(А вдруг они предъявят ему такие обвинения? Лайонс только что получил сообщение от главного метеоролога — оказывается, есть и такая должность — о том, что раннее лето, начавшееся в этом году в марте, который был необычно теплым, может продлиться до октября. Правда, апрель выдался необычно холодным, зато май и июнь были очень жаркими. Да, иногда идет дождь, но толку от него мало: прохладней не становится. Возможно, за это несет ответственность мэр).

Трубку сняла Сильвия Лайонс, плевавшая на приказ мужа держаться подальше от телефона. Звонили из муниципалитета по горячей линии. У них не хватило храбрости сообщить женщине, в чем дело. Попросили позвать шефа. Сильвия, у которой в голове был только роман Шерли Маклин, сказала: «Это Дарлинг», имея в виду пресс-секретаря мэра Джорджа Дарлинга, после чего передала трубку мужу и вернулась к чтению книги.

— Слушаю, Джордж… Джордж?

Дарлинг рыдал, и пока он не взял себя в руки, перед внутренним взором Лайонса промелькнули видения ужасных катастроф: рухнул Бруклинский мост, в туннеле, соединяющем Мидтаун с Квинс, образовалась трещина, Вуди Аллен[5] переехал в Лос-Анджелес. Может быть, одна из его дочерей (у него их было пять, что помогло ему одержать победу на выборах над своим соперником-холостяком) снялась в порнографическом журнале?

— Джордж, в чем дело, черт возьми?!

Дарлинг глубоко вздохнул и с трудом проговорил:

— Стори мертв, сэр. Его убили, выстрелив прямо в сердце. Это случилось около семи часов, мне кажется. Слуга вернулся с выходного в дом номер 119, где жил Стори, и обнаружил труп. Миссис Стори и их дочь сейчас находятся в Хэмптоне. Стори прибыл в город вчера, чтобы принять участие в теледебатах. За женой и дочерью уже послали полицейский самолет.

Лайонс готов был рассмеяться. Это ведь шутка, не так ли? Первого апреля, в день дурака, Дарлинг нарисовал фломастером на лбу уснувшего после ленча мэра дурацкую рожицу. Он шутник.

— Джордж, я же смотрел новости по телевизору.

— Уолш и Амато сумели попасть в дом номер 119 только после десяти часов, — сказал Дарлинг. — Начальник полицейского участка никому не сообщал о том, что произошло, до десяти часов, так что в вечерние новости сообщение об убийстве не попало. Через полчаса по телевизору покажут репортаж с места событий. Севен говорит, что они будут освещать это событие всю ночь, пока не начнется передача «С добрым утром, Америка!». Мне кажется, тебе следует немедленно отправиться в дом Стори и сделать заявление для средств массовой информации там, а не в муниципалитете. Гриняк уже поехал туда. Я ничего не говорил представителям прессы, но полагаю, что он приступил к исполнению обязанностей комиссара полиции.

Дарлинг сделал паузу, чтобы отдышаться. Он также надеялся услышать от шефа подтверждение своих предположений относительно Гриняка, но Лайонс думал о передаче «С добрым утром, Америка!», о доме Стори и об Уолте Шинамато. Он не мог понять, почему дом номер 119 по Семнадцатой улице стал почти равнозначен муниципалитету. Ладно, все ясно. Это, наверное, произошло благодаря модным журналистам, типа этой Энн Джонс из журнала «Сити». Именно там появилась статья под заголовком «Дворец полиции в доме номер 119». Ему все это не нравилось.

А кто, черт побери, этот Уолт Шинамато, и почему от него зависит, попадет ли то или иное сообщение в теленовости или не попадет? Похоже, что этот следователь — негодяй.

Потом до него дошло: да не Уолт Шинамато, а Уолш и Амато, начальник департамента и шеф детективов. Один из них — самый высокопоставленный коп, носящий форму, а другой — самый главный коп, носящий штатское платье. (Полицейские не говорят — переодетый коп, они говорят — коп в штатском. Об этом Лайонс узнал, общаясь с полицейскими. Он любил слушать людей. Пусть его обвиняют в чем угодно, он все равно будет всех внимательно выслушивать).

