– Мой отец говорил мне, что сейчас у нее течка, и что надо быть осторожной, но я напрочь всё забыла, – сказала Хуахуа. – Он говорит, что  прежде всего надо остерегаться ослов Симэнь Нао. Представляешь, покойника Симэнь Нао уже несколько лет нет на свете, а отец всё еще думает, что ты – его наемный работник, а твоего осла считает ослом Симэнь Нао.

– Это лучше, чем считать этого осла перевоплощением самого Симэнь Нао, – засмеявшись, сказал хозяин.

Его слова ошеломили меня. Неужели он знает мою тайну? А если знает, что его осел – на самом деле его перевоплощенный хозяин, то это мне во вред или на пользу?

Багровое солнце вот-вот должно  было спрятаться за горизонт, и Хуахуа стала прощаться с моим хозяином.

– Брат Лань, поговорим в другой раз, – сказала она. – Надо идти, потому что отсюда до дома пятнадцать ли…

– А что, твою ослицу вечером к родителям не отведешь? – озабоченно спросил хозяин.

Хуахуа улыбнулась и тихим голосом ответила:

– Она очень умная. Когда я ее досыта накормлю и напою, то сниму с нее уздечку и она сама побежит обратно  домой. Как всегда.

– А зачем ты снимаешь с нее уздечку? – спросил хозяин.

– Боюсь, чтобы плохие люди не поймали и не забрали с собой. Уздечка мешает бежать, – ответила Хуахуа. – Если же вдруг натолкнется на волка, с веревкой она не сможет убежать от него.

– Послушай, – сказал хозяин, потирая подбородок. – Может, я провожу тебя?

– Спасибо, не надо, – ответила она. – Лучше как можно скорее возвращайся в деревню, потому что там вечером будет театральная постановка.

Хуахуа обернулась и погнала ослицу вперед, но через несколько шагов остановилась и, оглянувшись, добавила:

-Брат Лань, мой отец хочет посоветовать тебе, что не стоит быть упрямым, а лучше идти нога в ногу с другими людьми.

Хозяин  молча покачал головой, а потом, взглянув на меня, сказал:

– Пойдем, дружище! Я знаю, о чем ты думаешь. Из-за тебя и я чуть не попал в беду. Так что, может, лучше тебя кастрировать у ветеринара, как ты думаешь?

Лишь только я услышал эти слова, на меня налетела такая волна страха, что я задрожал всем телом, а мошонка моя сжалась. «Хозяин, никогда этого не делай!» – хотел закричать я, но мои слова застряли в горле, а наружу вырвался лишь невнятный рев.

Мы шли  по главной улице деревни  и мои подковы, наступая на булыжники, издавали гулкие ритмичные звуки. Я думал  о разном, но в моей голове то и дело всплывали воспоминания об очаровательных глазах и нежных губах красивой ослицы, а возбуждающий запах ее желания доводил меня до исступления.

Но мой предыдущий человеческий опыт, в конце концов, сделал из меня необычного осла. Неожиданные события человеческой жизни все еще привлекали к себе мое внимание. Я увидел, как группы людей куда-то бегут, и из их разговоров узнал, что во дворе Симэнь Нао, а теперь управления села и конторы кооператива и, конечно же, моего хозяина Лань Ляня и Хуан Туна, в кувшине из грубого фарфора выставлены драгоценности, обнаруженные во время строительства открытой сцены для театральных представлений. Я моментально представил себе озадаченных людей, ослеплённых блеском драгоценностей, и внезапные воспоминания Симэнь Нао потушили любовные порывы осла из рода Симэнь к ослице. Я что-то не мог вспомнить, что когда-нибудь закапывал там серебро, золото и ювелирные изделия; мы спрятали тысячу серебряных монет в хлеву для скотины, а также золото в тайнике в стене дома, но все это добро уже забрал комитет беднейших крестьян во времена земельной реформы. В связи именно с этим моя жена, Симэнь Бай, тяжело пострадала.

... Сначала Хуан Тун, Ян Ци и другие по личному приказу Хун Тайюэ заперли Бай, Инчунь и Цюсян в одной комнате для допроса. Меня они держали в другом помещении, поэтому я не видел сцены допроса, но мог слышать голоса оттуда.

«Говори, где Симэнь Нао спрятал серебро, золото и драгоценности! Говори!»

