Нет сомнения, что Суворов преувеличивал румянцевские интриги. Но бесспорно и то, что отношение к нему было недоброжелательным, и он тем болезненнее реагировал на это, что был уже немолод и имел в своем послужном списке не одну славную операцию. В довершение он стал тяжело хворать. «Не описать вам всех припадков слабостей моего здоровья, – писал он Потемкину. – Перемените мне воздух, увидите еще во мне пользу… Найдите мне способ здоровье польготить… жизнь пресечется – она одна. Я еще мог бы по службе угодить, если бы пожил».

Потемкин никак не отзывался на эти письма.

Мало-помалу обстановка в Крыму разрядилась. Турция признала Шагин-Гирея крымским ханом, и большая часть русских войск была выселена из Крыма. Суворова вызвали в Петербург. С затаенными надеждами помчался он в столицу. Может быть, «матушка» оценила его верную службу? Императрица в самом деле приняла его очень приветливо: видимо, сказалось успешное завершение крымского предприятия. Осыпав Суворова комплиментами на ломаном русском языке, она командировала его в Астрахань для выполнения «секретного и важного поручения».

Суворов с энтузиазмом юноши помчался на «сзеженькую работу», но скоро ему пришлось разочароваться. Русское правительство хотело, воспользовавшись войной между Англией и Францией, оттянуть часть морской торговли с Индией на сухопутное направление, через Персию. В связи с этим Суворову поручалось осмотреть дороги, принять меры к безопасности караванов, обеспечить связь с Рящей (Рештом) и начать приготовления к замышлявшемуся походу в Персию. Однако очень скоро обнаружилась авантюристичность всего проекта, и дело положили под спуд.

Два долгих года провел Суворов в Астрахани, томясь небывалым бездельем… Даже жизнь в Крыму казалась ему теперь раем. Служебное положение его было самое неопределенное; иной раз он просто считал себя в ссылке. Вдобавок его больно жалили мелкие дрязги и сплетни, которыми была полна Астрахань. На губернаторском рауте приезд вице-губернатора был ознаменован тушем, появление же Суворова ничем не было отмечено; какой-то директор гимназии ядовито доказывал ему с помощью алгебры, что всякий прапорщик его умнее; губернаторша не явилась с ответным визитом к его жене Варваре Ивановне и т. д. и т. д. Вся эта тина мелочей раздражала самолюбивого полководца. Каждый булавочный укол ранил его.

«Астрахань в Москву или С.-Петербург не переименована. И там недостойный я был бы раб великой монархини, если б я пренебрежения сносил», пишет он 9 ноября 1781 года.

В том же письме Суворов с иронией сообщает, что местный губернатор боится, как бы он, Суворов, не унизил себя «отсутствием светских манер». «Вы знаете меня – унижу ль я себя? Лучше голову долой, нежели что ни есть утратить моей чести: смертями пятьюстами научился смерти не бояться. Верность и ревность моя к высочайшей службе основана на моей чести».

Однако прямолинейный, горячий нрав полководца ставил его в невыгодные условия, когда приходилось бороться с ехидной изворотливостью его недругов… В письме от 15 ноября 1781 года он восклицал: «Легче мне всю рыбу из Каспийского моря выловить, нежели ло (наговоры на него. – К. О.) опровергнуть».

Вдобавок у него разыгрались крупные семейные неприятности: начались неурядицы с женой..

Женщины никогда не играли большой роли в жизни Суворова. «Мне недоставало времени заниматься женщинами», писал он. Вернее всего, он опасался, что они нарушат прямую линию его жизни, его целеустремленное служение армии. Брачные отношения казались ему узами, ограничивающими независимость. Однажды, выражая сомнение в способностях польского генерала Грабовского к быстрым действиям, он написал: «Грабовский с женою опочивающий». Но наряду с этим он считал долгом каждого человека жениться и иметь детей: «Меня родил отец, и я должен родить, чтобы отблагодарить отца за мое рожденье…», «Богу не угодно, что не множатся люди…»

С такими религиозно-нравственными соображениями подходил он к своей женитьбе. Его отец, Василий Иванович, выбрал для него Варвару Ивановну Прозоровскую. Она была человеком, менее всего подходившим к подобным воззрениям.

