На второе утро вышли к крепости. Дошли наконец. Люди с ног валятся, хоть в плен бери – не пошевелится никто. А рассвет поджимает, вот-вот солнце взойдёт. Группу на ровном месте, неукрытую, никак оставлять нельзя. В крепость надо, за стены. А там мины – кто поручится, что нет? Ермак упёрся, заартачился. Устал, идти не хочет. Не идёт работать, хоть кол ему на голове теши!… Чихать он на всех хотел. Таскали, как шавку какую, по горам двое суток, днём в канаве привязали так, что морды от песка не оторвать. А теперь – иди работай… Да пошли вы все!

– Сам лезь! – в сердцах ругнулся на Кукушкина Потапов. – Не можешь дурака своего заставить дело делать – ковыряйся сам! Я из-за тебя группу светить не намерен! Понял, солдат?!

Кукушкин боязливо глянул на крепость. Без Ермака страшновато. Мало ли что под стены подсунуть можно? Было бы желание да взрывчатка, а умельцы найдутся. Научились ихние сапёры каверзы подстраивать, ох, научились! Хоть на выставку выставляй! Жаль, нет такой выставки. Было бы на что посмотреть!… Возьмут фольги два листочка, приладят над зарядом так, чтобы не контачили меж собой, да песочком присыплют. От фольги проводки на батарейку. Электродетонатор, конечно, в цепь. Всё как положено. Давай, родной, ищи мины! Ткнул сапёр щупом в землю, проткнул стальным жалом оба листочка насквозь – цепь и замкнулась. Поминай как звали! Или ещё какую подлость придумают. У них на этот счёт хорошо соображалка работает, да и инструктора разные иностранные стараются, хлеб свой отрабатывают. Ловушек много – жизнь у сапёра одна. Страшно Кукушкину без собаки, а лейтенант гонит. Куда денешься?… Надо!

Кукушкин собрал щуп и осторожно двинулся к пролому в стене. Разведчики, что в охранение назначены, чтоб сапёр работал спокойно, за спину свою не волновался, – за угол стены зашхерились. Не хотят рядом стоять, опасаются. Пролом этот Кукушкин сразу же выбрал, как только увидел. Если здесь, у входа, мины нет, то дальше проще будет. Вряд ли "духи" по углам сюрпризы рассовали. Не в их это характере. Скорее всего, в проломе и установили.

Ермаку за себя стыдно стало. Следом за сапёром поплёлся. А что сейчас с него толку? Ему бы отдохнуть да воды литр. А где взять?

Осторожненько ковыряется сапёр. От напряжения руки вспотели. Щуп – в сторону, пальчиками землю разгребает, пылинки с камней сдувает, как археолог в раскопе. Пальчиками-то понадёжнее будет. Ермак рядом сидит, за работой присматривает. Умный пёс – ответственность свою понимает, но под руку не лезет, не мешается. Умница ты моя, ну сиди, сиди. Всё ж живая душа рядом, всё ж спокойней немного. Ермак сидит, хвост под себя поджал, глаза виноватые; но не напряжённо сидит, весь натянутый, как когда мина рядом, а просто так сидит, устало. Может, и вправду повезло? Может, и нет ничего тут?… Вот и лейтенант не выдержал, поближе подошёл, в затылок дышит. Его тоже понять можно. Он рассвета больше чем мины боится. Рассвет его в спину толкает. Развиднеется – засекут наблюдатели группу. А значит, конец засаде. Вмиг по всему маршруту разнесут, что в крепости нечисто. Всё движение станет, пока боевики группу из крепости не выдавят. Не мытьём выдавят, так катаньем! У них это дело отлажено…

Над горами посерело. Кукушкин просунулся в пролом и влез вовнутрь.

– Ну?! – нетерпеливо спросил лейтенант.

– Кто его знает? Вроде нет ничего. – Не уверен в себе сапёр, совсем не уверен. Эх, если б Ермак не так устал!

Лейтенант выругался: плечами пожимает – болван, ковыряется, будто бы вся жизнь впереди! Ну, кривая, вывози!

– Заходим! И не трогать мне ничего! Ни к чему не прикасаться! Голову отверну! Если на плечах останется…

Старая крепость внутри делилась надвое. Получалось что-то вроде двух двориков с одной общей стеной между ними. Кукушкин попал в тот, что поменьше. Ладно, и то хлеб. Большой дворик проверять пока Потапов не решился. Не полезем туда, и вся недолга! Передневать и тут можно. А к вечеру Ермак отдохнёт – тогда и проверим. Главное – с чужих глаз убрались. Теперь – всё наше будет! До ночи можно отдыхать, в себя приходить. Курево есть, жратва тоже. С водой, правда, плоховато. Почти всю на марше выпили. И добыть её негде. Один день протянуть можно, а вот второй – вряд ли. Без жратвы – можно, без воды – хана…

Лейтенант шершавым языком обтёр пересохшие губы. Во второй – последней – фляге плескалось ещё граммов триста. Но впереди ещё день и ночь. Потапов повертел флягу в руках и с сожалением засунул её обратно в рюкзак.