Я слышал свист плетки и стук палки по столу. Слышал, как кокетливая  негодница Цюсян кричит сквозь слезы: «Сельский председатель, начальник милиции, добрые люди и братья, я из бедняков, в доме Симэнь Нао меня кормили только отрубями и гнилыми овощами, и никогда не считали за человека. Когда Симэнь Нао насиловал меня, Симэнь Бай держала меня за ноги, а Инчунь – за руки».

«Это ложь!» – возражала Инчунь.

Было слышно, что дело дошло до драки между ними и что их разняли.

«То, что она сказала, – полное враньё!» – защищалась Симэнь Бай.

«У них мне жилось хуже, чем свинье или собаке! Братья! Добрые люди! Я вытерпела столько всего! Я принадлежу к вашему классу, я – одна из ваших сестер, вы спасли меня из моря беспросветности, поэтому я никогда не забуду вашей доброты и хотела бы отблагодарить вас тем, что саму вырву мозг из головы Симэнь Нао, а также его сердце и печень для закуски к вашему вину... Вы только подумайте: зачем им показывать мне, где спрятали свои сокровища? Братья по классу, услышьте мои доводы!» – слезно умоляла Цюсян.

Что же касается Инчунь, то она не плакала и не устраивала сцен, а повторяла одно и то же: «Я тружусь целыми днями, ухаживаю за детьми, а о других делах ничего не знаю».

И это была правда, они обе не знали, где спрятаны домашние накопления; об этом было известно только мне и Симэнь Бай. Ведь доверять можно только жене, а не любовницам. Но Симэнь Бай держала язык за зубами, и когда на нее надавили, она сказала: «Наш дом пустой, но людям кажется, будто в нем полные сундуки серебра и золота, а на самом деле мы уже давно еле-еле сводим концы с концами. Если и оставалась какая-то наличность, то к ней он меня не допускал».

Я догадываюсь, с какой ненавистью она пронизывала своими большими пустыми глазами Инчунь и Цюсян. Я знал, что она презирает Цюсян, но Инчунь-то появилась в доме вместе с ней, как служанка, а сухожилия всегда остаются вместе даже и с переломанными костями! Это ведь Симэнь Бай предложила Инчунь войти в семью и стать моей любовницей, чтобы таким образом продолжить наш род. В свою очередь, Инчунь оправдала такое доверие и за последние годы родила близнецов – Цзиньлун и Баофэн. А вот в том, что я привел в дом Цюсян, виновата только моя чрезмерная беспечность. Так как жизнь складывалась хорошо, я почувствовал головокружение от успехов. И если у довольного жизнью пса поднимается хвост, то у мужа – член. Конечно, я был сердит на эту маленькую волшебницу за то, что она постоянно строила мне глазки и соблазняла меня своими грудями, а я не святой, так что однажды мне не удалось сдержать искушения. По этому поводу моя жена в гневе высказалась: «Конечно, это ты – глава семьи, но если дело и дальше так пойдет, то ты попадешь в лапы этой ведьмы!». Поэтому когда Цюсян говорила, что Симэнь Бай держала ее за ноги, когда Симэнь Нао насиловал ее, она нагло и беззастенчиво врала. Это правда, что Симэнь Бай поколачивала ее, но так же она относилась и к Инчунь.

В конце концов,  Инчунь и Цюсян былы освобождены, и сквозь зарешеченное окно комнаты, в которой меня заперли, я видел, как они обе выходили из главных дверей дома. Хотя у Цюсян были растрепанные волосы и грязное лицо, в ее глазах, непрерывно бегающих туда-сюда, светилась радость. А вот крайне встревоженная  Инчунь неслась прямо к западному крылу дома, откуда доносился хриплый плач Цзиньлуна и Баофэн. Мой сынок, моя доченька! Я мысленно рыдал, потому что не знал, что же такое плохое я сделал и какие небесные принципы нарушил, и за что я обрёк на страдания не только себя, но и жену Симэнь Бай и собственных детей. А еще я вспоминал о сотнях тысяч землевладельцев в селах по всей стране, с которыми боролись и сводили счеты, выметая словно мусор из своих домов и разбивая до крови их «собачьи головы». Неужели они совершили столько преступлений и заслужили такую кару? Всюду царило неизбежное зло, неуклонное, как вращение Земли и смена дня и ночи, и если голова Симэнь Нао еще держалась на шее, то лишь благодаря защите предков. Во времена такой общественной морали сохранить жизнь мог только счастливый случай, и требовать чего-то большего было бы чистой наглостью.