Старьевщик, этот мерзкий и подлый инопланетный ублюдок, отличался острым нюхом  на дворовых распродажах. Ему частенько удавалось первым приметить золотое зернышко в бурном потоке всякой никчемности. Из-за этого я его и не любил. Но уважал. А потом он отыскал ту ковбойскую сумку. Для меня это была двухмесячная арендная плата за жилье, а для Старьевщика – всего лишь какой-то дурацкий кич, которым почему-то восхищались аборигены.

И тогда я совершил непредставимое. Нарушил Кодекс. Ввязался в ценовую схватку с партнером. Не верьте тем, кто утверждает, что ядом пропитана женская дружба. По моему опыту, раны от женских свар заживают очень быстро. А вот после битвы за барахло не остается ничего, кроме выжженной земли…

След засек Старьевщик. Нюх и защитные очки экзоскелета давали ему преимущество на скорости  в восемьдесят километров в час, которую мы развили  на одном из участков старого шоссе, идущего мимо разбросанных там и сям сельских домишек. Я как раз сидел за баранкой, Старьевщик пристроился сбоку, а наш радиоприемник, настроенный на летнюю субботнюю программу Си-Би-эС, передавал старые радиопьесы с участием Белы Лугоши: «Тень», «Успокойтесь, пожалуйста», «Том Микс», «Хранитель шифра» и прочие. Было три часа, и персонаж Богарта как раз трепался по телефону в адаптированной для радио «Африканской королеве». Стекла в кабине грузовика я опустил, чтобы можно было курить, не травя табачным дымом своего спутника. Моя рука свисала за окошком, радио голосило, и тут вдруг Старьевщик завопил:

– Поворачивай! Поворачивай, Джерри! Скорей поворачивай назад!

Если Старьевщик приходит в такое волнение, это верный знак, что он засек золотую жилу. Я тут же глянул в боковое зеркало, надавил на тормоз и развернул машину. Шестеренки трансмиссии затрещали, шины завизжали – и мы вновь двинулись по только что пройденному пути.

– Тут! – заявил Старьевщик, махая длинной костлявой рукой.

И я увидел его. Деревянный знак частной собственности в виде буквы А, а сверху, над именем риэлтора, приколот лист картона с надписью от руки:

ДЕПАРТАМЕНТ ДОБРОВОЛЬНОЙ ПОЖАРНОЙ ОХРАНЫ

ВОСТОЧНОЙ МАСКОКИ

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ БАЗАР

ВСПОМОГАТЕЛЬНОЙ ЖЕНСКОЙ ГРУППЫ

СУББОТА 25 ИЮНЯ

– Вот это да! – заорал я и повернул грузовик на покрытую грязью дорогу. Не щадя двигателя, я гнал грузовик мимо окаймляющих тракт деревьев,  твердо веря, что Старьевщик успеет засечь оленя, дорожный знак или автостопщика, прежде чем мы на них налетим. Небо сияло голубизной, повсюду веяли летние запахи. Я выключил радио, и в ушах у меня теперь только ветер свистел, пронизывая кабину насквозь. «Как прекрасно Онтарио летом!»

– Тут! – крикнул Старьевщик.

Я заметил поворот, снизил скорость и свернул на мощеную дорогу. Вскоре мы уже подъезжали к уродливому кирпичному бараку, где размещалась сельская пожарная команда. Вдоль стен зала стояли длинные раздвижные столы, заваленные всякой всячиной. Вот она, золотая жила!

Как всегда в дверях Старьевщик меня обставил. Экзоскелет у него программируемый, туда можно вставлять небольшие сценарии. Ну, скажем, такой: левая рука тянется к дверной ручке, поворачивает ее, ноги двигаются к подножке, ты спрыгиваешь на землю, закрываешь дверцу, направляешься вперед. А я тем временем только еще проверяю, выключил ли фары и не забыл ли взять бумажник.

Две бабули с голубыми волосами поставили  у входа в зал карточный столик с ведром лимонада и тремя коробками разнокалиберных пончиков фирмы «Тим Хортон». Тут мы оба притормозили, потому что верили в примету: покупая еду у старушек и малышей, ублажаешь богов – покровителей старьевщиков. Одна из двух бабуль налила нам лимонад, а другая с улыбкой поприветствовала:

– Добро пожаловать! Проходите, проходите! Ух ты! Должно быть, вам пришлось долго до нас добираться!

– Прямо из Торонто, мэм, – ответил я. Эта старая шутка тоже давно уже стала частью нашего обязательного ритуала.

– Я говорю про вашего друга, сэр. Про этого джентльмена.

Старьевщик ухмыльнулся, не показывая десен, и отхлебнул лимонада.

