Несколько месяцев назад мне предложили поучаствовать в дискуссии «Запад, Восток и Россия. Образы мышления, способы существования». Она проводилась на страницах альманаха «Литературные кубики». До меня в дискуссии уже сказали свое слово два автора.

Один из них сосредоточился на том, что мы Восток; нас роднит с Востоком страсть к достигаемым тем или иным образом, пусть хоть алкоголем или анашой, измененным состояниям сознания. Ибо мы не терпим американской равнодушной приветливости, скучной приземленной организованности, американцы для нас — «чудовищные персонажи», а мы склонны к немотивированным авантюрам: вот приехал человек в аэропорт лететь по важному делу, узнал, что в роще неподалеку много грибов, плюнул на поездку и пошел по грибы — как прекрасен такой человек!

Другой автор затвержено упирал на то, что мы Запад, только мерзейший из возможных: не свободные люди, а недавно отпущенные на свободу рабы, и потому дурим, чудим, гадим и ленимся, под любым предлогом отлынивая от простого труда.

Ныне развелось множество таких специальных дискуссий, когда умные люди долго спорят по принципу «Это зеленое!» — «Нет, это квадратное!» Очень часто на поверку оказывается, к тому же, что у одного из спорщиков врожденная идиосинкразия на зеленое, а другой в младенчестве ушиблен чем-то квадратным.

Если трудолюбивого, рачительного крестьянина, всей душой болеющего за повышение урожайности и надоев, некий городской знаток сельского хозяйства спросит: «На ком лучше пахать — на животном с коротким хвостом или на животном с длинной шерстью?», и даже, постаравшись заинтересовать собеседника в своей игре, добавит: «Ты только скажи — я тебе это животное куплю!», поселянин лишь плюнет и примется хлеборобствовать дальше хотя бы на том, что есть. Время дорого; не дай Бог, дожди пойдут — успеть бы с уборкой…

Но вот интеллигент, которому до урожаев дела нет (без еды, мол, все равно не останусь, магазин в шаговой доступности, а на крайняк адресная гуманитарная помощь из-за бугра подоспеет), с радостью ухватится за возможность учинить очередной умственный турнир.

Действительно, на каком?

Ведь для характеристик выбраны изолированные, ничего не определяющие признаки. Отталкиваясь от них, можно гадать до бесконечности, так и сяк доказывая городу и миру, что пахать, конечно же, сподручнее на той скотине, у коей хвост короток… да нет же, пахать сподручнее на тех, у кого волос длинен… Главное — ни в коем случае не проговориться конкретно: вол. Или лошадь. Или, скажем, коза. Потому что безграмотность того, кто скажет «коза», станет очевидна любому. А еще потому, что вообще любое конкретное решение прекратит разговор — но вот этого-то интеллигент не допустит ни в коем случае, ибо вне бесконечного гадательного разговора его как бы нет. И красоваться нечем и негде, и гуманитарную помощь получать, коли урожаи иссякнут, не за что.

Примерно так же воспринимается и спор относительно того, чем сподручней улучшать россиян: измененными состояниями сознания или упреками в рабстве. Послушаешь такое, почитаешь — и вновь закрадывается, что основная функция интеллигенции — это и впрямь не более чем обеспечение информационного хаоса, нагнетание неопределенностей.

Это можно понять. В конце концов, интеллигенция есть социальный слой, по самой сути своей занятый исключительно производством информации. А у нас же рыночное производство. Чем больше информации произвел — тем слаще покушал. А уж имеет эта информация хоть какое-то отношение к реальности или нет — на рационе не сказывается.

Что толку без конца говорить друг другу: надо не так, а этак… На уровне бытовом всяк мало-мальски взрослый человек понимает, что будет, если такие разговоры день за днем заводит, например, подруга жизни. Какой такой футбол, когда ковры не чищены? А почему от тебя опять вином пахнет? Почему ты такой бесхарактерный? Когда я за тебя выходила, ты казался совсем другим! Говорила мне мама… Понятно, что эти песни лишь в самом лучшем случае закончатся мирным разводом, а вообще-то можно без затей и в тыкву схлопотать — за все добро, которое хотелось сделать, улучшая близкого человека… А еще может сосед зайти и сказать: какие, блин, ковры? Ты мужик или хто? Айда ко мне телик врубим, «Зенит» играет и ящик пива на балконе припасен. Изменим состояние сознания!

