— Что?!

— Лейральд — так меня обычно называют. Хотя ты можешь попробовать любое из этих милых прозвищ, ибо, как ты знаешь, мы не очень обидчивы, — он спрятал кинжал в ножны — почти незаметным движением, и испытующе посмотрел на Рону.

Но у неё больше не было слов. Она стояла посреди тёмного коридора, кончиками пальцев ощупывая шею на предмет целостности, и в серых глазах плескались непролитые слёзы. Было заметно, что больше всего ей хочется броситься прочь и выплакать в каком-нибудь тёмном углу свои страх и обиду. Но нет — эта девочка была слишком гордой. Она не побежит, не подставит спину… только бы вот ещё эти горькие слёзы не пролились за грань ресниц.

Он медленно протянул руку, так же, как она — кончиками пальцев прикоснувшись к её шелковистой коже. Рона отшатнулась, но упёрлась лопатками в стену и замерла, как пушистый кролик под немигающим кошачьим взглядом. Лейральд снова протянул руку вперёд.

От его пальцев исходил не холод — скорее странная, успокаивающая прохлада, словно ветер, пахнущий розмарином, вдруг пробрался в подземелья. Сама того не понимая, она коснулась своими пальцами его, испуганно отдёрнула руку, попыталась заглянуть в глаза…

Лейральд на неё не смотрел. Казалось, всё внимание сосредоточено на изящной тонкой шее, почти неприлично оголенной из-за короткой стрижки. Она ещё успела вспомнить одну из страшных сказок про немертвых, столь падких на тёплую, живую человечью кровь, когда он, не сомневаясь, уверенно наклонился, и коснулся губами того места, что помнило касание холодного кинжала.

Возмущенный возглас так и не вырвался наружу. Его уверенная прохладная ладонь по-хозяйски взъерошила её короткие волосы, опустилась ниже, удерживая. А губы раз за разом легко пробегали по оскорбленной сталью коже, иногда задевая её пальцы, сейчас заметно дрожащие. Даже не поцелуи — едва уловимые, лёгкие касания, и тёплое — совсем человеческое — дыхание, согревающее и спокойное.

Рона заставила себя всё-таки сделать вдох, хотя голова уже опасно кружилась — и наваждение немедленно прошло: рука перестала поглаживать шею сзади, больше никакого тёплого дыхания, ни лёгких прикосновений. Только её собственные пальцы застыли в недоумении возле ключицы.

Лейральд выпрямился в полный рост и отступил, невозмутимо оглядывая лэссу, замершую в смятении. Она внимательно вглядывалась в его черты. Что-то, чего она пока не могла понять, чудилось ей за бесстрастной маской беловолосого чужака. Она понимала только одно: ещё секунда — и её захлестнет желание броситься к нему и поцеловать. Если он позволит, потому что здесь именно он диктует правила…

Согласившись со своими мыслями, Рона уверенно кивнула, одновременно прощаясь и выходя из оцепенения. Не проронив ни слова, она быстро пошла по коридору, ведущему наверх.

Лейральд подождал, пока она скроется за поворотом и, покачав головой, усмехнулся.

— Это тебе за патологическую импотенцию, малышка, — произнёс он вполголоса и неторопливо зашагал следом.

Сумерки наползли на Тауэр Мерелль, поглотив его серой пастью. Затем на их место пришла глубокая ночь, а Роне всё не спалось. Мысли беспорядочно метались от бессовестного Верна, нагло сманившего у неё жениха, до патологически честного и правильного Нико. Хм. Пойти что ли к нему, покаяться, пообещать себя впредь хорошо вести, и хоть отвлечься?

Она закуталась в лёгкий плед из тончайшей шерсти и нашарила в темноте домашние туфли. Разумеется, искать любовных приключений она не пошла. С самого детства был только один человек, к которому можно пойти, чтоб избавиться от глупых сомнений и страха.

В кабинете уже не горел свет. Рона на всякий случай тихонько постучала, но ответа не последовало, и она направилась по коридору дальше — в сторону его личных комнат. Пугая случайно проходящую редкую прислугу экстравагантным нарядом из пеньюара, пледа и тапочек, и наплевав на то, как это может выглядеть со стороны, она на цыпочках подошла к знакомой двери, и постучала.

