Постоянные городские извозчики носили форму — шапку особого фасона и «кафтан… с неимоверно набитым пенькой и «простланным» пушными продольными бороздами задом», — читаем у Е. Иванова («Меткое московское слово»). Этот «зад» был наследием «доброй» традиции, бытовавшей при крепостном праве: знатный седок, выражая неудовольствие, пинал возницу сапогом.

Городская управа присваивала извозчикам номера; подобно сегодняшним таксистам, они поджидали седоков на стоянках — «биржах», где заодно и подкармливали лошадей. Эти колоритные обитатели старой Москвы достаточно часто встречаются в романах Акунина.

Я намеренно не упоминаю другие аспекты жизни старой Москвы — магазины, рестораны и гостиницы, музеи, театры… С некоторыми из них мы своевременно встретимся в соответствующих главах путеводителя. Скажу лишь вкратце о еще одной немаловажной составляющей московского быта — о храмах.

С давних времен известна поговорка о том, что Москва — это «сорок сороков» церквей. Ее смысл многократно истолковывался в десятках книг и статей, но все равно иной раз слышишь: «Это значит — 1600». Нехитрая арифметика неоправданна: «сорок» — это церковная административная единица. В XVII–XVIII вв. город был разделен на шесть «сороков», и к началу XX в. в Москве насчитывалось 262 приходские (то есть общедоступные) церкви, примерно по 40–45 на «сорок». На самом деле храмов в городе было гораздо больше, — в это число не входили домовые церкви и монастырские храмы. Помимо православных в Москве конца XIX — начала XX в. были культовые сооружения, построенные католиками, лютеранами, мусульманами. Имелась и синагога, в которой завязывается одна из интриг акунинского «Любовника Смерти».

XX век в буквальном смысле слова перекроил облик столицы. Утверждение в 1935 г. пресловутого Генерального плана реконструкции Москвы в среде культурной интеллигенции принято считать неким чудовищным актом, результатом которого было уничтожение едва ли не полгорода. Действительно, новая власть ломала и строила, не слишком заботясь о сохранении культурного наследия предков. Реконструкторов мало волновали уникальные по красоте или исторической значимости здания. Для них было гораздо важнее приспособить город к требованиям нового времени — выровнять, расширить и залить асфальтом улицы (даже на Тверской были ухабы, препятствовавшие движению автотранспорта), обеспечить строителей «светлого будущего» жильем (индивидуальная застройка уже не годилась), провести метро, но главное — сделать город помпезным, наглядно демонстрирующим приметы грядущего «прекрасного нового мира». Особенно не повезло храмам: те из них, которые не были уничтожены, по большей части переоборудовали под складские или производственные помещения, а то и пролетарские клубы. Естественно, такой подход оскорблял и возмущал даже неверующих людей.

Однако было бы неправомерно забывать и о том, что в результате реконструкции были уничтожены трущобы, перестроены целые улицы ветхих деревянных домишек, не имевших никакой архитектурной ценности; расширенные для проезда современного транспорта узкие и кривые улицы превратились в современные магистрали. Так что однозначного суждения о пользе или вреде этого плана, пожалуй, вынести нельзя. Приятно читать рассказы старожилов о трактирах в Охотном ряду, но, окажись мы сегодня на этой самой уничтоженной во время реконструкции площади, усыпанной конским навозом, отходами из мясных и рыбных лавок, да вдобавок щедро ароматизированной тем, что порой вытекало из примитивных общественных «будочек» на Красной площади (!) — и вряд ли нам с вами было бы достаточно комфортно.

Кардинальные изменения происходили в Москве и позже — достаточно вспомнить проглотившую в 1963 г. поэтичные арбатские переулки «вставную челюсть» — проспект им. Калинина (Новый Арбат) или Новокировский проспект (в 1980-е гг. проспект академика Сахарова). И снова двоякое отношение к переменам. Невосполнимые потери? Безусловно. Но спросите мнение автомобилиста — нужны ли ему скоростные трассы… Сегодняшние архитекторы понимают: необходимо находить компромисс между утилитарностью и неизмеримо более важными в историческом масштабе культурными ценностями. Уже разрабатывается проект преображения Нового Арбата в пешеходную зону, на территории которой будут восстановлены многие уничтоженные здания.

