А той Европы, куда так хочет Украина, уже попросту нет…

Та Европа, которую мы полюбили с первой же встречи в конце восьмидесятых — начале девяностых, та Европа, которая нас потрясла и вдохновила… уже попросту исчезла. Её той уже не существует.

Когда я впервые увидел Европу, я понял, что прежней жизнью уже жить не смогу. Европа меня поразила, очаровала… Европа изменила мои представления о быте и устройстве жизни, о порядке, чистоте и даже изменила мой внешний вид.

Мы в девяностые годы стремились сделать «евроремонт». Мы хотели, чтобы если ни на улице, ни в подъезде, то хотя бы в квартирах у нас была Европа. Мы мечтали отправить своих детей учиться в Европу. Отправить даже ни за знаниями, а за европейскостью. Мы трудились и стремились приблизить Европу…

И где та Европа теперь? Где те Париж, Брюссель и даже Стокгольм, которые были всего четверть века назад? От той Европы с незыблемыми традициями и неменяющимся веками пейзажем остались только островки и клочки. То есть места, куда ещё в массовом порядке не добрались мои соотечественники, и где над черепичными крышами не поднялись минареты.

Где та Европа, если во Франции нужно опасаться за кошелёк сильнее, чем в Челябинске? Если целый район Брюсселя, кстати, недалеко от Штаб квартиры НАТО, нужно обходить или объезжать за версту? Если тебя не пускают в кафе в Копенгагене, потому что ты очевидно не араб… Что с Европой, если гражданин Великобритании перед камерой обезглавливает американского журналиста?…

Я думаю, что то, что происходит в Европе, говорит о полном отсутствии видения и понимания дальнейшего развития. Европа утратила не только могущество, но и авторитет. Европа перестаёт быть авторитетна не только в политике и экономике, но и стремительно теряет своё культурное владычество.

Европа измельчала и несёт на себе явные признаки вырождения, не желая их замечать и продолжая жить по привычке, с прежними замашками и амбициями, как старик, отказывающийся признать, что силы его покинули и одряхлели как мозг, так и мышцы.

Европа прежде не опускалась до столь явной лжи, как это она сделала теперь. Во время Балканских событий, во время Чечни подача новостей и пропаганда американская и европейская ещё сильно отличались. Теперь же не отличаются вовсе. Европа хоть как-то тогда сомневалась, пыталась разобраться, рассмотреть события с разных точек зрения. Нынче этого нет в помине. Все новости и взгляды односторонни, прямолинейны и именно по этой причине глупы и лживы. Этого в прежней Европе не могло случиться. Это было просто стыдно прежнему старому свету, родине демократии и подлинных свобод. Теперь не стыдно. Почему? Не знаю. Думаю, что Европа безвозвратно утратила самостоятельность и гордость.

Думаю, что наступило время полного отсутствия свободы слова, какого не было даже в эпоху холодной войны. Я так думаю. Если европейские новости копируют американские, то какая тут свобода?…

У нас свободы слова не было никогда. Точнее, вроде бы была, но мы уже этого не помним. Кажется и вовсе не было. Но стало ещё хуже.

В последние полгода с наших телеэкранов исчезло немало заметных лиц телеведущих и журналистов. Думаю, они ушли по причине нежелания лгать так много, как им прежде не приходилось. Я так думаю. Остались те, кому всё равно или же те, кому удаётся вроде бы и не соврать, но и не сказать правду. Исчезли те политологи, аналитики и те люди, которые в любом случае говорили в разных программах хоть какие-то контрапунктные слова и мысли.

Несколько очагов «свободы слова» вроде Эха, Дождя или Независимой газеты вроде бы есть… Но я думаю, что их сохраняют для создания иллюзии свободы слова. А сами эти очаги больше всего напоминают бунт в богадельне.

Многие и очень многие исчезли и замолчали от страха.

Зато поднялись и взросли те, кто врёт самозабвенно, убеждённо, с верой в то, что врать необходимо, когда родина в опасности. Эти редакторы, политологи, аналитики, журналисты и ведущие видели Путина живьём. Возможно, задали ему вопрос, возможно, даже получили ответ и ощутили просветление, а также познали высший смысл лжи в нынешнее «смутное время».

