Первый акт «Богемы» ее потряс, и она только жалела, что ей не с кем поделиться впечатлениями. Когда опустился занавес, в толпе зрителей она пошла в фойе. Ей показалось, что в баре она заметила Элизабет Томпсон. Она вспомнила, что миссис Томпсон пригласила ее на кофе, но потом так и не позвонила. Это было странно, потому что приглашение звучало тепло и искренне.

Когда Бен Томпсон увидел ее, Мэгги улыбнулась и подошла к ним.

— Рада вас видеть, Бен, — сказала она.

— Здравствуйте, миссис Фицджералд, — сухо ответил он, вовсе не так радушно, как на ужине две недели назад. И почему он не назвал ее Мэгги?

Тем не менее она продолжала:

— Не правда ли, Пласидо Доминго совершенно великолепен?

— Да, и нам очень повезло, что из Сент-Луиса пригласили Леонарда Слаткина,[35] — сказал Бен Томпсон.

Мэгги удивилась, что он не предложил ей выпить, и когда она в конце концов взяла себе апельсиновый сок, то еще больше удивилась, что он не предложил заплатить за нее.

— Коннор с нетерпением ожидает, когда он начнет работать в «Вашингтон Провидент», — Мэгги сделала глоток сока.

Элизабет Томпсон была явно удивлена, но ничего не сказала.

— И он особенно благодарен вам, Бен, за то, что вы разрешили ему начать работу на месяц позже, чтобы он мог довести до конца последний контракт в своей прежней компании.

Элизабет хотела что-то сказать, но в этот момент прозвенел звонок, предупреждающий, что до начала второго акта осталось три минуты.

— Пожалуй, нам нужно вернуться на свои места, — сказал Бен Томпсон, хотя его жена еще не допила свой напиток. — Было приятно с вами встретиться, миссис Фицджералд, — добавил он.

Он твердо взял жену за локоть и повел ее в зал.

— Надеюсь, вы получите удовольствие и от второго акта, — сказал он на прощанье.

От второго акта Мэгги удовольствия не получила. Она никак не могла сосредоточиться на опере, вспоминая разговор с Томпсонами в баре. Но сколько бы она о нем ни вспоминала, он явно не согласовывался с поведением Томпсонов две недели назад. Если бы она знала, как связаться с Коннором, она нарушила бы правила всей своей жизни и позвонила бы ему. Но сделать этого она не могла; поэтому, вернувшись домой, она снова позвонила Джоан Беннет.

Телефон все звонил и звонил.

На следующее утро Коннор встал рано. Заплатив за номер наличными, он остановил проезжавшее свободное такси и поехал в аэропорт. В семь сорок он сел на рейс компании «Свиссэйр» на Женеву. Полет занял почти два часа. Когда самолет приземлился, он перевел часы на десять тридцать.

На пересадке в Женеве он воспользовался предложением компании «Свиссэйр» принять душ. Он вошел в раздевалку как Теодор Лилистранд, банкир из Стокгольма, а через сорок минут вышел оттуда как Пит де Вильерс, репортер газеты «Йоханнесбург Меркьюри».

Хотя до полета ему еще оставался целый час, он не стал бродить по магазину беспошлинных товаров, а взял себе булочку и чашку кофе в одном из самых дорогих в мире ресторанов.

В конце концов он пошел к выходу 23. На рейс компании «Аэрофлот» до Санкт-Петербурга большой очереди не было. Войдя в самолет, он приютился у окна в хвосте и стал думать, что ему предстоит сделать на следующее утро, когда его поезд прибудет в Москву. Он снова вспомнил последний инструктаж заместителя директора, удивляясь, почему Гутенбург в который раз повторил слова: «Не попадитесь. Но если попадетесь, абсолютно отрицайте, что имеете какое-либо отношение к ЦРУ. Не волнуйтесь: компания всегда о вас позаботится».

Только новичкам нужно было напоминать об одиннадцатой заповеди.

— Самолет на Санкт-Петербург только что вылетел, и наш пакет — на борту.

— Хорошо, — сказал Гутенбург. — Что-нибудь еще хотите сообщить?

— Нет, — ответил молодой агент ЦРУ. — Разве что…

— Разве что — что? Валяйте, выкладывайте.

— Разве что, мне кажется, я узнал еще кое-кого, кто сел в самолет.

