— Хорошо, спасибо, — невольно поправила Вора волосы.

— А ваш все еще спит?.. Ну и пусть. Он без вас ох как переживал! — Хозяйка покрутила головой так, что ее по-старчески пухлые щеки задрожали. — Уражливый [1] он у вас.

— Вася — архитектор, художник, — подделываясь под тон собеседницы, согласилась Вера Антоновна. — Но жалеть их очень тоже не следует. Спусти с глаз — и за-были обо всем. В войну все просто…

Хозяйка разгадала ее хитрость и сморщила губы. Потом вытерла о фартук желто-зеленые от земли и помидорных стеблей пальцы и молча перешла к капустной гряде.

Вера постояла немного, теребя оборку халатика, хотела опять заговорить, но не осмелилась и вернулась в комнату.

Юрик и Василий Петрович все еще спали. Она дотронулась до Юриного лба — нет ли температуры, — поправила простыню, которая почти вся сползла на пол, и села в кресло у письменного стола.

Нельзя сказать, что холодность хозяйки смутила ее и Вера почувствовала недовольство собою. Но пришла мысль, которая никогда до этого не приходила: а что, если она действительно может потерять Василия Петровича?

Что породило эту мысль? Воспоминание о вчерашнем? Демонстрация хозяйкиной племянницы, которая потом даже не вышла во двор, пока там была Вера? А может, сдержанность хозяйки? Пожалуй, все вместе. Однако же, Зося — статная, видимо, гордая и упрямая девушка. "Как она вскинула голову! И почему? Такие мужчинам нравятся". Правда, Василия Петровича трудно было представить в роли кавалера. Влюбленный в работу, он жил в своем, как всегда казалось, далеком от окружающего мире. Им можно было командовать, с ним можно было хитрить, строить жизнь так, как удобно одной тебе. Но… все это могла делать и другая.

"В войну, право, все просто", — подумала она. И подозрительность, неприязнь к девушке, которую видела только мельком, охватили ее.

Что делать?

Нет, она и теперь не верила в свои подозрения. Она только пыталась найти опасность, которая могла ей угрожать, и заранее протестовала. Женский опыт подсказывал, что в ее положении стоит даже выдумать эту опасность, дабы проучить мужа. Чтоб он и подумать не смел… Выдумать, обвинить и проследить, как он будет держаться, смутится ли. А главное — пусть всегда помнит, что ему угрожает в случае чего. К тому же, чтобы загладить свою вину, Вере обязательно надо было перейти в наступление. И если бы не все то же чувство неуверенности, которое никак не покидало ее, она сразу же разбудила бы мужа и заставила каяться и клясться.

В дверь постучали.

— Нельзя! — крикнула Вера, думая, что это хозяйка или Зося.

Ее крик разбудил Василия Петровича. Он раскрыл глаза, зевнул и, увидев жену, улыбнулся. По телу разливалась истома. Как человек, давно не переживавший этого чувства, он сладко потянулся и крякнул.

— Вася, — сказала Вера и подошла к кровати, — я хочу у тебя спросить… Как ты смотришь на нас с Юриком? Как понять твое вчерашнее поведение?

Он взял ее за руку, посадил на кровать рядом с собою, обнял.

— Какие мы глупые! — сказал он кротко. — Мучаем сами себя. Наверно, потому, что давно не виделись, и потому, что здорово не везет… А я ведь, ты знаешь, не могу, мне дело нужно!..

По, правду говоря, Василий Петрович часто ставил Зосю рядом с женой. Зося подкупала его своей простотой, преданностью работе, тетке — всему, во что верила и что принимала сердцем.

Он знал, что она замужем, что ее муж, Алексей Урбанович, с которым она встретилась в партизанском отряде, сейчас в армии, на фронте, и Зося тоскует, живет в страхе, хоть старательно скрывает это. Получая от него письма, она плачет по ночам, а наутро такая же, как обычно, спокойная, независимая, ходит по двору, работает дома, на огороде. Всегда занятая, она редко отлучается из дому. Только по выходным дням, взяв лопату и обязательно предупредив тетку, идет на субботник разбирать руины.

