– Кто еще хочет? – спросил он.

Остальные братья с шестью охотниками взялись за мертвые тела. Насадив их на крючья для свиных туш, протащили триста метров в одну сторону и триста в другую, потом помочились на них и бросили прямо у самых дверей Полицейского управления. Был час сиесты, полицейские притворились спящими. Вооруженные люди братьев Альборнос патрулировали улицы. Движимые родственными чувствами, желая утешить попавшего в беду братца, Альборносы привели ему в подарок необъезженного жеребца.

– Отец тебя зовет. Поехали, братик? – сказал Альборнос по прозвищу Пума.

Мака стояла в дверях той самой камеры, где перенесла бесчестье, и улыбалась.

– У меня нет больше ни отца, ни матери. Я теперь ничья.

Целый день спорили братья с Макой, ссорились, уговаривали.

Мака только улыбалась «той самой улыбкой, с которой глядит сатана на картине, изображающей Страшный суд, что висит в церкви Туси» (брехня!), и все пила да пила. Наступили сумерки, и она снова вспомнила, как впервые в жизни пришлось ей пролить кровь против своего желания. Наконец Мака уронила слезу в последний раз, ибо потом прошло двенадцать лет, в течение которых она ни разу не плакала. (Через двенадцать лет пришлось ей заплакать на крутой улочке Аякучо.) Странным своим голосом, «хриплым от пьянства и от курения скверного табака», как говорит этот болван, секретарь суда Пасьон, она сказала (и сразу – ни к чему бессильная ярость братьев, и пыл их приятелей, и ужас зрителей):

– Я больше не знаю вас! Уйдите с моей дороги, а если я когда-нибудь еще вас встречу, то убью, потому что вы бандиты, а бандитов следует убивать. Прощайте, братики мои дорогие, прощайте, сукины дети!

Дальше о братьях Альборнос известно следующее: без всякой причины они зарезали троих человек, имевших несчастье попасться им на дороге, поубивали весь скот, подожгли муниципалитет и избили слепого Кихаду. Мака же вошла в дом Хромого Доминго, положила на стол тысячу солей и не выходила оттуда в течение трех месяцев. Через некоторое время кое-как замаскированные темными очками и яркими шарфами, стали появляться в Гойльярискиске знаменитейшие дамы легкого поведения города Серро-де-Паско. Может быть, Роберто по прозвищу Пума подкупил их или запугал? Цвет и сливки публичных домов Ранчо-Чико и Ранчо-Гранде, лучших борделей Серро, прибыли в Гойльярискиску. Имеются свидетели, которые своими глазами видели, как Бронзовый Зад, Железная Штанина, Вертипопка, Крушикровать, Электрозадиха и даже Наседка и Трехспальная вышли из автобуса и направились к дому Хромого Доминго. Братья Альборнос его не кастрировали – они уважали смелых людей. Сама Мака оценила его вынужденное гостеприимство, а потом подружилась с Хромым, так что он чуть не лопался от гордости. Ведь ему удалось то, о чем напрасно мечтали все полицейские во всей округе: он поймал одного из Альборносов.

По Гойльярискиске, стуча каблучками и источая соблазн, расхаживали с видом принцесс самые знаменитые городские куртизанки. Хромой Доминго, если его спрашивали о посетительницах, делал значительное лицо. Но из расспросов племянника Хромого (моим надсмотрщикам пришлось его бросить в Чакайяне на углу, потому что он умер) можно вывести заключение, что специалистки из Ранчо-Чико и Ранчо-Гранде явились не для того, чтобы научить Маку молиться. От того же слюнтяя известно, что сказал по этому поводу Роберто Альборнос: «Все равно женщина ли, мужчина ли, а мы, Альборносы, всегда первые». Электрозадиха, Железная Штанина, Вертипопка, Крушикровать, Наседка и Трехспальная преподали Маке уроки высшего мастерства. Через три месяца после случившейся с ней беды Мака надела женское платье. С лицом женщины, с прической женщины, походкой женщины, вся женщина непоправимо и навсегда, вышла она на улицу. От одного взгляда на нее мужчин бросало в дрожь. Она же глядела с грустью (а может, с презрением); вошла в лавку Порталеса и заказала «рюмочку водки». С этого дня началось владычество, ничем не ограниченная тирания ее глаз, ее покачивающейся походки, ее колдовского, чуть хрипловатого голоса. Еще не наступил вечер, а уже трое шахтеров дрались на ножах за право проводить ее до дому, А через неделю, оставив за собой четверых убитых, шестерых раненых и пятнадцать поруганных семейных очагов, Мака покинула «это поганое селение, где выяснилось, что я женщина». «Почему местные власти не приняли никаких мер? Почему не выполнили свой долг, предписывающий им охранять установления, зафиксированные в Конституции, почему забыли присягу?» Опять брехня! На великолепном жеребце, которого она совершенно незаслуженно назвала Соплей, Мака спустилась в Успачаку, один из самых красивых портов озера Яваркоча. Там процветал в те времена старый постоялый двор, где собирались гордые, удачливые золотоискатели да кутилы – служащие рудников. К концу недели они исчезали в благоухающих эвкалиптами просторах. В наши дни на этом постоялом дворе вам не дадут даже куска паршивого мяса!

