Когда последние лучи солнца уже таяли за горизонтом, они снова заметили вдали темную точку. Моряки облегченно вздохнули. Значит, надувная шлюпка цела, и их товарищи живы. Однако подойдя ближе, они увидели всего лишь двух человек, державшихся за доски. В них они узнали матроса Пионтека и унтер-офицера Шмальфельда. Пришлось подобрать и их. Теперь борта яла выступали из воды всего на десять — пятнадцать сантиметров.

Ял был переполнен.

Однако моряки не прекращали поиск. Сидевших в яле не покидала надежда, что их товарищи еще живы. Ночь тянулась долго, мучительно долго. Затем наступил и прошел день. За ним снова наступила темнота. Изредка сквозь разрывы в облаках проглядывали звезды. А потом снова утро. Погода не улучшалась, волнение на море даже усилилось.

Так проходил день за днем. Надувная шлюпка бесследно затерялась в бескрайних просторах океана.

Адмирал в раздумье ходил по кабинету. Начальник оперативного отдела был озабочен. Весной 1944 года звезда фюрера, ранее сиявшая на весь мир, начала быстро закатываться. На Восточном фронте немецкая армия терпела поражение за поражением, над страной висела авиация союзников. Война на море приносила все меньше побед, из ставки фюрера все реже и реже передавались «специальные сообщения об успехах военно-морских сил». В то же время потери своих кораблей и судов росли с каждым днем. Приказы Гитлера мобилизовать все возможности были, в сущности, приказами одержимого человека, не желавшего видеть действительное положение вещей.

Адмирал остановился перед морской картой, задумался, что-то подсчитал и покачал головой. От него требовали донесений об успешно проведенных операциях. Но что он мог сообщить? Ничего! Ни одного потопленного корабля или транспорта противника. Наоборот, потери собственных подводных лодок продолжали расти. Обстановка становилась роковой, чреватой огромными неприятностями. Подводная война не сулила больше никаких перспектив, она была проиграна.

Но что делать? Доложить, что единственная возможность спасти уцелевшие подводные лодки от верной гибели — это прекратить подводную войну? Это будет настоящим безумием! Разве можно об этом докладывать? Адмирал потер рукой лоб. Такое предложение будет расценено как пораженчество, и ему тогда не сносить головы.

Продолжать войну бессмысленно… Значит, конец! Но как спастись самому? Есть ли еще надежда на это? Остается одно: быть на месте и попытаться выжить! Самое главное сейчас — остаться в живых и дождаться конца войны. Долго она уже не продлится. Итак, надо продолжать!

Мысли адмирала прервал адъютант. Обер-лейтенант постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения, сразу вошел.

— Покорнейше прошу разрешения войти, — адъютант держал в руке только что полученную радиограмму.

Адмирал растерянно посмотрел на него. Этот молодой офицер словно подслушал его самые сокровенные мысли.

— Ну, что там? — спросил он, быстро оправившись от своих мыслей и растерянности.

— Радиограмма из Бордо, господин адмирал.

Начальник оперативного отдела осторожно

взял листок и прочел: «Донесение командира «U-43». 30 марта потоплен транспорт водоизмещением 16000 тонн. Название точно не установлено. Предположительно «Дьюнедин Стар».

— Ого! — горестные думы и заботы адмирала мгновенно улетучились. — Наконец-то еще один попался! Немедленно направьте это донесение в ставку фюрера,

— Уже сделано, господин адмирал.

— Прекрасно! «U-43» действует в квадрате «Z-З»?

— Так точно, господин адмирал!

— Кто командир?

— Тен Бринк, господин адмирал.

— Пятнадцать тысяч… Тен Бринку повезло. Через неделю… с шестого апреля в этом квадрате охота запрещена. Запишите: по возвращении Тен Бринку прибыть ко мне с докладом. Я награжу его лично!

Адмирал сиял, и обер-лейтенант был счастлив разделить со своим шефом радость по поводу успеха командира подводной лодки «U-43».

— Они все погибли… Все! — с отчаянием в голосе тихо проговорил Шюттенстрем. — Уже шестой день, Кунерт! Я все время надеялся, что мы все же встретим их. Как вы думаете, они еще живы?

Кунерт молчал.