А может быть, Гриняк, первый помощник комиссара полиции, главнее, чем Амато? Гриняк тоже ходит в штатском, носит дорогие костюмы. (Сильвия покупала одежду Лайонсу в магазине «Зимс», и он знал, что такое дорогие костюмы). Если на то пошло, то Гриняк, может быть, главнее Уолша. Он будет главнее всех, если Лайонс, как предположил Дарлинг, назначит его исполняющим обязанности комиссара полиции.

Кто бы из них ни являлся главным, еще до того, как остынет труп, они все передерутся между собой за право занять место Стори. Они станут царапаться, кусаться, плести интриги, целовать чей угодно зад и пинать под зад неугодного человека, заключать сделки, обещать, угрожать. Прекрасно: ирландец, итальяшка и, наверное, поляк. В ушах Лайонса одновременно зазвучали ирландские волынки, Фрэнк Синатра и полька. И все это на мотив песенки «А почему я?».

А почему он? Назначение Стори на его должность в свое время критиковалось полицейскими, недовольными тем, что он штатский; популистами, обвинявшими его в том, что он миллионер; и всякими безумцами, которых шокировал тот факт, что он один из самых модно одевающихся мужчин в стране. К тому же он женат на теннисистке и иностранке, да еще и разведенной. Его падчерица также играла в теннис и работала манекенщицей. Сам он жил в собственном доме, коллекционировал старые мотоциклы и заказывал свои костюмы в Англии. Он читал книги и писал книги о том, что лучшими муниципальными служащими становятся не чиновники или политики, а бизнесмены. В этих книгах мелькали такие слова, как доверие, ответственность, талантливость, качество. Они являлись бестселлерами. Назначение Стори на его должность превосходно решило проблему его вездесущности. Ведь казалось, что этот сукин сын никогда не спит.

О Стори постоянно писали газеты — его имя встречалось то в передовицах, то на страницах, посвященных экономике, то в разделе светских новостей или даже в спортивных новостях. Иногда появлялись карикатуры, где подчеркивался тот факт, что Стори похож на кинозвезду. Они ничем не напоминали карикатуры Лайонса, на которых он походил на гуманоида. Обозреватели рассуждали на тему, станет ли Стори мэром, сенатором или президентом, в то время как Лайонса обвиняли в подорожании китайского чая.

Помимо всего сказанного, о Стори постоянно писалось в рубриках «Образ жизни», «Как одеваются миллиардеры» журнала «Джи Кью»; «Вэнити Фэр» посвятил ему передовую статью, в которой писалось о доме Стори на Лонг-Айленде, который больше походил на дворец. «Сити», «Манхэттен» и «Спорте Иллюстрейтид» одновременно поместили статью (кто сказал, что журналисты не вступают в заговоры?) о яхте, которую Стори купил у принца Саудовской Аравии. Она была оснащена двумя двигателями «Детройт», двенадцатью радиотелефонами, сауной, баром, гимнастическим залом, дискотекой, площадкой для посадки вертолета, телеграфом, передающим сводки с биржи, управляемыми ракетами. Кроме того, в журнале «Лир» печаталось о той роли, которую сыграла Лайза Стори в деле основания сети женских клубов здоровья, а журналы «Модел», «Уорлд Теннис» и «Сэсси» рассказывали о дочери Лайзы, Клэр Лэнгуа, которая из теннисистки с мировым именем превратилась в классную манекенщицу, известную во всем мире. И, конечно же, семейство Стори не раз показывали в телепрограмме «Образ жизни богатых и знаменитых людей», а ведущий, Робин Лич, превозносил их до небес.

Сидней Лайонс не мог положить предел все растущему тщеславию Чарльза Стори, но спас, по крайней мере на время, пост мэра от посягательств этого человека, путем назначения его на должность комиссара полиции вместо ушедшего в отставку Говарда Нейджла. Пусть сам теперь занимается департаментом, о котором раньше так много болтал. В своем выступлении перед жителями Нью-Йорка мэр сказал, что теперь начинается новая эра в существовании департамента полиции гигантского города. После этого даже его хулители сняли перед ним шляпы, пораженные хитростью Лайонса.

Так как же этот Стори позволил убить себя, после того как Лайонс проделал такую трудную работу?

— Господин мэр?

— Да, Джордж, я слышал, что ты сказал. Гриняк!