– Что вы, дорогая леди! Как же пропустить такое событие? Ни за что на свете!

Он говорил почти без акцента, но подобные фразы произносил так, будто читал сводку новостей.

Бабулька просияла и захихикала, а меня слегка покоробило. Я двинулся к столам, стараясь не торопиться и на ходу оценивая, где навалено не слишком много вещей.  Подхватив по дороге большую коробку, я стал накладывать в нее все, что приглянулось: комплект из четырех бокалов для хайбола со скрещенными позолоченными кеглями и черной каемкой по краям; почти не потускневший гобелен с Экспо-67; обувную коробку, битком набитую хоккейными коллекционными карточками «Оу-Пи-Чи» конца шестидесятых; подержанный стальной топорик с деревянным топорищем, который еще вполне годился для разделывания бычьей туши.

Подхватив коробку, я двинулся дальше. Вот колода игральных карт выпуска 57-го года с напечатанным на обороте логотипом Королевской канадской маслобойни в селении Бала провинции Онтарио. Вот кепи пожарного с медной эмблемой, которая так потускнела, что разобрать надпись я не сумел. Вот изготовленный в виде трехслойного свадебного пирога приз чемпионата восточного региона по керлингу 1974 года. Кассовый аппарат у меня в голове звенел, звенел и звенел. Да благословит Господь вспомогательную женскую группу добровольной пожарной охраны Восточной Маскоки!

Я рылся на столе довольно долго. Потом двинулся в другой конец зала. Пора было начать все сначала, перебрать все вещи одну за другой, разложить их в две груды – сомнительных и окончательных – и попытаться прикинуть, какие из них стоит забрать. С опытом я привык полагаться в таких делах на инстинкт и удачу, которой отдавал должное при первой же возможности.

Что ж, положимся на удачу. Настоящий складной цилиндр. Вечерняя трость с белым наконечником. Клюка из вишневого дерева с изогнутой ручкой. Красивый зонтик с черной тесьмой. Громоотвод из кованого железа с петушком на верхушке. Все это на стойке для зонтиков из слоновой кости. Я наполнил одну коробку, закрыл ее и отправился за другой.

По дороге я наткнулся на Старьевщика. Он изобразил свою обычную улыбочку, показав влажные, осклизлые десны с отвратительными изогнутыми хоботками.

– Золото! Настоящее золото! – бросил он и двинулся дальше. Я проследил за ним и увидел, что он наклонился над ковбойской сумкой.

Я втянул сквозь зубы воздух. Сумка была просто блеск: миниатюрный пароходный кофр, обшитый кожей с изображениями лассо, стетсоновских шляп, индейских боевых головных уборов и шестизарядных револьверов. Я направился к Старьевщику, а он тем временем щелкнул замком. Я затаил дыхание.

Сверху лежал детский ковбойский костюм: миниатюрные кожаные гамаши, крохотный стетсон, пара потертых ковбойских башмаков из белой кожи с закрепленными на каблуках длинными, видавшими виды шпорами. Старьевщик бережно выложил все это на стол и стал извлекать из глубины сумки другие чудеса: стопку граммофонных пластинок  на 78 оборотов в минуту про Хопалонга Кэссиди в картонных футлярах; пару жестяных шестизарядных револьверов с кобурами на ремне; серебряную звезду вышеупомянутого шерифа; связку комиксов про Роя Роджерса в отличном состоянии и, наконец, кожаный мешочек, наполненный фигурками ковбоев и индейцев, которых хватило бы для воспроизведения битвы за Аламо.

– О Господи! – выдохнул я и стал раскладывать добычу на столе.

– Что это, Джерри? – спросил Старьевщик, взяв в руку пластинки. 

– Старинные пластинки, вроде нынешних долгоиграющих. Но чтобы их прослушать, нужен специальный проигрыватель.

Я вынул одну пластинку из футляра. Она блестела в ярком свете, как новенькая. Ни единой царапинки!

– У меня есть проигрыватель на 78 оборотов, – произнесла член вспомогательной женской группы добровольной пожарной охраны Восточной Маскоки. Она была такой же маленькой, как Старьевщик, чуть ниже пяти футов, и вдобавок такой же тощей и костлявой. – Это вещи моего Билли, Малыша Билли, как мы его называли. В детстве он прямо помешался на ковбоях. Никак не могли его вылечить от этой дури, даже чуть из школы не выгнали. А сейчас он адвокат в Торонто, у него чудесный офис на Бэй-стрит. Я позвонила ему, чтобы спросить, не станет ли он возражать, если я выставлю его ковбойские вещи на распродажу. Так знаете, что он сказал? Он сказал, что не понимает, о чем я говорю! Разве это не поразительно? А ведь в детстве с ума сходил по ковбоям…