Я думаю, что российская пропаганда сегодня так глупа и бездарна, что попросту недостойна страны. Её уровень говорит о недоверии к тем, на кого она направлена. Я думаю, нам просто не доверяют. Враньё — это всегда недоверие.

Украина же сейчас, как мне думается, попросту не может себе позволить свободу слова, как некую роскошь во время войны. Как быстро эта свобода слова там исчезла! Та свобода, которой так гордились все мои украинские знакомые ещё совсем недавно. Гордились и тыкали меня в неё носом, мол, вот, смотри, у нас есть то, чего у вас нет и быть не может.

Я думаю, что украинские СМИ, устраивая очередную информационную истерику или вещая о победах и доблести в сущности обречённых своих солдат… Эти самые СМИ и себя считают добровольческим батальоном, который ведёт беспощадный бой за свободу и независимость Украины. Ложь, ложь и ложь. Ложь, как оружие. В той борьбе за свободу, которую ведёт Украина, в первую очередь приносится в жертву свобода слова. А в сущности, я думаю, свободы слова в украинском государстве и не было. Говорить, что хочешь, и свобода слова — это разные вещи. Я так думаю.

Я думаю, что когда Путин говорил про задержанных на территории Украины десантниках… Говорил, что он думает, что они заблудились, на самом деле так не думал. Я думаю, он думал иначе.

Я думаю, что на юго-востоке по-настоящему, действительно, есть повстанцы и ополченцы, точнее, я думаю, что они там тоже есть, кроме разных солдат-удачи и наших военных. Я этого точно не знаю, но так думаю. Думаю, наших военных там много, а если понадобится, станет ещё больше. Думаю, что это неправильно и незаконно. Но наш министр иностранных дел и президент говорят, что их там нет. И я почему-то думаю, что они говорят неправду. Думаю, что это ужасно.

Думаю, что на Донбассе и Луганщине творятся настоящие ужасы. Что там сейчас много людей с оружием, которые осуществляют такое беззаконие, что и думать страшно. Любая война в сегодняшнем мире притягивает и буквально призывает ото всюду всякий сброд и человеческую мерзость. Думаю, там сейчас много мародёров, уркаганов, наркоманов, отморозков и прочей нечисти. Они вооружены. И они там правят свой страшный бал. Думаю, что с ними нужно бороться всем. И украинским военным, и тем, кто числятся ополченцами. Но думаю, что там все так перемешались, что мародёров от ополченцев или от бойцов национальной гвардии мирным людям отличить трудно, некогда и не хочется.

Думаю, люди в тех городах, где нет сейчас повстанцев, банд, или украинских военных молятся, чтобы война миновала их, и чтобы всё шло, как было.

Думаю, что жители Мариуполя уже не надеются, но всё же молятся, чтобы их город не был взят, и чтобы в него не пришли бои. Я так думаю.

Я думаю, что украинские войска и добровольческие батальоны стреляли и стреляют по жилым кварталам. Бомбят города с самолётов, забрасывают минами, обстреливают ракетами и повинны в гибели многих мирных людей. Стреляют и стреляли плохо, но много. Я думаю, что многим стрелявшим всё равно, будут там убитые или нет. Война имеет такое свойство. Она притупляет многие чувства, обостряя только некоторые. Украинские и европейские СМИ утверждают, что регулярные украинские войска не обстреливали города, не бомбили, а я думаю, что бомбили и обстреливали.

Думаю, что многие добровольческие батальоны сражаются люто и смело. Жестоко сражаются. Сражаются за Украину. Но жестокость в гражданской войне — это преступление. А я думаю, что всё, что происходит — это гражданская война и никакая другая.

Думаю, что Стрелков и прочие, вроде полевого командира с позывным Моторола — военные преступники. Но и все бойцы и командиры батальонов Айдар и Азов — тоже военные преступники. Все, кто там воюет добровольно — все преступники. И те, кто сражается идейно, и те, кто приехал пострелять за деньги или за адреналин. Те, кто туда пошёл по приказу, скорее невинные жертвы, если только не проявляли особого рвения и усердия.