— Дайте мне одну хорошую нить, и я ее разовью, — сказал Джексон.

— Я бы рад, Крис, — сказал начальник полиции Боготы. — Но один или двое ваших бывших сотрудников уже мне сообщили, что вы теперь — persona non grata.[29]

— Я не знал, что вы настолько щепетильны, чтобы обращать внимание на такие пустяки, — ответил Джексон, наливая полицейскому виски.

— Крис, вы должны понять, что когда вы были представителем своего правительства, игра шла в открытую.

— Насколько я помню, включая ваш магарыч.

— Ну, конечно, — небрежно сказал начальник полиции. — Не мне вам говорить, что расходы надо оплачивать. — Он отхлебнул виски. — Как вы хорошо знаете, инфляция в Колумбии очень высокая. Моя зарплата не покрывает даже повседневных расходов.

— Следует ли из этой короткой лекции, что ставка остается прежней, даже несмотря на то что я — persona non grata? — спросил Джексон.

Начальник полиции допил виски, вытер усы и ответил:

— Крис, в обеих наших странах президенты приходят и уходят — но только не старые друзья.

Джексон улыбнулся, достал из кармана конверт и под столом протянул его своему собеседнику. Начальник полиции заглянул внутрь, расстегнул карман мундира и спрятал туда конверт.

— Я вижу, ваш новый работодатель, увы, не позволяет вам прежней свободы, когда дело доходит до… гм… расходов.

— Одна хорошая нить — это все, что мне нужно.

Начальник полиции поднял пустой стакан и подождал, пока бармен не наполнил его. Он сделал большой глоток.

— Я всегда думал, Крис, что если вы ищете чего-то подешевле, нет лучшего места, чем ломбард. — Он улыбнулся, допил свой стакан и встал из-за стола. — И, помня о вашей проблеме, дорогой друг, я бы начал с района Сан-Викторина, и там я бы всего-навсего исследовал витрины.

Кончив читать подробности конфиденциального меморандума, Коннор передал папку обратно директору ЦРУ.

Ее первый вопрос его удивил.

— Сколько времени вам осталось до ухода на пенсию?

— Первого января будущего года я перестану быть кадровым исполнителем, но, естественно, хотел бы остаться работать в компании.

— В настоящее время будет не очень легко использовать ваши особые способности, — холодно сказала Элен Декстер. — Однако у меня есть вакансия, на которую я могу вас рекомендовать. — Она помолчала. — Это — должность директора нашего кливлендского отделения.

— Кливлендского?

— Да.

— После двадцативосьмилетнего стажа работы в этой компании, — сказал Коннор, — я надеялся, что вы сможете найти для меня что-нибудь здесь, в Вашингтоне. Вы, конечно, знаете, что моя жена — глава приемной комиссии Джорджтаунского университета. Ей будет невозможно найти аналогичную должность в штате Огайо.

Последовала долгая пауза.

— Я была бы рада вам помочь, — так же холодно произнесла Элен Декстер, — но в настоящее время в Лэнгли для вас нет ничего подходящего. Если вы согласитесь принять пост в Огайо, возможно, года через два мы сможем помочь вам вернуться в Вашингтон.

Коннор посмотрел на женщину, под началом которой он работал последние двадцать шесть лет, и болезненно ощутил, что она ударяет его тем же смертельным кинжалом, которым раньше пырнула многих его коллег. Но почему — после того как он всегда в точности выполнял все ее указания? Он посмотрел на папку. Или президент потребовал, чтобы кого-то принесли в жертву из-за действий ЦРУ в Колумбии? Неужели пост в Кливленде — это достойная награда для него за долгие годы безупречной службы?

— У меня есть другой выбор?

— Вы всегда можете претендовать на досрочную пенсию, — сухо сказала Декстер, как будто речь шла об уходящем на покой шестидесятилетием привратнике ее многоквартирного дома.

Коннор сидел молча, не веря своим ушам. Он отдал компании столько лет, и, подобно многим ее сотрудникам, несколько раз рисковал жизнью.

Элен Декстер поднялась из-за стола.