Зобастые слуги подбирали наши объедки. Курил в окруженном каменной стеной дворе старый Состенес. (Тот вечер я не забуду, даже когда сатана будет меня поджаривать.) Высились над водой эвкалипты, и вот появилась из-за стволов во всей своей лучезарности та, из-за которой я от сего дня и до самой моей смерти посылаю и буду посылать вас всех к самой что ни на есть той матери».

Агапито Роблес поднял глаза. По-прежнему стояло в небе облако, похожее на муравья, что висело над Янакочей со дня похорон главы общины Эрреры. Под сенью этого облака и хоронили. Эрреру. Агапито Роблес вздрогнул. Те, кто вернулся тогда живым домой, ослепли от радости, не заметили, что небо остановилось. Только на кладбище, когда стали забрасывать землей могилу, Николас Сото увидел беду. Но как раз в эту минуту вошли в селение солдаты 21-го военного округа. Много месяцев гонялся отряд за членами Совета общины. Солдаты даже не крикнули им, чтоб сдавались, сразу открыли стрельбу. Много народа погибло тогда – мужчины, женщины, дети. Но Агапито Роблес уцелел. Очень уж спешил начальник отряда капитан Реатеги. Столько времени устраивал он облавы, столько раз обманывали его! Всех решил уничтожить капитан Реатеги, всех до одного! И как ни странно, именно поэтому Агапито и спасся. Автоматные очереди косили всех подряд, а вот члены Совета Янакочи успели скрыться. Тяжкой чугунной плитой легла на провинцию тишина. Массовые расстрелы в Андах повторяются в определенном ритме, будто времена года. У всех людей их четыре: весна, лето, осень и зима. А у нас в Андах – пять: весна, лето, осень, зима и расстрел. Члены Совета Янакочи скрывались высоко в горах. Прошло несколько недель, они спустились. Постепенно, понемногу стали приниматься за работу. И тут директор Венто задумал построить новую школу.

Прежняя находилась в большом старом доме, за который шла тяжба между двумя семействами – Руисов и Валье. Эти люди не захотели обратиться к судье Монтенегро, принять его мудрое, хоть и не всегда понятное, решение. Они подали прошение в более высокую инстанцию, в Уануко. Тем временем молния ударила в соломенную крышу дома, крыша загорелась. Пока суд в Уануко решал дело, директор Венто добился разрешения временно занять спорный дом под школу. Наконец суд в Уануко присудил дом семейству Валье. После этого прошло десять лет. Директор Венто просил Управление школами в Серро отпустить средства на постройку новой школы. Прошло еще десять лет. Потом директору обещали, что «в будущем году эта статья будет включена в бюджет». И с той поры – еще десять. Валье стали добиваться и в конце концов добились выселения школы № 4953. Куда же деваться? Озабоченный директор Венто спустился к дому Агапито Роблеса. Выборный работал – сверял бухгалтерские книги общины. Чрезвычайно почтительно приветствовал он дона Эулохио, усадил его на стул.

Директор сел, отдуваясь. Огляделся: колченогий стол, шесть скамеек, выцветшее знамя – то самое, которое они брали с собой в поход, старый календарь да портрет Сан-Мартина, Освободителя, – вот и вся обстановка.