Правда, во всем этом было что-то от служения. Словно Зося дала обет и мужественно выполняла его, ища и находя в этом душевное равновесие. Иногда казалось, она вообще бежит от радостей и даже сердится на чужое любопытство к себе. Даже нервничает, когда замечает пристальный взгляд, и сразу показывает когти.

Василий Петрович не раз задумывался: что питает ее волю? Задумывался и завидовал. Как было бы хорошо, если б хоть немного такой терпеливости и преданности можно было передать Вере!

До ее приезда в доме установилось согласие. Тетка Антя убирала комнату квартиранта, стирала и чинила ему белье, готовила обед. С ним она советовалась, занимала у него деньги, Делилась своими заботами. Хозяин, дядя Сымон, любопытный старик, часто по вечерам заходил покоротать время: послушать газетные новости, порассуждать о войне, о жизни, о том, как оно пойдет дальше. Иногда заглядывала и Зося, слушала их беседу, доверчиво и внимательно наблюдала за Василием Петровичем. Так между ними возникли взаимные приязнь и сочувствие людей, которым вместе лучше, хотя у каждого разные хлопоты…

Позавтракав, Василий Петрович собрался было пойти на работу, но возле калитки столкнулся с Зосей. В руках она держала распечатанный конверт, и по тому, как она его держала, Василий Петрович догадался, что произошло несчастье. Рука у Зоси висела, словно неживая, конверт готов был выпасть.

— Что с вами?

Она подняла на него затуманенные, в слезах глаза.

— Лешу ранило.

— Лешу? — некстати переспросил он, смутно догадываясь, о ком идет речь.

— Да. Подорвался на мине… Делал проход для разведчиков…

Зося еще крепилась, пока не начала говорить. Но, произнеся эти слова, сжала дрожащие губы, и слезы потекли по ее щекам. Она явно ждала сочувствия и не скрывала этого.

— Ничего, обойдется, — положил руку на ее плечо Василий Петрович, удивляясь перемене в Зосе. — Мы еще вместе с ним город будем строить.

— Я тоже думаю.

— Он, небось, сильный у вас? Богатырь?

— Конечно. Леша у меня железный…

— Вот видите.

В эту минуту Василий Петрович заметил жену. С гримасой презрения она прижалась лбом к переплету окна и, не мигая, смотрела на них. Увидев, что на нее обратили внимание, отшатнулась, закрыла лицо ладонями и повернулась спиной.

Пунцовый от стыда, Василий Петрович вернулся в дом. Вера лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Юрик сидел за письменным столом и что-то рисовал, не обращая внимания на мать.

— Па-ап! — не отрываясь от своего занятия, протяжно произнес он, когда вошел отец. — Это мизинец, это указательный, а на ноге какие?

Василий Петрович, подойдя к кровати, тронул жену за плечо.

— Оставь меня! — передернулась та.

— Па-ап! — настойчиво повторил Юрик, не дождавшись ответа.

— Ты хоть бы сына постыдился. Называется, отец, глава семьи! Ты думаешь, я маленькая и не могу представить, что тут у вас происходило без меня?

— Вера!

— Ну что "Вера"? Что? — Она приподняла с подушки лицо, все в красных пятнах, и выпучила на Василия Петровича полные презрения глаза. — Может, выгонишь, а сюда приведешь ее?

— В таком случае, я ухожу…

Эти слова словно подстегнули Веру. Она вскочила с кровати и бросилась к двери. Расставив руки, заслонила ее собою.

— Никуда ты не пойдешь. Слышишь? Никуда!

Когда же Василий Петрович приблизился, она ступила ему навстречу, втайне пожелала, чтобы он толкнул или даже ударил ее, надеясь, что после этого он обязательно потеряет свою решительность и с ним можно будет делать все, что угодно.

— Никуда ты не пойдешь, если не хочешь, чтоб я наложила на себя руки. Ты только взгляни на меня: неужели не видишь, как мне плохо?

Вера стала наступать, оттесняя мужа. Волосы ее растрепались, на покрасневшем носу повисла слезинка.

— Я сейчас упаду, Вася. Слышишь?

Он тяжело вздохнул и, увидев, что жена теряет силы, нехотя поддержал ее. Как всегда, когда он видел ее слабость, его возмущение постепенно спадало.