Под влиянием Ферзена Мария Антуанетта стала возлагать все надежды на заграницу. «Только за границей мы сможем найти помощь и поддержку», — писала она брату Леопольду. Прежде королева растрачивала свое время в погоне за развлечениями, теперь вся энергия ее — при поддержке Ферзена — уходила в активную деятельность по восстановлению королевской власти старого образца. «Необходимо, чтобы королева сжигала оригиналы получаемых ею писем. Но не менее необходимо сохранять копии полученных ею писем. Эти копии должны быть переписаны рукой надежного человека», — наставлял королеву Мерси, по долгу службы обладавший навыками секретной переписки. Впоследствии королева обучится писать тайнописью, шифровать письма с помощью книги (романа Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Виргиния»), накалывать текст иголкой…

К заграничным советчикам королевы принадлежал Врете иль, отбывший в эмиграцию сразу после 14 июля 1789 года. Если Мирабо хотел восстановить монархию, видоизмененную по английскому образцу, иначе говоря, слегка ограниченную парламентом, то Бретейль намеревался спасать и восстанавливать монархию прежнюю, ту, что существовала до Генеральных штатов. Первым пунктом в плане Бретейля стояло спасение монарха. Поддержанный Ферзеном, Бретейль советовал Людовику XVI отправиться в Мец, крепость рядом с германской границей, где, окружив себя верными войсками под командованием генерала Буйе и призвав на помощь войска соседних монархов, начать наступление на революцию. Ферзен передал подготовленную Бретейлем записку их величествам. Немногословный северный кавалер оказался в центре интриг, плетущихся вокруг королевской четы с целью восстановления монархии, и, возможно, через некоторое время ему пришлось бы конкурировать с пылким южанином Мирабо за влияние на короля, а главным образом на королеву. Но судьба распорядилась иначе: 2 апреля 1791 года Мирабо скончался. 4 апреля его останки с великими почестями похоронили в Пантеоне.

Не приняв плана бегства Мирабо, их величества дали уговорить себя Бретейлю. Отныне Королевский совет рассредоточился между особняком Ферзена в Париже, штаб-квартирой Буйе в Меце и швейцарской деревушкой, где пребывал Бретейль. Под неусыпным оком королевы король начал писать манифест, Ферзен и Буйе готовились к предстоящему побегу, а Бретейль искал помощи у иностранных монархов. В центре подготовки к побегу стояла королева: она координировала, писала брату, вела переписку со всеми, кто, как ей казалось, мог хоть как-то помочь. Но главное — она поддерживала Людовика XVI, всегда склонного к компромиссам и бездействию. «Каждый день новые несчастья… но самое большое несчастье — это находиться в разлуке с друзьями», — писала королева Полиньяк. Но, понимая, насколько ее друзьям опасно оставаться подле нее, она сама убедила принцессу де Ламбаль, последнюю оставшуюся с ней близкую подругу, уехать в Лондон. Она даже придумала для нее вполне достойную миссию — уговорить премьер-министра Питта Младшего оказать королевской семье более существенную помощь, нежели расплывчатое обещание «не оставлять в беде французскую монархию».

Отец Ферзена, понимая, сколь опасно становится положение иностранца-роялиста во Франции, уговаривал сына вернуться в Швецию. «Мое положение при дворе отличается от обычного придворного. <…> Я очень привязан к королю и королеве, которые всегда очень добры ко мне, и с моей стороны было бы крайне неблагодарно покинуть их в такой момент, когда я могу быть им полезен. Помимо их доброты ко мне они со мной откровенны, что, разумеется, льстит мне, тем более что своим доверием они почтили всего трех или четырех лиц, из которых я самый молодой. Если мы сможем им помочь, мне будет приятно сознавать, что я оправдал их доверие! Сколь сладостно думать, что я смогу способствовать их счастью! <…> Только такое поведение достойно вашего сына, и, что бы со мной ни случилось, вы первый велели бы мне поступить так, а не иначе, даже если бы я того захотел», — отвечал ему Аксель. Сохраняя тайну, он, разумеется, ничего не писал родным о приготовлениях к побегу. Когда в октябре Францию покинул Мерси, Ферзен остался единственным советником королевы, которому она верила как себе, что налагало на влюбленного шведа особые обязательства. Мария Антуанетта болезненно переживала отъезд австрийского посла, которому доверяли ее матушка и братья, в котором она привыкла видеть если не отца, то мудрого опекуна и связующую нить с домом. «Ваш отъезд повергает меня в отчаяние; сейчас, когда дела идут все хуже и каждый день сулит новые печали, мне необходим такой верный и умный друг, как вы. Но мне прекрасно известно, что все державы под разными предлогами начинают отзывать своих послов. Невозможно постоянно подвергать их риску пребывания среди хаоса и вседозволенности. От этих мыслей мне становится еще печальнее. Но такова моя судьба: мне придется вытерпеть эти ужасы до конца. Однако я не хочу постоянно думать об ожидающих нас несчастьях; мне хотелось всего лишь встретиться с вами во вторник и выразить вам свои сожаления по поводу вашего отъезда», — писала королева Мерси.