— Кто? — ответил безнадёжно-усталый голос.

Вместо ответа она вошла. Эйлас сидел за столом — уменьшенной копией монументального письменного в кабинете — и безнадёжно смотрел в какой-то исчерканный лист. При виде её он отложил документ и улыбнулся, так что в глазах засветились добрые золотые искорки. Хотя может быть, в них просто отразилось пламя свечей, колыхнувшееся из-за открытой двери. Рона молча подошла. Как же ей этого не хватало! Сумасшедшие дни, потеря любовника, какие-то неимоверные авантюры, предательство, ложь, перманентная ложь со всех сторон — и всего этого столько, что даже времени не находилось пожелать дяде спокойной ночи.

— Доброй ночи, дядя Эйлас, — сказала она, доверчиво целуя его в щеку, уже покрывшуюся колючими щетинками.

— Не спится? Не уходи, посиди со мной, — попросил Эйлас, и она с радостью плюхнулась на низкую широкую кровать — как в детстве. Только в отличие от тех, давних лет, дядя не стал посылать слугу за чашкой шоколада, а извлёк с одной из полок припавшую пылью бутылку, и налил в два тяжелых бокала красного вина. Рона задумчиво отпила, посмаковав напиток.

— Расскажи мне сказку, — попросила она, подобрав под себя ноги и поудобнее устраиваясь на пушистом меховом покрывале.

— О, — протянул Эйлас, — Рона, боюсь, сегодня лучше не надо. А то сказка получится уж больно кровожадная — про невинного друида и трёх олухов, которых я своими руками… которым я… эх! — он безнадёжно махнул рукой и сделал хороший глоток вина.

— Эйлас, давай по порядку. Откуда взялся друид, и почему ты так уверен, что «невинный».

Лэрд вздохнул, узнавая собственную манеру успокаивать собеседника, по каплям выцеживая драгоценную информацию, и начал рассказ.

Друидами называли лесных мудрецов; толком никто не знал, народ это, или каста. Скорее последнее, потому что женщин-друидов никто никогда не видел. Все знали, что они искусные чародеи, но их магия отличается от человеческой — в частности (будь то особенность их силы, или какой-то неизвестный вне общины закон) друиды никогда не убивали. Никого. Они держались в стороне от политики, не признавая границ государств — впрочем, поймать друида при попытке незаконно пересечь границу пока тоже никому не удавалось.

Из рассказов очевидцев и невнятных стонов, которые издавал взятый в плен парень в полубреду, общая картина представлялась весьма безрадостной. Доставив сообщение в Руад-Исс и получив ответ, отряд двинулся в обратный путь. Но по дорогое на них напали — очевидно, банальные разбойники, охочие до богатых доспехов и чужих скакунов — убили троих воинов, а в гонца попали, кажется, отравленным дротиком. На счастье последнего — лошади понесли, порскнув с дороги и побеспокоив молодого друида. Тот увидел, что гонец теряет сознание, остановил его лошадь, и стал колдовать над раненым — то ли чтобы избавить от отравы, то ли чтобы он дотянул до помощи. Последнее удалось — гонец уже два часа как пришёл в себя, и передал Его Величеству ответ Руада Шестнадцатого. Беда заключалась лишь в том, что друид говорил на руад-исском, которого (кроме усыпленного гонца) никто не знал. Поэтому объяснить подоспевшим воинам, что он с ним сделал — не смог. Вследствие чего был жестоко бит до чёрных ссадин, и даже не пытался сопротивляться (конечно — с такими здоровенными лбами не поспоришь, когда руки за спиной связали). К концу пути парень так отупел, что повторял, как заведенный, одну фразу «Моё имя Тарден. Я вам не враг». Но естественно, его никто не понял.

— Да уж, бедный мальчик, — покачала головой Рона, — пострадал за свою доброту…

— Это ещё что, — мрачно протянул Эйлас, — подробностями я с тобой, пожалуй, делиться не буду.