Вот и все жизненные альтернативы: сварливая дура-жена и тупой алкаш-приятель. Выбирай.

Почему-то с народами и странами мы ведем себя в рамках именно этой альтернативы. Либо с попугайской неутомимостью перечисляем недостатки, будто они от одного лишь перечисления могут превратиться в свои противоположности. Либо объявляем недостатки достоинствами и ждем, что от такого снисходительного к себе отношения они облагородятся и засияют, будто золоченые. То есть ведем себя ровно как алкаши-приятели, которым, в сущности, лишь бы выпить. Ну, или как сварливые жены, получающие кайф не от того, что достигается реальный результат и жизнь меняется к лучшему, а от самого процесса каждодневного перебора упреков и ответного получения в тыкву; видимо, это наилучшим образом дает нам возможность полюбоваться собой: во как мы хотим подонку добра и во какой он и впрямь подонок.

Наблюдаемые нами недостатки и достоинства народов и стран являются лишь пятнадцатыми, а то и двадцатыми производными долгого блуждания причин и следствий в веках. И уж во всяком случае причины заключались не в коротком хвосте и не в длинном волосе. Не в том, что одни «рабы», а другие «чудовищные персонажи». Все это как раз не более чем куцые, однобокие описания следствий.

Хрестоматийный пример. Оказавшись с семьей в тонущей лодке, правильный европеец первым делом, скорее всего, будет спасать своего ребенка. Потому что дети — цветы жизни, потому что ребенок беспомощнее любого взрослого, потому что в ребенка вложено так много усилий, потому что ребенок — это шанс на бессмертие. Правильный китаец в той же ситуации начнет, скорее всего, с отца — потому что отец дал жизнь и воспитание; потому что детей можно других народить, а отца другого себе не смастеришь даже в пробирке; потому что отец стар и слаб, но мудр, и без него в жизни, как в потемках… В индуизме я не спец, но не исключаю, что в предложенной ситуации правильный индиец может начать с матери; во всяком случае, очень легко представить себе систему априорных ценностей, в рамках которой именно такой выбор будет абсолютно верным и добродетельным.

Крайне существенно вот что: и та, и другая, и третья позиции оправданны, и не скажешь, какая из них лучше. Нет критерия, который позволил бы взглянуть на проблему как бы объективно, то есть извне культуры, взлелеявшей ту или иную модель поведения.

Вне культуры — начать спасение с себя.

Это-то и будет не слепое подчинение замшелым предрассудкам, а как раз таки современная общечеловеческая ценность.

Вопрос: а с кого начнет правильный россиянин?

Ответ: всяко может быть.

Это не шутка. И правильность такого ответа объясняется даже не трюизмом — люди, мол, разные, а тем, что Россия — страна, где внутри политических границ по-прежнему, как и в СССР, с большим или меньшим успехом ладят друг с другом несколько культурных и даже цивилизационных очагов. И даже если продолжать Россию делить — не поможет. Из-за того, что распаду предшествовало несколько веков перемешивания, невозможно будет доделить ее до того, что люди разных культур получат свои компактные территории проживания. Для достижения такого результата не делить понадобится, а массовыми депортациями развлекаться; а это нынче уж никак невозможно.

Подобных стран почти что и нет больше. Сформировавшиеся на базе католицизма, протестантизма, ислама империи (Испанская, Британская, Османская и пр.) распались, и границы новых государств прошли как раз по линиям цивилизационных или хотя бы этнических разломов. О распаде сформировавшейся на базе конфуцианства Китайской империи, принявшей обличье Народной Республики, речи всерьез пока не идет, а скорее всего, и не пойдет — слишком уж доминируют численно и цивилизационно на ее территории собственно ханьцы. Меньшинства не составляют и четверти населения, они действительно меньшинства.