Глава 13 («Плавания судов Балтийскою флота в первой четверти XIX столетия») освещает целый ряд событий в освоении русским флотом отдаленных акваторий Мирового океана, включая наши первые кругосветные плавания под начальством Крузенштерна и Лазарева, поход Беллинсгаузена и Лазарева к берегам Антарктиды и т. д. Хорошо на примере похода Головнина на «Диане» показана зависимость подобных мероприятий от изменений в политике, со сменой союзников на противников и наоборот, когда командиру корабля приходилось действовать нередко в непредсказуемой обстановке, принимая ответственность на себя, как это имело место при побеге «Дианы» из Капштадта (современного Кейптауна), а также при попытках установления дипломатических связей с Японией и т. д.

Глава 14 («Черноморский флот с 1812 по 1825 год») самая короткая в книге Веселаго, поскольку, во–первых, приходится на наиболее мирный период в его деятельности и, во–вторых, в связи с его с удаленностью от политики, вершившейся в Петербурге на Балтике. Видимо, автор неслучайно останавливается на системе организационных технических мероприятий, проведенных в жизнь его командующим Грейгом, шотландцем по происхождению, заслужившим от русских моряков добрую память.

Глава 15 («Общее состояние русского флота после разгрома Наполеона») особая, поскольку, во–первых, она итоговая и, во–вторых, весьма критическая, что, на наш взгляд, не случайно, поскольку, по–видимому, в продолжение начатого труда Веселаго должен был дать объяснение причин нашего поражения в Крымской войне 1853–1856 годов. Неслучайно Веселаго в поисках причин грядущего поражения обращается к событиям полувековой давности, отслеживая мероприятия, проводившиеся на флоте усилиями таких министров, как Чичагов (младший) или маркиз де Траверсе, французского эмигранта, память о котором осталась в ироническом топониме «Маркизова лужа» — акватории между Кронштадтом и Петербургом, за пределы которой маркиз предпочитал не выпускать корабли вверенного ему флота. Неслучайно в характеристике этих «преобразователей» Веселаго прибегает к их сравнению: «Насколько Чичагов по характеру своему был способен создавать себе врагов, настолько Траверсе умел приобрести расположение нужных людей, в числе которых был всесильный Аракчеев и другие особы, близкие к государю», однако результаты деятельности обоих были удивительно схожими, несмотря на разницу в характере и методах их деятельности. Итог же был одинаковым, даже если «увлечения Чичагова, иногда даже вредные, в основании своем имели всегда предполагаемую пользу дела; в действиях же Траверсе господствовало желание произвести эффект и поразить государя своей полезной служебной энергией». Строки весьма актуальные и для последующих времен, тем более что указанные преобразования «привели наш флот к самому печальному застою и произвели на тогдашних наших моряков такое угнетающе–безотрадное впечатление, что между ними мог явиться чудовищно–нелепый слух, будто бы вследствие требований Англии наш флот решено было уничтожить и что это решение приводилось в исполнение маркизом де Траверсе».

При анализе создавшегося положения Веселаго особо останавливается на судьбе оставшихся не у дел выдающихся флотоводцев Ушакова и Сенявина, когда последний был обречен выпрашивать у царя денежные средства, чтобы расплатиться с собственными офицерами за время пребывания в Англии, после возвращения из Средиземного моря. Такое положение возникло после захвата англичанами фрегата «Скорый» с денежным довольствием сенявинской эскадре. Дело не в коварном Альбионе, а в выборе времени для отправления этого корабля в момент изменения политической ситуации в отношениях с Англией, что Веселаго, видимо, опасаясь задеть уже не министров, а более высокое руководство страны, деликатно обошел

Судьба Ушакова после возвращения со Средиземного моря, где ему временами завидовал даже Нельсон, оказалась немногим лучше. Герой Корфу и учредитель Республики семи островов (это во времена Павла I!) получил назначение на гребной флот и начальником флотских команд на сухопутье, что посчитал для себя оскорбительным Одновременно с Салтыковым—Щедриным, выделившим особую породу «патриотов», путавших понятия «отечество» и «Ваше превосходительство», Веселаго сделал свой вывод «Такое отношение высших властей к боевым героям, славным представителям нашего флота, не могло не отзываться на всей массе моряков, обидное невнимание к которым и предпочтение им служащих других ведомств, выражалось тогда при самых разнообразных обстоятельствах».