Варваре Ивановне в то время было двадцать три года. «Она была красавицей русского типа, полная, статная, румяная; но с умом ограниченным и старинным воспитанием, исключавшим для девиц всякие знания, кроме умения читать и писать». Впрочем, и эту нехитрую премудрость Варвара Ивановна осилила с грехом пополам, как то можно заключить из ее письма к своему дяде, князю Голицыну (приводим с соблюдением орфографии):

«И Я, миластиваи Государь дядюшка, принашу маие нижайшее патъчтение и притом имею честь рекаман давать в вашу милость алек сандры васильевича и себя также, и так остаюсь, миластиваи государь дядюшка покор ная и вер ная куслугам племяница вар вара Суворава».

Даже на фоне слабой образованности, которой отличалось русское высшее общество XVIII века, это письмо выделяется малограмотностью.

Суворов женился с обычной стремительностью, характеризовавшей все его поступки. 18 декабря 1773 года состоялась помолвка, 22 декабря – обручение, а 16 января 1774 года – свадьба. Отец новобрачной к тому времени обеднел и дал за дочерью всего 5 тысяч рублей приданого. Суворову импонировала знатность рода Прозоровских и красивая наружность невесты, к тому же он не хотел перечить отцу, мечтавшему о том, чтобы породниться со старинным родом. Да, наконец, и времени не было на то, чтобы долго выбирать невесту.

Между супругами не было ничего общего. Он был некрасив, она красавица; но он был глубоко образованным человеком, с железной волей, грандиозными замыслами, она – пустой аристократкой, видевшей во всем лишь внешнюю, показную сторону вещей, не способной ни понять, ни оценить своего мужа. Образ жизни полководца также не соответствовал понятиям его молодой жены. Она не сочувствовала его бережливости, скромности, отказу от всякой пышности.

Как бы то ни было, первые годы супружества протекли без серьезных размолвок (Варвара Ивановна родила в это время дочь Наталью). Но затем отношения испортились. К тем конфликтам, которые проистекали из противоположности их вкусов и характеров, прибавился новый серьезный фактор. Варвара Ивановна нарушила супружескую верность. Екатерининская эпоха отличалась необычайной распущенностью, царившей в так называемых «высших кругах» общества. Варвара Ивановна поступала так же, как поступала почти всякая скучающая молодая женщина ее круга.

Но при той строгости и чистоте, которыми отличались взгляды Суворова на брак, поведение его жены неминуемо должно было повлечь крупную драму.

В сентябре 1779 года Суворов подал в Славянскую духовную консисторию прошение о разводе, однако через несколько месяцев взял это прошение обратно, видимо, согласившись на примирение с женой. Больше того, в апреле 1780 года произо– шло публичное церковное примирение. Эта церемония, организованная по инициативе Александра Васильевича, скорее раздражила, чем растрогала его жену.

Все же в продолжение нескольких последующих лет семейная жизнь супругов не осложнялась крупными столкновениями. Но в 1784 году произошел окончательный разрыв.

У Варвары Ивановны снова начался роман. Это переполнило чашу терпения Суворова. Он обратился непосредственно в Синод с ходатайством о разводе, и хотя Синод по формальным соображениям не дал хода бракоразводному делу, Суворов решительно порвал всякую связь с Варварой Ивановной. Раздражение против бывшей жены было у него настолько велико, что когда до него дошли слухи «о повороте жены к мужу», он тотчас отправил своего управляющего Матвеича (Степана Матвеича Кузнецова) к московскому архиепископу.

«Скажи, что третичного брака уже быть не может и что я тебе велел объявить ему это на духу. Он сказал бы: „Того впредь не будет“. Ты: „Ожегшись на молоке, станешь на воду дуть“. Он: „Могут жить в одном доме розно“. Ты: „Злой ее нрав всем известен, а он не придворный человек“.

Разошедшись с женой, Суворов пожелал вернуть полученное им приданое. Прозоровский отказался, но Суворов усиленно настаивал на этом и добился своего.