Именно из этой чувствительности к душевной красоте, вопреки всему пробивающейся из-под навязанного человеку уродства буржуазной жизни, и проистекает тончайший лиризм и психологизм Мопассана, пропитавший собою лучшие страницы его первого романа, — романа, который так полюбился Толстому, что он назвал его «превосходным» и «едва ли не лучшим французским романом» после «Отверженных» Гюго.[2]
В особенности поэзия природы, как одно из средств выражения душевного мира, характерна для «Жизни» Мопассана. Описание природы никогда не бывает у него безразличным к человеку, но всегда окрашено живой эмоцией и, в свою очередь, проявляет малейшие движения души. Ведь именно через Жанну, «глазами» Жанны художник заставляет нас рассматривать пейзажи ее родной Нормандии или Корсики, где она путешествует с мужем, и эти же пейзажи раскрывают ее настроения, радости и печали. Таково, например, описание первой ночи, которую Жанна проводит в родовом имении Тополя, только что приехав из монастыря, еще полная радостных ожиданий на пороге своей жизни. Прислушивающейся к характерным шумам и шорохам роскошной летней ночи Жанне кажется, «что сердце ее ширится, наполняется шепотом, как эта ясная ночь… Какое-то сродство было между ней и этой живой поэзией… ей чудились неземные содрогания, трепет неуловимых надежд, что-то близкое к дуновению счастья. И она стала мечтать о любви».
В дальнейшем Жанна снова созерцает свои любимые Тополя, но уже тронутая первыми горестными разочарованиями супружеской жизни. И та же дивная природа, которая так много обещала ей, теперь лишь выявляет пропасть, лежащую между красотой окружающего мира и ее несчастьем. Разнообразные душевные состояния, настроения и оттенки чувств, рождающиеся под воздействием природы, любви, жизненных бурь и разочарований, Мопассан продолжает исследовать в своей героине на протяжении всего романа. Жизнь Жанны не богата событиями: сватовство Жюльена, замужество, свадебное путешествие в Италию, возвращение и монотонная жизнь в Тополях, сначала покинутой женой, затем вдовой и покинутой матерью, — вот, в сущности, и весь «внешний» рисунок ее грустного существования. Зато ее внутренняя жизнь, тщательно зафиксированная художником, полна самых многообразных чувств и переживаний: здесь и тоска по морю, ее «великому соседу», когда она вынуждена продать Тополя и переехать в другой дом, и неодолимое отчаяние, захватывающее временами ее сердце, и все же «блаженное чувство жизни», заставляющее ее даже в старости, даже в одиночестве, снова мечтать, надеяться и ждать.
Такова сложность жизни, как представляет ее Мопассан, строящий всю драматическую композицию романа таким образом, чтобы показать крах лучезарных мечтаний своей героини. «И вопросы: зачем, за что погублено это прекрасное существо? Неужели так и должно быть? Сами собой возникают в душе читателя и заставляют вдумываться в значение и смысл человеческой жизни»,[3] — говорит Толстой, анализируя этот роман.
Совсем по другому принципу построен роман «Милый друг», который, вместе со следующим романом — «Монт-Ориоль», является самым «бальзаковским» из всего творчества Мопассана и наиболее явно нацелен на разоблачение общественно-политической действительности его времени.
В центре «Милого друга» — карьера ловкого авантюриста, которого, как сам Мопассан объяснял впоследствии, он намеренно «поместил в достойную его среду, с целью придать большую выпуклость этому персонажу». «Достойной» негодяя Дюруа средой оказались журналисты, министры и финансисты, их жены, дочери и подруги, благодаря последовательному «завоеванию» которых этот сын деревенского трактирщика становится на наших глазах миллионером и имеет все основания стать депутатом и министром.
В романе «Милый друг» полностью развернулся сатирический талант Мопассана, который уже раньше давал себя чувствовать во многих новеллах, в частности в «Пышке». Характерно, что писатель добивается эффекта не прямым изображением главных заправил Третьей республики, а ироническим вскрытием «изнанки» ее политической и экономической жизни. Мы почти не видим в романе основную движущую пружину событий — хитрого финансиста Вальтера, — а он-то и стоит за крупной правительственной аферой, которая включает биржевые махинации с марокканским займом и создание общественного мнения, подогревающего идею военной экспедиции в Марокко (именно так обстояло дело с завоеванием Туниса в действительной жизни Франции начала 80-х годов). В то же время мы получаем убийственно-саркастическую характеристику «приводных ремней», с помощью которых действует Вальтер: тут и финансируемая им газета «Французская жизнь», которая, по остроумному выражению одного из сотрудников, «плавала в глубоких водах коммерции и мелких водах политики». Тут и оплачиваемые им министры, вроде надутого ничтожества Ларош-Матье, который, благодаря своему «доморощенному маккиавелизму», сходил за умного «среди всех этих отщепенцев и недоносков, из которых делаются депутаты». Тут, наконец, и вся грязная кухня со скупкой акций, которую жена Вальтера раскрывает своему возлюбленному Дюруа, надеясь снискать его расположение. Только под конец романа нам открывается та «маленькая» деталь, что, в результате удавшегося предприятия с захватом марокканских земель и медно-железных рудников, два французских министра «заработали» по двадцати миллионов, а банкир Вальтер стал одним из богатейших людей мира. Иронический взгляд Мопассана обнаруживает, таким образом, прямую связь, которая существует между буржуазным правительством и финансовым капиталом.
Показательна своим злым сарказмом и заключительная сцена романа: во время венчания дочери Вальтера с отъявленным негодяем Дюруа, добившимся успеха с помощью прямого шантажа и обмана, сама церковь устами парижского епископа торжественно причисляет его к сонму наиболее уважаемых людей государства, которые ведут за собой народ и должны подавать ему благой пример.
Актуальность «Милого друга» как политического антиколониального романа неожиданно подтвердилась в 50-е годы нашего столетия, когда во Франции, только что закончившей одну колониальную войну во Вьетнаме и стоявшей на пороге новой войны в Алжире, был запрещен фильм, созданный по роману «Милый друг», что, естественно, вызвало горячее возмущение прогрессивной общественной мысли.
Заключая краткий обзор жизни и творчества Мопассана, хочется обратить внимание читателей на богатство и разнообразие его литературного наследия. В самом деле: достойно удивления и восхищения, как этот замечательный художник, в молодости отдававший огромную часть своего досуга спорту, воде, путешествиям, светским развлечениям, а в зрелые годы мучимый страшной болезнью, — как он при этом много и серьезно работал, размышлял, искал новые пути в своем искусстве, которое было постоянным дерзанием, всегда памятуя о главном наставлении Флобера: «Талант — это длительное терпение».
Особенно примечательна работа Мопассана над художественным словом, его упорные поиски того единственного слова, которое должно точно выразить мысль. «Какова бы ни была вещь, о которой вы заговорили, имеется только одно существительное, чтобы назвать ее, только один глагол, чтобы обозначить ее действие, и только одно прилагательное, чтобы ее определить. И нужно искать до тех пор, пока не будут найдены это существительное, этот глагол и это прилагательное, и никогда не следует удовлетворяться приблизительным, никогда не следует прибегать к подделкам, даже удачным, к языковым фокусам, чтобы избежать трудностей», — говорит нам Мопассан в предисловии к роману «Пьер и Жан».
Вот почему так гибок и выразителен язык Мопассана, умеющий зафиксировать самые многообразные оттенки и нюансы окружающего мира и внутреннего состояния человека, — от бездумного чувственного наслаждения жизнью до крайних пределов отчаяния, от тончайших душевных движений до самых сильных, бурных, трагических переживаний.