Одно из таких «обстоятельств» — использование офицерским составом, засидевшимся на береговой службе, матросов из корабельных экипажей на предмет удовлетворения собственных домашних нужд вплоть до заготовки грибов и ягод на берегу, для чего временами отпускался на несколько суток баркас с гребцами! «Из казенных портовых магазинов, за самую сходную цену можно было приобретать все нужное для дома и хозяйства, и в Кронштадте в редком доме не встречались вещи с казенным клеймом».

Разумеется, для историка с официальным положением обращаться к столь низменным обстоятельствам может показаться менее достойным, чем воспевать героев Севастопольской обороны. Однако приведенные Веселаго факты и ситуации, увы, объясняют слишком многое, тем более, как известно, история, к сожалению, повторяется то в виде фарса, то трагедии, как это произошло на севастопольских бастионах… Невольно напрашивается другой литературный пример, — кто больше заботился о пользе отечества: безвестный тульский мастеровой, вошедший в историю под кличкой Левша, заклинавший не чистить ружейные стволы кирпичом, или военный министр граф Чернышев? Или те, кто не довел до него столь важную информацию, оказавшуюся не вовремя чересчур актуальной? Это к вопросу о нравственной и гражданской позиции самого Веселаго, умевшего смотреть правде в глаза, что дано далеко не всем историкам.

В своем неприятии всего, что привело к поражению, которого могло бы и не быть, Веселаго не избегает конкретной характеристики как состояния самого флота, так и его баз от Кронштадта и вплоть до Иркутска, где в тамошнем адмиралтействе несли службу три офицера и девяносто нижних чинов, поскольку рядом находилось «славное море, священный Байкал». То же относится к военным верфям и их возможностям, и даже к поставкам леса, необходимого для постройки новых кораблей, не говоря об организации службы на флоте (разделы «Разделение морских команд на экипажы и роты», «Баллотировка при производстве в чины», «Судопроизводство», «Морской кадетский корпус» и некоторые другие.).

Как: и в других главах, особое внимание Веселаго уделяет исследовательской деятельности флота на примерах как гидрографических работ непосредственно для нужд мореплавания, так и дальних экспедиций в наиболее сложные для навигации отдаленные районы Мирового океана (исследования Литке, Врангеля и Анжу полярных архипелагов), а также мероприятий по обеспечению продолжения деятельности Российско–американской компании на Аляске. Не случаен и вывод, к которому пришел автор представляемого читателю труда: «В пережитом русском флоте печальном застое первым проблеском радостной зари… были кругосветные плавания и отдельные гидрографические экспедиции», с чем трудно не согласиться.

Остается только сожалеть, что автор не довел до завершения свое произведение, многие страницы которого сохраняют свою актуальность и по настоящее время, ибо, как известно, история повторяется. Но даже в предлагаемом читателю виде, относящемся к временам парусного флота, идет своеобразная перекличка с судьбами флота ракетно–атомного, не оставляющая читателя равнодушным, ибо судьба страны — это судьба каждого из нас Просто флот в силу своей специфики первым ощущает на себе происходящие перемены и в чем–то первым позволяет ощутить ростки прогрессивного будущего, определяющего дальнейшее развитие страны на долгие годы вперед. Действительно, со времен Петра развитие флота происходило со всеми присущими прогрессу противоречиями, требующими вовремя разрешения. В необходимости этого читатель мог убедиться по опыту последних десятилетий, и не только…