— Это он, — сказал Бруммер. Он уже пришел в себя.

Перед нами по краю автобана в северном направлении шагал Дитрих. Он шел ровным шагом, держа руки в карманах брюк, колени на которых уже превратились в мешки.

Я нажал на тормоз. Когда Бруммер открыл дверцу машины и впустил агента, собака зарычала.

— Тихо, Пуппеле!

Наконец мы все сидели рядом. Лес отошел от автобана, и перед городом Цайц открылась плоская долина. Дитрих говорил подобострастно, но иногда его голос звучал дерзко и издевательски:

— Я очень сожалею, что так произошло, господин Бруммер!

— А как вы вообще сюда попали?

— Мне дали знать. Вчера ночью. В Дюссельдорфе.

Бруммер повернулся ко мне:

— На следующей стоянке остановитесь. Мы с ним выйдем и продолжим наш разговор.

— Слушаюсь, господин Бруммер.

— Об этом не может быть и речи, — сказал Дитрих. Неожиданно он улыбнулся.

— Любая машина, которая сейчас остановится, сразу вызовет подозрение у полицейских. Особенно машина с западным номером. Не думаете ли вы, что я хочу засыпаться в этом деле?

— Вы полагаете, что я буду беседовать с вами в присутствии моего шофера?

— Тогда пусть будет как будет! — Маленького грустного Дитриха было не узнать. — Я не выйду из машины. Я буду разговаривать с вами во время езды или вообще не скажу ничего!

Воцарилось молчание: Бруммер гладил старую собаку и смотрел вперед, на пролетавшую мимо белую разделительную полосу автобана. Первый раунд против Дитриха он проиграл. Свое поражение он дал прочувствовать и мне:

— Хольден!

— Слушаю, господин Бруммер?

— Вы становитесь постоянным свидетелем моих личных дел. — Он повысил голос. — Вы только что из тюрьмы, Хольден, и мне на это наплевать. Я дал вам работу. Но если вы будете болтать, если вы пророните хоть одно слово о том, что вы здесь видите и слышите, я вас выкину, и на Западе вам будет больше нечего делать, об этом я позабочусь! У меня достаточно знакомых. Дитрих, как вы думаете, я могу расправиться с человеком, если захочу?

Агент согласно кивнул.

— Так скажите ему об этом!

— Господин Бруммер может расправиться с любым человеком, если он этого захочет. Поэтому, дружище, держите свой рот на замке!

— Вам все ясно, Хольден? — Бруммер опять превратился в сильного человека. Бруммер-босс. Бруммер, не терпящий никаких возражений. Бруммер — настоящий титан.

— Я все понял, господин Бруммер, — сказал я.

После этой победы надо мной его голос опять возвысился:

— Ну, а теперь вопрос к вам, Дитрих. Так о чем же вам тогда дали знать?

— Что вы ищете нашего человека. Ищете документы.

— А кто вас об этом проинформировал?

— Я бедный человек, но и у меня есть друзья. Они меня и проинформировали.

— А почему вы мне об этом не сообщили?

— Я уже не застал вас. Я еще раз позвонил в больницу. Честное слово.

— Вы лжете.

— Я бедный человек…

— Вы свинья.

— Бедная свинья, господин Бруммер. И бедная свинья должна знать свои слабые места. У меня это легкие.

— Да, черт побери, — сказал Бруммер. Дорога опять пошла в гору. Горизонт на севере стал фиолетовым и как бы в дыму. Свет исчезал. — Здесь все совершенно ясно. Они приехали к разъезду и ждали. Вашего приятеля они не предупредили.

— Он не был моим приятелем.

— Они подумали: посмотрим, чья возьмет, Бруммер или другие. Они смогли это сделать. Таким образом, ждали-то они меня. Если бы мне это удалось, то другие зацепили бы меня.

— Бедный не выбирает, господин Бруммер. Вот если человек богат, как вы, то все обстоит иначе. — Дитрих чихнул, и собака зарычала.

— Тихо, Пуппеле! Я мог бы заявить на вас в полицию. На ближайшем полицейском посту. Вы это понимаете?

— Конечно, господин Бруммер, разумеется, господин Бруммер. Меня бы допросили. И я должен был бы дать показания, то есть рассказать все, что знаю. Это было бы просто здорово, господин Бруммер!

— Мой водитель говорит, что вы запомнили номер машины.

Это было его второй ошибкой. Автоматически он вовлек во все это и меня.

