Стэнтон Вэр лишь молча улыбнулся. Он прекрасно знал, что люди пугаются поездов, когда впервые их видят.

— Еще они говорят, что красная жидкость, которая капает из «железной змеи» — на самом-то деле это всего-навсего ржавая вода, — это кровь духов воздуха, над которыми надругались иноземцы.

— Господи, да неужели кто-нибудь способен верить в такую чепуху? — искренне изумился майор.

— Простым, невежественным людям постоянно внушают, что миссионеры извлекают глаза, мозг и сердца умерших и готовят из них лекарства; стоит кому-нибудь зайти в дом приходского священника и выпить там хотя бы стакан чаю, его моментально поразит смерть: мозг прорвет череп и выплеснется наружу! — Бесконечный Восторг отвернулась от своего собеседника и продолжала очень тихо, почти шепотом: — «Боксеры» говорят, что детей-сирот, которых христиане принимают в свои приюты, там мучают, а потом убивают и из внутренностей готовят колдовское снадобье, при помощи которого можно превращать свинец в серебро и получать очень ценное лекарство.

— Но надо быть идиотом, чтобы верить во все это, — не, выдержал Стэнтон Вэр. Но он прекрасно помнил волнения, виновниками которых в прошлом были именно миссионеры. Он молчал довольно долго, словно взвешивая все услышанное, а потом наконец заговорил: — Ты говоришь, что влияние «боксеров» растет. Но ведь сама императрица не может поддерживать эту нелепую кутерьму?

— Да, официально она заявляет, что за ними необходимо строго следить властям.

— А неофициально? — нетерпеливо перебил майор.

— Как только кто-то из официальных лиц попробовал обойтись с «боксерами» как с мятежниками, губернатор провинции пришел в ярость. Он заявил, что эти молодые люди представляют собой патриотическое повстанческое движение и Старушка Будда призвала их себе на помощь недавно, с месяц назад или около того.

— Кто бы мог помочь императрице увидеть опасность такой политики? — Стэнтон Вэр начинал волноваться.

Его прекрасная собеседница беспомощно развела маленькими, безупречной формы, холеными ручками и покачала головой:

— Не мне об этом судить. Но я уверена: что-то необходимо делать, и как можно быстрее, не то сбудутся предсказания о страшных несчастьях, нависших над моей родиной!

Она говорила горячо и искренне. Стэнтон Вэр прекрасно знал, как она любит свою страну. К тому же любые беспорядки, а тем более военные действия в Пекине окажутся губительными для ее бизнеса.

— Неужели ни у кого из чиновников не хватает смелости, чтобы дать понять императрице, что она в силу своего положения обязана остановить распоясавшихся мальчишек-хулиганов, пока еще не поздно?

— Император хотел внести прогрессивные изменения в стране, но потерпел поражение. Те, кто его поддерживал, погибли или оказались в ссылке. Ну а остальные боятся теперь подать голос.

— Все боятся? — усомнился Стэнтон Вэр.

— Остался Ли Хун-Чжан!

Стэнтон Вэр кивнул. Он явно обрадовался, услышав это имя.

Раньше Ли Хун-Чжан был одним из самых близких и доверенных чиновников императора и одним из самых прогрессивных политических деятелей Китая.

Именно он поддерживал строительство арсеналов, верфей, военных кораблей, а пять лет назад, в 1895 году, отправился в Японию, и его переговоры там положили конец войне, которая изматывала обе страны.

То, что он увидел в Японии, восхитило его: азиатская страна решительно выбрала путь прогресса и цивилизации!

Японский принц Ито рассказывал Стэнтону Вэру, что Ли Хун-Чжан говорил ему: «Моя страна зажата в рамки традиций и обычаев. Кроме того, многие провинции стремятся отделиться!» — Но ни слова не было сказано о безжалостной борьбе за власть, которая кипела в императорской семье.

После того как императора лишили власти, Ли Хун-Чжан не оставлял попыток претворить в жизнь новые идеи. Он не терял надежду убедить вдовствующую императрицу дать Китаю возможность вырваться из цепких когтей Средневековья. И императрица не решалась расправиться с этим неудобным, но популярным и необходимым человеком. Однако она отослала его подальше от двора и вообще от столицы, назначив его наместником южных провинций Гуандун и Гуано. Таким образом ей удалось избавиться от его присутствия на заседаниях Государственного совета.