Говоря об утраченных архитектурных памятниках, нельзя не коснуться еще одного болезненного аспекта. В наши дни, когда Правительство Москвы несравнимо бережнее своих предшественников относится к архитектурно-историческому наследию прошлого, когда буквально из обломков воссоздаются старинные здания, когда, как символ духовного возрождения России, вновь вознес над городом свой купол собор Христа Спасителя, — одновременно с этим по-прежнему практикуется безжалостное уничтожение «явочным порядком» зданий в центре города. К сожалению, такая тенденция не нова. Как раз в тот период, который описан в книгах Акунина, скороспелые нувориши тоже имели привычку под шумок разрушать дома для постройки претенциозного новодела. Правда, как уже упоминалось, Москва издавна славилась тем, что на ее улицах мирно смешивались архитектурные стили и разные эпохи. Кто знает, может быть, лет этак через 200 офисные здания, растолкавшие дворянские особнячки, тоже будут восприниматься потомками вполне органично. Но вряд ли все эти рассуждения утешат нас, когда, следуя по маршруту, мы порой с грустью будем смотреть не на тот или иной дом, а всего лишь на место, где он еще недавно стоял.

Очень многое из того, что существовало в Москве на рубеже XIX–XX вв., не просто исчезло, так сказать, физически, — трудно, а подчас и невозможно отыскать конкретные указания о том, где располагался тот или иной дом, трактир, «нумера» и т. д. О причинах этого говорит в своей книге «Москва и москвичи» В. А. Гиляровский: «Тогда это было у всех на глазах, и никого не интересовало писать о том, что все знают…» В книгах о старой Москве превалирующее место отдано сооружениям, с которыми связаны важные исторические или политические события. Так было еще со времен первых московских историографов; а во времена советские предпочтение отдавалось объектам, имеющим значение для истории революций и восстаний. Мирный извозчичий трактир или модный магазин считались приметами «отжившего мира», не заслуживающими внимания. Этим недостатком грешат даже лучшие путеводители прошлых лет… Заслуга Бориса Акунина как раз в том, что он по возможности знакомит нас именно с повседневной жизнью древнего города.

Кремль

Действие самого первого из романов «фандоринского» цикла начинается в самом сердце Москвы, возле кремлевских стен: «…в Александровском саду, на глазах у многочисленных свидетелей». Александровский сад может немного подождать, — по старой традиции мы начнем путешествие по Москве от Кремля. Здесь мы рассмотрим сразу два временных пласта, описанных Акуниным: Кремль конца XVII в., каким автор рисует его в романе «Алтын Толобас», и Кремль рубежа XIX–XX вв., представший глазам Эраста Фандорина.

Пройдем внутрь и посмотрим, какие из элементов кремлевского архитектурного ансамбля соответствуют теме нашей экскурсии.

Входим в Кремль через Боровицкие ворота и попадаем в самую древнюю часть цитадели-детинца. Во времена Юрия Долгорукого Боровицкий холм был значительно выше (территория выровнена при последующих перепланировках). От построек тех времен ничего не осталось. Прямо возле ворот некогда располагался царский Конюшенный двор (находящаяся неподалеку Оружейная башня тогда называлась Конюшенной). В 1851 г. по проекту К. А. Тона возле Боровицких ворот было выстроено новое здание Оружейной палаты. Сама палата известна с 1547 г. и первоначально ведала закупкой и изготовлением оружия, дворцовой утвари, драгоценностей. Здание на территории дворцового комплекса, в котором она располагалась в те времена, когда хранившиеся в ней «казенные кафтаны» мог увидеть на своем враге-подьячем Корнелиус фон Дорн, не сохранилось. «В день, когда подьячий Иноземского приказа Федька Лыков, от кого все обиды и ущемления, за какой-нибудь надобностью явится в присутствие при «большом наряде», то есть в казенном царском кафтане из Оружейной палаты, подстеречь мздоимца в тихом углу, каких в Кремле множество» («Алтын Толобас»).