Говоря это, Никита освободился из объятий и сполз пониже, явно собираясь и потрогать, и сделать. Ну хотя бы начать.

- Господи, я думал, они мое творчество обсуждают, — простонал Глеб. – Это вы про мой член сегодня всю репетицию шушукались? Шикарная тема для интеллектуальной беседы.

- Ты не ответил. Вот сейчас буду тебя пытать. Не дам тебе кончить, пока не расскажешь.

Никита выразительно прошелся языком по стоящему члену Глеба, подул на головку и отстранился, наблюдая, как дергается Глеб ему навстречу.

- И сам полезешь на стену от перевозбуждения. Что тебе рассказать? Да, я всегда считал, что минеты – удел проституток. Ты тут причем? Ты же не женщина.

- И слава Богу! Иначе, похоже, меня ждал бы исключительно занудный секс.

- Да ну тебя! Кроме Алиски никто не жаловался. Слушай, прекращай на него дуть или я тебя сейчас изнасилую!

- Давай, начинай…

Глеб подорвался моментально. Как же приятно было снова чувствовать его силу, давящий сверху вес, плохо сдерживаемую страсть. Кровать жалобно скрипела, Глеб рычал, а Никита прикрывал глаза от удовольствия. И дело было далеко не только в сексе.

@@@

- Пять, шесть, семь, восемь… Восемь свободных мест осталось. Да, Никит? Посмотри молодыми глазками, темновато у них тут.

Глеб стоял у кулис и пытался подсчитать, сколько свободных мест еще в зале.

- Успокойся пожалуйста, все билеты проданы. Ни одного не осталось. Иди сюда, я тебе бабочку поправлю. Куда ты ее так затянул? Разотрешь шею же. Смотри, уже вот раздражение.

Глеб нетерпеливо дернул головой.

- Нормально мне. Волосы хорошо лежат?

Он в сотый раз коснулся рукой волос. Ему все время казалось, что они не держат форму, хотя он не менее получаса укладывал их, израсходовав с полбаллончика лака. Все-таки отсутствие профессионального гримера чувствовалось. Конечно, он мог сам и причесаться, и морщины замазать, основы грима он знал – и в институте вдолбили, и общение с Ромкой даром не прошло. Но одно дело знать, а другое уметь. Брови он мог затемнить, ресницы худо-бедно подкрасить тоже. А вот глаза самому себе подвести контурным карандашом – это уже без вариантов. Не Никиту же просить? Да и он вряд ли умеет. Хорошо хоть Алиска поблизости крутилась, выручила. А прическа ему все-таки не нравилась.

- Ты замечательно выглядишь. Смотри, не осталось свободных мест, все расселись. И время уже. Можно начинать.

- Да? Правда время. Так, вы чего стоите? Марш на сцену! – рявкнул Глеб на маячивший за спиной коллектив. – Шустрее, шустрее. И улыбаемся! Стоп!

Он поймал за рукав гитариста, пытавшегося прошмыгнуть мимо него.

- Ты куда в таком виде?

- В каком?

- В футболке! Это что такое? Ты куда пришел? На пляж?!

- Глеб Васильевич, ну клуб же!

- И что? Я в смокинге, а сзади меня три шута в майках? Ну тогда в одних трусах бы вышли, еще веселее было бы. Переодеваться, быстро!

- Во что?!

- Во что хочешь! Или вообще вали отсюда, если не понимаешь, что любого зрителя нужно уважать.

Дожидаться возвращения гитариста Глеб не стал – пару песен можно спеть и без гитарного сопровождения, главное, чтобы клавишник был на месте.

- Никит, палку возьми.

Мальчишка забрал трость, глядя на него с тревогой.

- Ты уверен?

- Да.

- Удачи, родной.

Глеб уверенно шагнул на сцену. Яркий свет прожекторов сразу ослепил его, стало жарко, заигравшая музыка приветственной песни показалась слишком громкой, и все равно Глеб был счастлив. Сцена. И зрители, полный зал. Ему хлопают, его встречают. Они пришлиспециально, чтобы послушать его.

Глеб улыбался, сегодня совершенно искренно. Он чувствовал себя как никогда в голосе, ему пелось легко и свободно, и звук был сильный, чистый. После первой песни он несколько минут не мог ничего сказать – зал устроил овацию. Глеб понимал, что они просто по нему соскучились, он сто лет не пел для израильской публики. И зал небольшой, пришли те, кто действительно его любит. И все эти люди понятия не имеют, чего стоил ему этот выход. А аплодируют потому, что почувствовали его эмоции, его искренность. И все равно он был счастлив.

Вторая песня по программе шла веселая, динамичная, и Глеб сам не заметил, как начал пританцовывать. Зал подпевал, хлопал в такт, публика вообще оказалась на редкость доброжелательной, хотя в прежние времена Глеб не любил выступать в клубах: зрители постоянно отвлекаются на еду и выпивку, ты для них скорее приложение к ужину, и накурено всегда. Но сегодня Глеб не замечал ни снующих между столиками официантов, ни сигаретного дыма. Да и видел он полутемный зал плоховато, только чувствовал идущие от него волны позитивной энергии.

В середине концерта вышла Алиса, и Глеб смог занырнуть в кулисы. Никита протянул ему трость, но он только отмахнулся:

- Не надо, я в порядке. Ник, ты слышишь? Слышишь, как они мне хлопают?

- Слышу, родной. Отлично принимают! Только тебе пиджак уже уделали.

Глеб оглядел себя и обнаружил на светлом пиджаке и правда какие-то розовые разводы. Не иначе цветы к себе прижал. А второй костюм сегодня не был предусмотрен.

- Давай, попробую салфеткой оттереть.

- Да ну его к черту! – Глеб скинул пиджак и остался в рубашке и жилете. – Так не сильно пузо выпирает?

- Было бы оно у тебя, это пузо, — фыркнул Ник. – Ну все, теперь первый ряд будет обсуждать, что у тебя в штанах. Ты бы хоть плавки под белые брюки-то надел, солнце! Видно же, в какую штанину ты что положил!

- Мне в плавках тесно, а артиста нужно слушать, а не разглядывать! – парировал Глеб и, щелкнув мальчишку по носу, вернулся на сцену – подпевать Алисе.

По программе у Глеба было двадцать песен. По факту получилось все двадцать пять – зал бисировал, и Глеб спел акапельно несколько народных песен, в том числе «Дорогой длинною» и «Калинку», чем привел эмигрантскую публику в дикий восторг. Ему подпевали, кто-то пустился в пляс у сцены, где-то в конце зала уже по-русски били посуду.

Отовсюду неслись крики «Браво», Глеб поймал кураж и сделал то, чего не делал на концертах очень давно – запел «Демона». Зрители замерли, обескураженные непривычным звуком и резкой сменой настроения. Ария Демона была у Глеба одной из самых любимых среди классического репертуара, когда-то, много лет назад, он пел ее на выпускном экзамене в Гнесинке, а сейчас часто распевался на ней дома. Но в концертах не пел. Во-первых, уже сложно, можно запросто дать петуха. Во-вторых, ария написана под низкий голос, под бас-баритон, который у него и был. Но на эстраде Глеб пел облегченным, более высоким звуком, к которому привык зритель. Вот и сейчас все резко затихли, вслушиваясь, не веря, что этот мощный, низкий голос принадлежит Немову. А Глеб наслаждался, показывая все свои возможности, всю красоту звука, входя в образ коварного Демона.