, упавшим с небес, а не чашей, в которую была собрана кровь Христа. Согласно книге Адольф,

…три особенности, отсутствующие в романсе Кретьена де Труа, заставляют нас взглянуть на далекую Абиссинию: во-первых, Индия и пресвитер Иоанн: во-вторых, Грааль как камень: и, в-третьих. Фейрефиц, сын Белакана.

Первая из этих особенностей легко узнаваема. Имя "Индия" часто употреблялось по отношению к Эфио пии, а "пресвитер Иоанн" было обычным европейским определением эфиопских императоров в Европе в определенный период. Второй элемент, соединяющий Эфиопию и легенды о Граале, касается табота как воплощения скрижалей Закона, сделанных из камня. Адольф, собрав информацию из Абу Салиха, Эльдада Ха-Дани, Руфина, Кебра Нагаст, копий 1165 писем от "Пресвитера Иоанна", существовавших на многих европейских языках, и других источников, предположила, что "слухи о земле Индии с ее королями-священниками, священным камнем и поиском, связанным с ним [поиск сыном королевы своего отца], могли достигнуть Запада". Данный сюжет содержит множество аллюзий на путешествие Менелика к своему отцу, царю Соломону, и его добычу ковчега. И это подводит нас к третьей особенности, к пегому черно-белому принцу Фейрефицу. Он по многим параметрам походит на Менелика, сына белого иудейского отца и черной эфиопской матери, тогда как Белакана, прекрасная черная королева Зазаманки, отождествляется с царицей Савской.

Адольф рассматривает эфиопское влияние на историю Грааля как косвенное. Она предполагает, что фон Эшенбах "находил [эфиопские элементы] в своей работе, ему нравился ее восточный оттенок, и он активно использовал его в сюжете, но никогда не определял этого четко". Она также добавляет, что между Граалем и таботом есть много сходных черт: "чтобы блюсти плотскую чистоту, табот могут нести служки от одиннадцати до четырнадцати лет; на та боте есть надпись (имя святого); он установлен на подставке; свет исходит от прототипа всех таботов, находящегося в Аксуме, который спустился с небес, способен путешествовать по воздуху и в конечном счете вернется в Иерусалим".

Первое из этих утверждений не соответствует истине, табот обычно несет священник, тогда как остальные четыре положения можно найти в соответствующих местах КН (17,55,114).

С точки зрения эфиопской истории и литературы к исследованию Адольф можно добавить относительно мало. Тем не менее нет никаких свидетельств столь раннего существования КН, чтобы она могла служить источником для фон Эшенбаха (ок. 1170–1210; он был современником Абу Салиха и царя Лалибелы, а также папы Александра III, который, согласно свидетельствам, в 1177 году отправлял письмо к некоему "Иоанну, прославленному и великому королю индусов"). Утверждение, которое можно найти в колофоне КН о переводе с коптского на арабский в 1225 году во время правления Лалибелы Габра Маскала, соотносится с древней коптской историей о Соломоне и царице Савской или с одним из коптских апокалипсисов, предсказывающих разрушение Египта эфиопами. У нас нет свидетельств, чтобы предполагать, что они содержали какое-либо упоминание о ковчеге в это время.