— А это тебе подарочек от нас на память, если выживешь, — зловеще прошипел носатый, воткнув в щеку свой тесак, глубоко располосовал её почти надвое. Я захлебнулась в пронзительном крике от обжигающей дьявольской боли. Я орала снова и снова, даже кляп уже не мог заглушить моих воплей. Крик захлебнулся лишь от удара кулака в лицо. Меня били ещё и еще. С каким то злорадным остервенением меня лупил носатый. В этот раз я просто мечтала отключиться. Голова, которая давно безвольно моталась из стороны в сторону, дернулась в последний раз, раздался какой то хруст и мир померк…

— Аааа…!!! — мой болезненный крик-хрип с трудом вырвался из разбитых губ. Я не могла пошевелить даже пальцем, настолько была слаба. Как же все болит! Каждая клеточка моего многострадального тела.

— Значит, не добили… козлы — прохрипела я. Жива — это главное. Надо открыть глаза, но как же это сложно сделать, словно веки стали неимоверно тяжелы. Попытавшись несколько раз, с болезненным всхлипом, мне все же удалось разлепить глаза. Но зрение оставляло желать лучшего, все расплывалось, и я никак не могла сфокусировать взгляд. С трудом совершенный мной подвиг, дал результат только в одном, стало ясно, что на улице день, слева вроде гора, или что-то похожее, а справа деревья, скорее всего лес. Думать тяжело, все болит, в голове звон. Надо уползать с этого места, пока обо мне не вспомнили. Как же мне плохо… Голова кружится… Стоило мне перевернуться на живот, как в глазах потемнело от боли. Обломитесь, ублюдки, я все ещё трепыхаюсь. Встать не могу, значит, протянуть руку вперед, загрести в кулак траву, приподнять немного голову, чтобы ни глотать землю, медленно согнуть ногу и подтолкнуть себя пальцами ног. Я хочу жить, поэтому со стонами, сжав зубы, ползу вперед в слепом упрямством. Медленно, не зная куда, но ползу…

— Ох! Ёты — до моего заторможенного мозга, словно издалека, донесся удивленный возглас. До меня это так и не дошло, так как я просто тупо продолжала ползти, на следующем рывке меня подняли и куда — то понесли, и я отключилась. И снова здравствуй тьма. Умиротворяюще тут у тебя. Что-то в последнее время зачастила я к тебе…

Архи.

— Аруч как думаешь, выживет?

— Они живучие. Ты давай хватайся лучше и понесли. Снесем к лекарке.

— Вы это кого же ко мне приволокли!? Надо было оставить там, где нашли. Работы много, — с порога спросила она, подходя и осматривая раненого.

— Ёть — так дышит покась… не бросать же… — виновато поглядывал я, на недовольную вторжением лекарку.

— А че? Не надо было? — стоя на пороге избы, замялся Аруч.

— Пошутила я. Идите уже гуляйте, — устало вздохнула, уважаемая Гана.

— Может чего помочь надо? — словно извиняясь, поинтересовался староста, у лекарки, хлопотавшей возле печи.

— Вон! Мешаете. — Гаркнула она. Мы поспешили уйти побыстрее, но в дверях застряли с Аручем, пытаясь выйти одновременно. Когда во двор все же вывалились из избы, то аж вздохнул с облегчением. У меня от пронзительного взгляда старой лекарки, прямо поджилки трясутся.

В следующий раз я пришла в себя, на более длительный срок, уже утром. Птички поют. Утренней свежестью пахнет. Класс! На душе так легко и хорошо. Пойте, прекрасные певцы, лечите мою истерзанную душу. А двигаться еще не могу, больно. Зрение продолжает оставаться как у крота. Вижу только какие-то расплывчатые картинки. Вливают в рот, какую- то противную вязкую гадость. Бэ… Отрубаюсь. Снова оказываюсь в моем недавнем персональном кошмаре, слышу хохот и вижу скалящиеся ухмылки, резко просыпаюсь. В темноте слышу успокаивающий голос пожилой женщины. Проваливаюсь в уже мирное сновидение.