Крепость была расположена у самой дороги, на небольшом бугре. При желании можно было и не спускаться к самой дороге, а бить прямо из-за стен. Конечно, ночью чем ближе, тем эффективней, но толстые стены были таким прекрасным укрытием, что вылезать из-за них было жалко. Надо только в большом дворике осмотреться. На всякий случай. Вот только Ермак отдохнёт – и осмотреться. Ермаку Потапов верил. А то, что он утром дурака валял, так это от усталости. Человек и тот с устатку соображает плохо – так что ж от скотины бессловесной требовать? Отдохнёт – войдёт в чувство.

Ермак не спал. Слонялся меж солдат и клянчил воду. Некоторые делились, но всё равно мало. Да и сколько ему перепадало, коль во флягах хорошо если на донышке плещется. Собачью воду тащил проводник. Но тут и на одного двух фляг не хватает, а если ещё собаку поить! Из своих запасов Кукушкин и так не более трёх глотков отпил, а вода всё равно закончилась. Попробуй удержи собаку, объясни ей, что ни колодцев, ни родников тут и за сто верст не найдёшь. Жара-то какая, и ходить ещё две ночи, не останавливаясь! И день весь без движения на самом солнцепёке. Тут канистры мало будет, да и где она – канистра? Солдат потрепал Ермака по загривку, жалостливо потрепал, извиняясь, что так получается…

Потапов ворочался на камнях. Отяжелевшее, разбитое переходом и нервотрёпкой, тело словно налилось чугуном. Плечи, натруженные ремнями, горели. Мгновение казалось, что тяжеленный рюкзак так и остался висеть на спине, будто бы и не снимал его лейтенант. До того мышцы к тяжести привыкли, что и освобождения от неё не почувствовали. Видно, уже не способны были. Под спиной оказался мелкий острый камень, но приподниматься, чтобы отбросить его, было лень. Солнце вылезло из-за гор, но ещё не грело. Липкий, холодный пот, заливший все тело, остыл. Волглое, противное бельё холодило спину и грудь. Лейтенанта бил озноб. Сон не шёл. Пить хотелось ужасно, но Потапов знал, что нельзя. И напиться не напьёшься, и воду последнюю истратишь. Терпеть надо. Постараться заснуть, о воде не думать. Глотку – как наждаком натёрли. Губы склеились, слиплись. Застыла спёкшаяся слюна коркой. Шевельнёшь губами – корка лопается. Больно… В речке бы сейчас искупаться!

Ермак пристроился к Кукушкину, навалился на бок, ткнулся носом в подложенный под голову рюкзак. Сапёр обнял собаку ласково, заглянул в глаза просящие. Ну нет у меня воды, понимаешь, нет! Ты ведь сам всё выпил, пока шли. И взять негде, брат… Такая вот у нас с тобой жизнь. Терпеть надо. Эй, Ермак, Ермак! Кто ж придумал вас, животин несчастных, на войну призывать? Тут и человеку-то порой хоть по-волчьи завой, а тебе, собачатине, небось, и подавно…

Малыш был шустрый, чёрненький с жёлтым. Морда тёплая, сопливая, добродушная. По вольеру вечно ползает – передние лапки уже окрепли, выпрямились, а задние не держат ещё, так и ползёт – зад по земле волочится; во все углы тычется, ищет чего-то. А как на все четыре поднялся, так и не остановишь совсем. Всё в движении, всё в походе. За это Ермаком и прозвали. За походы по всему собачьему питомнику. Подрос малыш маленько, выпрямился, грудь налилась – начали его на площадку водить, чтоб привыкал потихоньку. На площадке интересно, весело. Барьеры разные понаставлены, брёвна, лестницы. Собаки мечутся, через заборы прыгают, на "куклу-чучело" бросаются. У "куклы" рукава длинные, ватные, до колен болтаются. Молодняк на них – как бык на тряпку. Схватят зубами и давай таскать! Да ещё и с рыком. "Кукла" рукав вырывает, да иногда так сильно, что молодняк лапами от земли отрывается, но зубов не разжимает – держится. Злится молодняк, рычит, в раж входит. Те, кто постарше, поопытней, те за рукавами уже не охотятся. Прямо в глотку норовят! Страшенные псы, могучие. Грудь сама себя шире. На границу пойдут или в колонии. Звери! Чисто звери! Чуть что – и в глотку…