Маленькая муха не спеша спустилась по прямому хрящеватому носу и заглянула в ноздрю. Больхен чихнул и проснулся.

В приоткрытый иллюминатор слегка тянуло влажной свежестью. За бортом гортанно кричали чайки. Большие круглые вделанные в переборку морские часы фирмы «Глассхютте» показывали тринадцать пятьдесят.

«Что значит давняя привычка — час двадцать сна и ни минуты больше, — подумал он. — Прекрасная штука послеобеденный отдых на флоте. После него чувствуешь себя обновленным, полным сил».

Больхен знал, что его покой бережет специально выставляемый вахтенный. Если бы не он — топот тяжелых матросских ботинок по бронированной палубе над его салоном разбудил бы мертвого.

Стоя перед иллюминатором, Больхен привычно повязывал галстук. Отсюда, с высокого борта тяжелого крейсера «Адмирал Шеер», Нарвик был виден, как на ладони: крутые, узкие, сбегающие с аспидно-черных сопок к морю улочки, застроенные нарядными, разноцветными, будто с рождественских открыток домиками, высокие остроконечные крыши кирх, железнодорожный вокзал, куда каждый день приходили тяжело груженные составы с железной рудой для рейха из Кируны, узкая лента стратегической дороги № 50 Нарвик — Киркенес, неуклюжая махина недавно перегнанного из Вильгельмсхафена сухого дока.

Ровно в четырнадцать Больхен из спальни вышел в салон. Его худой подбородок подпирал крахмальный воротничок, тужурка застегнута на все пуговицы. Рыжеватые волосы аккуратно зачесаны на пробор.

Больхен всегда и во всем брал пример со своего кумира — адмирала графа Шпее, не переносившего никакой неряшливости и распущенности. Поэтому и офицеры «Адмирала Шеера» приходили в кают-компанию, как на торжественный прием.

В дверь салона постучали, и, не дождавшись ответа, вошел вестовой Краус с подносом в руке.

— Добрый день, господин капитан I ранга. Ваш кофе и газеты.

— Добрый день, Краус. Спасибо, поставь.

Некоторое время в каюте стояла тишина, лишь позвякивала посуда, которую расставлял вестовой.

— Что нового, Краус?

— Ничего особенного, господин капитан I ранга, — Краус замялся. — Говорят, скоро выйдем проветриться?

— А что, надоело?

— Да как вам сказать, — вестовой медлил, обдумывая ответ. — И стоять неплохо, да уж больно большая дыра этот Нарвик.

— Можно подумать, что ты призван на флот из Парижа, а не из крохотной деревушки на реке Эмс, — рассмеялся Больхен. — Старший офицер рассказал мне, что ты, оказывается, женат. Вот уж не думал. И дети у тебя есть?

— Так точно. — Краус не улыбнулся, но Больхен заметил, как на мгновенье потеплели его глаза под белесыми ресницами. — Два сына.

— Сколько же им?

— Седьмой и пятый год.

— Как раз женихи для моих дочерей, — пошутил Больхен. — Он вздохнул, представил себе их обеих, сидящих у него на коленях и обнимающих за шею. Потом спросил: — Такие же жгучие брюнеты, как и их отец?

— Такие же, — не удержался и засмеялся Краус.

Больхен любил иногда вот так запросто беседовать с рядовыми матросами. Он считал, что ничто так не способствует популярности командира среди личного состава, как такие непринужденные беседы со смехом и солеными шутками. Начальству и большинству офицеров корабля они казались странными.

— При случае покажи мне их фотографии, — сказал он.

Этот тощий простодушный вестфалец с соломенными волосами, его земляк привел Больхена в хорошее настроение. Но было ясно, что экипаж корабля успел уже что-то пронюхать. Матросы всегда отличались безошибочным интуитивным чувством. Они, конечно, заметили и сделали правильные выводы из того, что в кают-компанию «Адмирала Шеера» были приглашены на обед командир флотилии эскадренных миноносцев капитан I ранга Бей и два известных подводника Рич и Грау, отличившихся при разгроме конвоя союзников, портреты которых обошли все газеты рейха.

— А что слышно насчет снов у старослужащих? — помолчав, спросил он.

— Вчера в кубрике старший матрос Хенце рассказывал, что опять видел во сне привидения. И сигнальщик Отто Леман видит их третью ночь подряд.

Последнее сообщение вестового особенно не понравилось Больхену. Он знал, что на его корабле широко распространены предрассудки. Как, впрочем, и на всем немецком флоте. Их было великое множество. Согласно им, увиденные во сне привидения означают смертельную опасность для корабля и его команды.

Несчастье ждет корабль, выходящий в море тринадцатого числа. А если оно совпадает с пятницей — жди верную гибель. Несчастье ждет корабль, изменивший свое название.

Когда Гитлер, опасаясь, что тяжелый крейсер «Дейчланд», нося такое громкое имя, может быть поврежден или даже потоплен и это окажет дурное влияние на немецкий народ, приказал переименовать его в «Лютцов», вся команда была уверена, что несчастье не за горами. Действительно, при попытке выйти в июле 1942 года из Альтен-фиорда на перехват союзного конвоя «Лютцов» подорвался на мине и надолго вышел из строя. И все моряки немецкого флота, стоявшего в Нарвике и Тронхейме, были убеждены, что иначе и не могло быть. Из этих же опасений Гитлер не разрешил назвать ни один большой корабль своим именем. А вдруг с ним что-нибудь случится!

Но сейчас, в преддверии предполагающегося строго засекреченного выхода «Адмирала Шеера», эти сны старослужащих были особенно некстати. У молодежи они могут вызвать падение боевого духа и упаднические настроения.

«Нужно немедленно предупредить старшего офицера, — решил Больхен. — И насчет слухов о выходе тоже».

Сегодня вечером он собирался нанести визит фру Аните Хансен. Во всех портах оккупированных стран, где базировались немецкие военные корабли, были открыты публичные дома для матросов и офицеров. Именно в одном из них в Бресте он случайно повстречал свояка, полковника саперных войск Эбергарда.

Поначалу они смутились, сделали вид, что не заметили друг друга, а потом долго хохотали, попивая шнапс и хлопая друг друга по плечам.

Но с тех пор как Больхен стал командиром тяжелого крейсера, заботу о его времяпрепровождении взяло на себя гестапо. Оно и подыскало ему в Нарвике проверенную и красивую женщину с ниспадающими на плечи светлыми волосами, полной грудью и губами, подкрашенными темно-вишневой помадой.