Наконец — то наступило первое осмысленное утро, после кошмаров. Солнечный лучик тепло скользит по моему лицу. Птицы заливаются на разные голоса. Тело уже не болит. Странно, так быстро все зажило? Ой,… а быстро, это за сколько? С любопытством огляделась. Действительно изба травницы, под самым потолком разнообразные сушеные травки развешаны. Мда… глухая деревня. Деревянная изба, низенький потолок, массивная деревянная дверь и пряный терпкий аромат разнотравий. Идеально чистая комната не отличалась большим изыском: кровать, комод, крепкий шкаф, с небольшим зеркалом. Видимо я находилась на единственной кровати, в этой избе. Так как через открытую дверь просматривалась вторая комната, по всей видимости, служившая кухней. В ней была огромная печь, по середине стоял прочный стол с табуретками. И все из дерева. Вот где мечта пожарника, пока приехал, — догорело.

— Оклемался? Вот и славненько, — сказала лекарка, прошаркав из кухни, ко мне в комнату. — Я тебя, по крупицам собрала, уж больно изранен был. Чудо что выжил. Теперь сил набираться нужно.

Видимо меня ещё клинит или моя спасительница на старости лет подслеповата, стала, ко мне как к мужчине обращаться, но ладно, ей это простительно, я этой милой старушке жизнью обязана.

— Бабушка, спасибо Вам, что спасли и выходили меня, — искренне поблагодарила я. -

— Бабушка? — удивилась лекарка, — давно меня так не называли, только по имени. Приятно, спасибо порадовал.

— Чудо просто, Ваше лечение. У меня уже ничего и не болит, — от души польстила я травнице.

— Мои травки всем помогают, — не злобно фыркнула старушка, продолжая свои действия, с какими то склянками, — и нечего мне здесь во все зубы радостно скалиться.

Я рассмеялась.

— Вот выпей. Это укрепит тебя. Слабость быстро пройдет.

Я с некоторой опаской покосилась на зеленую вязкую жидкость, если будет такой же отвратительный вкус, как у предыдущего лекарства, я взвою. Бабушка, лукаво прищурилась, глядя на меня.

— Пей. Это вкусно.

— Точно?

— Точно. Пей не сомневайся, это другие травки.

Зажмурившись, опрокинула питье одним махом в себя. А ведь и правда вкусно, и уже с удовольствием облизывала с губ оставшиеся капли. Старушка с материнской любовью погладила меня по голове. Чудная старушенция.

— Надо подниматься тебе. К вечеру как новенький будешь. Залежался ты милок.

Меня немного скривило от снова повторившегося обращения ко мне в мужском роде.

— А как вас зовут? И где я вообще нахожусь и сколько времени я здесь? — засыпала вопросами лекарку.

— Звать меня будешь, уважаемая Гана. Так меня все здесь кличут. А когда никто не слышит, можешь и бабушкой называть. Больно ласково у тебя это выходит, — добродушно сказала лекарка. — Находимся мы в селе Медовое. А болел ты неполных семь дней.

Ни чего себе, неделю в отключке, это перебор. И не понятно, что со мной здесь случилось.

— А кто меня нашел?

— Двое наших охотников. Староста Аруч с Архи. Они с ним еще с пеленок дружат. Они тебя и притащили ко мне. Увидишь еще своих спасителей. Ты мне скажи, звать — то тебя как?

— Ирина.

Не нравится мне её взгляд, странный какой-то. Я невольно напряглась. Паника начала подкрадываться мелкими шагами, после её реплики.

— Хм. Имя у тебя странное, вроде же женское?

— А какое должно быть? — с недоумением посмотрела на задумавшуюся лекарку.

— Мужское. Ты же парень.

Я в ступоре. Парень. Парень? Парень! Когда я успела пол сменить?! Срочно надо зеркало. Естественно, первым делом нырнула под одеяло, там меня ждал большой такой сюрпрайз, который говорил однозначно, что я точно не женщина. Руки с играющим бицепсом и тонкими нежными пальцами, правда, на стороне ладони были загрубевшие уплотнения, от старых мозолей. Торопливо ощупала лицо… гладкое, без щетины. Терпения на осмотр ощупыванием у меня не хватило.

Поспешно вскочила с кровати, с трудом удержавшись на ногах, от внезапного головокружения, сделала первый шаг к желанному как никогда, зеркалу. В полный рост я себя не увидела, но и половины мне вполне хватило, что бы воплем довести до нервного тика певших птиц, по всей деревне, а может и дальше. Эмоций было много, а слова только матерные.