— Кого? — рявкнул Гутенбург.

— Не помню, как его зовут, и я не уверен, что это он. У меня не было возможности оторвать взгляда от Фицджералда больше, чем на несколько секунд.

— Если вспомните, кто это был, сразу же позвоните мне.

— Хорошо, сэр.

Молодой человек выключил телефон и направился к выходу 9. Через несколько часов он будет сидеть за столом у себя в кабинете в Берне, выполняя обязанности атташе по культуре при американском посольстве в Швейцарии.

— Доброе утро! Говорит Элен Декстер.

— Доброе утро, директор, — ответил руководитель администрации Белого дома.

— Я думаю, президенту будет интересно сразу же узнать, что южноафриканец, за которым мы следим, — снова в пути.

— Не понимаю, — сказал Ллойд.

— Глава нашего йоханнесбургского отделения только что сообщил мне, что убийца Гусмана два дня назад вылетел в Лондон. У него — паспорт на имя Мартина Перри. Он провел в Лондоне только одну ночь. На следующее утро вылетел в Женеву рейсом компании «Свиссэйр» со шведским паспортом на имя Теодора Лилистранда.

Ллойд не прерывал ее. В крайнем случае, если президент захочет точно услышать, что она сказала, он может проиграть пленку.

— В Женеве он сел на самолет «Аэрофлота», летевший в Санкт-Петербург. На этот раз у него был южноафриканский паспорт на имя Пита де Вильерса. В Санкт-Петербурге он сел на ночной поезд в Москву.

— В Москву? Почему в Москву?

— Если я правильно помню, в России скоро состоятся выборы.

Когда самолет приземлился в Санкт-Петербурге, часы Коннора показывали пять часов тридцать минут. Он зевнул, потянулся и, когда самолет остановился, перевел часы на местное время. Он выглянул в окно. Аэропорт был очень темным, добрая половина лампочек не горели. Падал мелкий снежок, который тут же таял. Сто усталых пассажиров минут двадцать ждали, пока к самолету не подъехал автобус, чтобы отвезти их к терминалу. Некоторые вещи тут не меняются, независимо от того, управляет ли в России КГБ или организованная преступность.

Коннор вышел из самолета последним. И последним же он вышел из автобуса.

Какой-то человек, летевший первым классом, кинулся в начало очереди, чтобы поскорее пройти паспортный контроль и таможню. Он благодарил Бога, что Коннор свято выполнял все правила. Как только этот человек вышел из автобуса, он ни разу не оглянулся. Он знал, что Коннор внимательно следит, нет ли «хвоста».

Когда через полчаса Коннор вышел из здания аэропорта, он взял первое попавшееся такси и попросил отвезти его на Московский вокзал.

Пассажир, летевший первым классом, последовал за Коннором в билетный зал, который скорее был похож на оперный театр, чем на вокзал. Он зорко следил, на какой поезд Коннор сядет. Но в тени стоял еще один человек, который знал даже номер купе, в котором будет ехать Коннор.

В этот вечер американский атташе по культуре в Санкт-Петербурге отклонил приглашение на балет в Мариинском театре, чтобы сообщить Гутенбургу, что вечером Фицджералд сел на «Красную стрелу». Не было нужды сопровождать его в поездке, потому что его коллега в столице Эшли Митчелл на следующее утро будет ждать на четвертой платформе Ленинградского вокзала, дабы удостовериться, что Коннор приехал-таки в Москву. Атташе по культуре сообщили, что это — операция Эшли Митчелла.

— Один билет в спальном вагоне до Москвы, — по-английски сказал Коннор кассиру.

Кассир протянул Коннору билет и был разочарован тем, что этот пассажир протянул ему бумажку в десять тысяч рублей, лишив его возможности получить небольшую прибыль за счет обменного курса — вторую за этот вечер.

Коннор взял билет и пошел к поезду с надписью на вагонах «Красная стрела». Пройдя сквозь толпу на перроне, он остановился у своего вагона и протянул билет проводнице, стоявшей перед открытой дверью. Она проштемпелевала билет и отступила в сторону, чтобы дать ему войти в вагон. Коннор прошел по коридору, отыскал купе № 8, включил свет и заперся: не потому, что боялся, что его ограбят, о чем часто сообщали в американской печати, а потому, что ему нужно было снова изменить свою внешность.