Старик покачал головой. Он не говорил вслух, но все время думал: «Правильно ли я поступил, пересев в этот ял? Имел ли я право оставлять других в беде?»

Изможденные люди лежали на дне шлюпки. Мучительная жажда высушила губы. Только Кунерт, сидевший на руле, сохранял еще силы. Вдруг он показал на какую-то темную точку, маячившую вдали:

— Это не наша шлюпка?

Через некоторое время утомленные глаза моряков увидели человека, державшегося на воде благодаря спасательному жилету. Моряки попытались приблизиться к нему, но набрали в ял воды, и им пришлось долгое время вычерпывать ее, расходуя на это последние остатки сил. Наконец им удалось подойти к несчастному. В человеке еще теплилась жизнь. С трудом они втянули его в ял.

— Положите его вдоль! — сказал Шюттенстрем.

— Он еще жив! — вдруг закричал Помайске.

Через некоторое время, несчастный открыл глаза и долго смотрел на Шюттенстрема. В его взгляде горели ненависть, ярость и угроза. Это был матрос Биндер. Он никогда ничем не выделялся среди других на судне. Его знали как спокойного, исправно несущего свою службу матроса.

Старик погладил рукой осунувшееся лицо Биндера и спросил:

— Биндер, где остальные? Что с надувной шлюпкой?

Глаза матроса, полные ненависти и ярости, вновь остановились на Шюттенстреме.

— Все утонули!.. Я остался один!.. — крикнул Биндер презрительно. — А вы бросили людей! Будьте вы прокляты!

Шюттенстрем стиснул зубы и отвернулся. Упрек Биндера больно ранил его. Все время он не переставал думать о судьбе двадцати пяти моряков, оставшихся в той шлюпке: «Живы ли они?.. Не лучше ли было остаться с ними? Тогда бы не пришлось слушать сейчас справедливые упреки…»

Биндера тошнило. Делая большие передышки, он рассказывал:

— Все глубже и глубже… Вычерпывали воду… Черт возьми!.. А вы… командир… бросили людей… Конечно, эта… посудина… надежнее. — Рыдания не давали ему говорить.

Седая голова Шюттенстрема упала на грудь.

— Что с доктором Беком? — едва слышно спросил он.

— Доктор Бек еще раньше покончил с собой.

Биндер начал кашлять кровью. Задыхаясь, он

все же продолжал:

— Он что-то проглотил… Не знаю, что… И умер… Его спустили за борт… мертвого, конечно…

Силы оставили Биндера, и он потерял сознание. Кунерт давно собирался заставить его замолчать, чтобы он не сводил людей с ума. Но Шюттенстрем подал ему знак: «Не мешай, пусть говорит».

Шюттенстрем посмотрел по очереди на каждого из сидевших в шлюпке. Все сидели скорчившись, так как распрямиться нельзя было: лодка была слишком переполнена. Голод, холод, жажда и чувство обреченности действовали угнетающе. Только Кунерт, казалось, ничего не чувствовал. А ведь с момента гибели «Хорнсрифа» они ни капли не пили пресной воды. Кунерт даже пытался вселить бодрость в товарищей по несчастью.

— Знаете, командир, сейчас мы приближаемся к пароходным линиям… Бразилия… Ветер попутный и, если нам повезет…

— Эх, Кунерт, воды бы нам! — Шюттенстрем произнес это так тихо, чтобы никто не слышал. Слово «вода» приводила людей в бешенство.

— Дождь… Дождь… нужен! — как заклинание прошептал капитан, складывая молитвенно руки.

Перочинным ножом, случайно уцелевшим в кармане, Клоковский делал зарубки на борту шлюпки. Заметив вопросительный взгляд Шюттенстрема, матрос пояснил:

— Восьмая, капитан! Каждый день — по одной!

Шел восьмой день.

Люди не могли спать. Едва заснув, они судорожно вздрагивали и тут же просыпались. Кругом вода, бесконечный простор… Столько воды — и ни капли пригодной для питья.

Вдруг раздались пронзительные крики, истерический смех:

— Идиоты! Негодяи! Проклятые собаки! Саботажники! Это ваша работа в Иокогаме! — Казначей, до сих пор лежавший неподвижно, вскочил. Костлявыми руками он ловил воздух, кричал, прыгал, топал ногами и едва не опрокинул шлюпку.