Но, несмотря на эту скрытую ссылку и свои семьдесят семь лет, он представлял в империи грозную силу и пользовался глубоким уважением.

— Как бы мне с ним встретиться? — спросил Стэнтон Вэр. Этот вопрос давно уже вертелся у него на языке.

Бесконечный Восторг сделала какое-то неуловимое, изящное движение, которое заключало в себе всю выразительность китайской пластики. Подумав с минуту, она воскликнула:

— Подожди! У меня есть идея! Ведь самый близкий друг Ли Хун-Чжана — Цзэнь-Вэнь! Этот мандарин живет здесь, в Пекине. Он очень могущественный человек. Когда Ли Хун-Чжан приезжает в Пекин, чтобы встретиться с вдовствующей императрицей, он непременно навещает друга.

— Мне необходимо с ним встретиться и побеседовать обо всем! — горячо, почти требовательно воскликнул майор.

— Я помогу тебе, ведь он мой друг. Что может быть приятнее, чем соединить таких дорогих сердцу людей, как ты, о благородный, и Цзэнь-Вэнь?

— Как мне отблагодарить тебя? — нежно проговорил Стэнтон Вэр.

— Что мне дозволено просить? — опустив глаза, спросила женщина.

Майор внимательно оглядел хрупкую изящную фигурку и подумал, что, достигнув своего расцвета, его подруга стала еще прекраснее, чем тогда, когда он впервые увидел ее совсем еще юной девушкой!

Он протянул к ней руки красноречивым жестом и ответил по восточной традиции:

— Все, что я имею, — твое!

Обеими руками она взяла его сильную руку, повернула вверх ладонью и поклонилась, коснувшись лбом ладони.

Дом Цзэнь-Вэня производил впечатление. Но и портшез, который остановился возле подъезда, тоже, бесспорно, доставил важного, богатого и уважаемого гостя.

Стэнтон Вэр был одет в длинный, богато расшитый и отделанный мехом сюртук. Такие носили в Маньчжурии всю долгую зиму. На голове у него была черная шляпа с загнутыми вверх полями, какие носили генералы и крупные государственные деятели. Ему необходимо было остаться никем не узнанным. Ведь Цзэнь-Вэню не пристало принимать в своем доме иностранца.

Хотя влияние «боксеров» еще не достигло Пекина, неприязнь ко всему иностранному ощущалась весьма явственно. Стэнтон Вэр чувствовал ее повсюду, куда бы ни направлялся.

На улицах вслед ему доносилось приглушенно неодобрительное бормотание прохожих. В магазинах продавцы, не подозревавшие, что он понимает по-китайски, нередко спрашивали друг друга:

— Ну, кто согласен обслужить этого иностранного дьявола?

Да, подобного неприятного шевеления, возни совсем не было заметно в его прошлый приезд в Пекин.

Пока это были мелочи, но, как опытный дипломат, майор Вэр прекрасно понимал, что за ними скрывалась серьезная, неумолимо растущая угроза тем мирным отношениям, которые были так необходимы, если пять западных держав хотели развивать торговые и промышленные отношения с Китаем.

Торговля была жизненно необходима и самому Китаю, даже если этого не понимала вдовствующая императрица.

Конечно, слабость Маньчжурской династии позволяла иностранцам отхватить значительные куски китайской территории. И не случайно в глубине страны зрело подозрение, что прозападный путь гибелен для великой восточной державы. Однако истина находилась где-то посредине, а этого и не понимала правящая верхушка. Без развития железных дорог и телеграфа, современного вооружения, мощных военных кораблей у Китая не было будущего.

Стэнтон Вэр долго жил среди простых людей Востока, и он знал, что по традиции они всегда обращаются к магическим силам в надежде вырваться из страшных тисков нищеты.

А страна нищала. Коррупция охватила весь чиновничий аппарат. Те, кто стоял у власти, не знали удержу в стремлении к роскоши.

Скрытое недовольство народных масс упорно росло. Эти люди уже не в состоянии были выдержать непомерный гнет постоянно растущих налогов. А уж если вырвется на волю до сих пор подавляемый гнев, то разрушения и страдания охватят всю страну.