— Когда вы примете решение, дайте мне знать, — и она вышла, не произнеся больше ни одного слова.

Коннор сел за свой стол и некоторое время собирался с мыслями. Он вспомнил, как Крис Джексон рассказал ему, что восемь месяцев назад у него с Элен Декстер был почти точно такой же разговор. Только ему предложили не Кливленд, а Милуоки. Коннор тогда заявил Джексону с апломбом:

— Нет, со мной такого случиться не может. В конце концов, я — игрок в команде, и никто не заподозрит меня в том, будто я хочу занять ее место.

Но Коннор совершил более страшный грех. Выполняя приказ Декстер, он ненамеренно явился причиной ее возможного увольнения. Если его не будет в ЦРУ, она, вероятно, снова удержится на своем посту. Сколько других добросовестных сотрудников за эти годы было принесено в жертву на алтарь ее самолюбия?

В кабинет вошла Джоан, прервав его размышления. Она сразу поняла, что встреча окончилась плохо.

— Я могу чем-нибудь помочь? — тихо спросила она.

— Нет, ничем, спасибо, Джоан. — Коннор тяжело вздохнул и, помолчав, добавил: — Вы знаете, что скоро я перестану быть кадровым исполнителем.

— Первого января, — кивнула секретарша. — Но с вашим послужным списком вы, конечно, получите большой кабинет, удобные часы работы, и у вас будет длинноногая секретарша.

— Кажется, нет, — Коннор покачал головой. — Единственная работа, которую мне предлагают, — это должность главы кливлендского отделения, и, конечно, тут и речи не идет о длинноногой секретарше.

— В Кливленде? — недоверчиво переспросила Джоан.

Коннор кивнул.

— Сука!

Коннор посмотрел на Джоан, не скрывая своего удивления. За девятнадцать лет это было самое страшное ругательство, которое он услышал от нее, не говоря уже о том, что сейчас оно относилось к директору ЦРУ.

Джоан посмотрела ему в глаза и спросила:

— А что вы скажете Мэгги?

— Не знаю. Но после того, как я двадцать восемь лет ее обманываю, возможно, я что-нибудь придумаю.

Когда Крис Джексон открыл парадную дверь, прозвенел колокольчик, предупреждавший хозяина ломбарда, что кто-то вошел в помещение.

В Боготе больше ста ломбардов, большинство из них находится в районе Сан-Викторина. С тех пор как Джексон был младшим агентом, ему еще ни разу не приходилось ходить так много. Он уже начал думать, что его старый друг — начальник полиции Боготы — направил его по ложному следу. Но он продолжал ходить по ломбардам, так как знал, что этот полицейский надеется в будущем получить еще один такой же конверт с деньгами.

Эскобар поднял глаза от вечерней газеты. Старый ломбардщик всегда мог заранее узнать — еще до того как посетитель дошел до прилавка, — кто явился к нему: продавец или покупатель — по тому, как он смотрел, как был одет, даже по его походке. Одного взгляда на этого посетителя было достаточно, чтобы Эскобар не пожалел, что он не закрыл лавку раньше.

— Добрый вечер, сэр, — Эскобар поднялся с табуретки; он всегда добавлял слово «сэр», когда считал, что это покупатель. — Чем могу быть полезен?

— Винтовка в витрине…

— О да, сэр, вы знаете толк в вещах. Это действительно предмет, интересный для коллекционера.

Эскобар направился к окну, вынул футляр, положил его на прилавок и, открыв, позволил клиенту внимательно рассмотреть его содержимое.

Джексону достаточно было одного взгляда на винтовку ручной работы, чтобы понять ее происхождение. Он не удивился, увидев, что одна гильза была пустая.

— Сколько вы просите за нее?

— Десять тысяч долларов, — ответил Эскобар, уловив американский акцент. — Я не могу продать ее дешевле. Я уже получил на нее много предложений.

После трех дней беспрерывной ходьбы по городу у Джексона не было охоты торговаться. Но у него не было с собой таких денег, и он не мог просто выписать чек или дать кредитную карточку.

— Могу ли я заплатить задаток, — спросил он, — и забрать покупку завтра утром?