— Да, это так.

— А где гарантия, что вы мне не врете?

— Ее нет, господин Бруммер. Машина все еще едет по автобану. Но очень скоро она уже доедет до Берлинского кольца. На границе зоны сидят мои друзья. Если мы договоримся, то я выйду около Шкойдица. Там есть маленький магазинчик. Я позвоню своим друзьям. Как только машина появится, они сядут ей на хвост. Документы в той машине. Если мы не придем к единому мнению, то завтра же они вернутся на Запад.

— А может, все это просто вранье. Документов я в глаза не видел.

— А я видел.

— Вы лжете.

— Я не позволю вам меня оскорблять, господин Бруммер, — сказал Дитрих с чувством гордости, присущим пролетарию.

— Послушайте, ведь все это не что иное, как обыкновенный шантаж!

— Я много лет выполнял для вас грязную работу, господин Бруммер. Платили вы мне за это плохо. А почему? Да потому, что вам кое-что обо мне известно, вот почему! Возможно, вы что-то знаете о многих людях. Но теперь и я знаю кое-что о вас.

— Ничего вы не знаете!

— Пусть эти бумаги попадут на Запад, господин Бруммер. — Дитрих вытащил из кармана грязный платок, высморкался и с большим состраданием посмотрел на его содержимое. — С меня хватит такой жизни. Мне всего сорок лет…

«И ему тоже», — подумал я.

— …в сорок лет человек начинает задумываться…

«Не может такого быть», — подумал я.

— А это значит, что каждому один раз в жизни предоставляется шанс. На этот раз шанс появился у меня. Я поеду в Мюнхен. Там я открою кафе-эспрессо. Когда-то я был официантом и кое-что смыслю в этом деле…

Мы проскочили мимо щита с надписью «Кафе Шкойдиц» — 17 км».

— Видите ли, господин Бруммер, маленькие люди тоже должны думать о своем будущем. Слово «уверенность» имеет огромное значение для всех.

— Сколько?

— Двадцать тысяч.

— Да вы с ума сошли!

— У меня есть накладные расходы. Я должен оплатить услуги моих друзей в Берлине.

Надвигались сумерки. Я включил стояночный свет автомобиля.

— Послушайте, Дитрих, — Бруммер разозлился, — а не пошли бы вы в задницу!

— Двадцать пять тысяч, господин Бруммер. Пять тысяч за то, что вы только что сказали. Я беден. Но я такой же человек, как и вы! Я не позволю вам меня оскорблять.

— А я никому не позволю меня шантажировать. Тем более такому гаденышу, как вы. Хольден!

— Слушаю, господин Бруммер.

— Остановитесь и вышвырните этот типа из машины.

Я направил машину к бровке автобана. Воздух уже наполнился сыростью, и я заскользил по траве, когда переходил на другую сторону машины и открывал дверцу, у которой сидел Дитрих.

— Поберегите силы, дружище, — сказал он и вышел из салона. — Как только документы окажутся в Дюссельдорфе, вам придется искать новое место работы! — Он засунул руки в карманы пиджака и пошел прочь.

Четыре шага. Шесть. Семь.

— Пять тысяч, — сказал Бруммер.

Человек в очках в стальной оправе продолжал идти вдоль автобана прямо в темноту.

— Десять тысяч!

Ответа не последовало.

— Пятнадцать, и это мое последнее слово.

Человек в мятых штанах с пузырями на коленях продолжал свой путь. Мимо нас проскочила машина с западными номерами. Водитель посигналил.

— Господин Бруммер, здесь нельзя стоять.

— Дитрих! — крикнул он. Таким голосом обычно подзывают собаку.

Дитрих никак не реагировал. Он отошел уже на довольно приличное расстояние и превратился в серый силуэт, наполовину погрузившийся в ночь. Из леса медленно поднимался туман, молочный и пока еще прозрачный. Мимо нас промчалась еще одна машина. Водитель тоже сигналил, долго и раздраженно.

— Я не имею права здесь… — начал я.

— Двигай за этой свиньей, быстро!

Я сел за руль и включил дальний свет, острые лучи которого разрезали мрак и осветили старые штаны, покрытый пятнами пиджак и соломенного цвета волосы. Я догнал Дитриха. Он прыгнул в траву и помчался в сторону ближайшего леса. Совсем недавно он был свидетелем того, что бывает, когда машина начинает охоту за человеком.