Пребывая в страхе перед повторением прошлогодних событий, королевская чета тяжело переживала октябрь. Накануне случились солдатские волнения в Нанси, подавленные генералом Буйе, и по стране прошел слух о масштабном заговоре роялистов. Королеву обвиняли в устройстве концерта в честь победы контрреволюции в Нанси. Друг народа Марат призывал сделать бывшим аристократам «кровопускание, дабы исцелить их от аристократического вируса». Не в силах справиться с финансовым кризисом, Неккер добровольно согласился на отставку, остальных министров Людовик также сменил, оставив на прежнем месте лишь Монморена, заведовавшего иностранными делами, что немедленно вызвало подозрения патриотов и обвинения в сговоре с заграницей.

В ноябре обстановка еще больше накалилась. 27 ноября Собрание приняло декрет, обязавший священников приносить присягу конституции духовенства. Одними из первых принесли присягу депутат епископ Отенский Талейран, служивший мессу на празднике федерации, и конституционный епископ Грегуар; но их примеру последовали далеко не все священнослужители. Король, уповавший на благотворное влияние компромисса, скрепя сердце подписал сей декрет и даже попытался уговорить папу согласиться с ним. Но папа не пошел на уступки и предал анафеме и революцию, и Декларацию прав человека и гражданина, и гражданскую конституцию духовенства. Людовик XVI болезненно воспринял позицию папы, тем более что сам он, как истинный христианин и правоверный католик, не признавал присягнувших священников. «Как только был принят декрет о присяге священников, двор перестал ходить к мессе», — писала графиня де Ла Тур дю Пен.

На Пасху тетки короля Мадам Аделаида и Мадам Виктория (монахиня Луиза скончалась в 1787 году) пожелали причаститься непременно в церкви и непременно у неприсягнувшего священника, а потому отбыли в Рим. Отъезд их всем доставил множество хлопот: толпу, не желавшую выпускать карету, пришлось оттеснять силами драгунского полка; по мере продвижения к границе их постоянно останавливали, а однажды даже задержали на полдня, дабы испросить разъяснения у Парижа, подпадают ли тетки короля под закон Собрания о свободе путешествий. На короля и королеву вновь обрушился поток обвинений в стремлении бежать из Франции — именно тогда, когда приготовления к бегству находились в самом разгаре. Депутаты осознали, что статус королевской семьи все еще не закреплен законодательно, а так как король явно собирался бежать, определить его следовало как можно скорее.

Следующий декрет — о том, что служить в церкви могут только присягнувшие священники, а неприсягнувшие автоматически попадают в разряд подозрительных и за ними устанавливается особый надзор, — король принять не смог и наложил на него вето, вызвав возмущение левых трибун Собрания, а также революционно настроенной части общества. В дальнейшем, когда в мае 1792 года Законодательное собрание издаст декрет о признании вне закона любого неприсягнувшего священника, на которого укажут 20 активных граждан, возмущенный Людовик XVI также наложит на него свое вето. Но, несмотря на несогласие короля, неприсягнувших священников станут массово сажать в тюрьмы, где жестоко с ними расправятся, обвинив в этом короля: якобы его отказ санкционировать декрет пробудил ярость патриотов…