Он так стремился убежать, что только тогда, когда его лошадь приготовилась сделать большой прыжок, заметил, что находится на краю рва, но не мог сообразить, что следует сделать. Он сидел, сильно нагнувшись вперед, и откинулся назад уже слишком поздно.

Но если волнение помешало ему сделать скачок, то он, во всяком случае, не забыл, как следует падать. Он отделался только ушибом плеча, лошадь же его упала и судорожно билась. Но нож воткнулся в твердую почву и сломался, как бы отказываясь дальше служить ему.

Хозяин быстро вскочил, не переводя духа, отбиваясь от настигавшей его паутины. Одну минуту он думал было бежать, но вспомнил, что находится во рву, и повернул назад. Он отбежал в сторону, и в следующее мгновение стал спускаться еще ниже, скрываясь от бури.

Здесь ему удалось спрятаться под выступом высохшего русла потока, и из своего прикрытия он смотрел на эти странные серые массы, несшиеся мимо и застилавшие плотной пеленой кусочек неба над его головой, ожидая, пока ветер утихнет и явится возможность уйти.

Один раз летевший мимо паук упал в ров рядом с ним. Он с растянутыми ногами был величиной в целый фут. Посмотрев несколько минут, как чудовище старалось убежать и пыталось кусать его сломанный нож, он поднял свой подбитый железом сапог и с проклятием бросил им в мягкую массу, намереваясь сделать то же и со вторым сапогом.

Убедившись, что полчища пауков не достигнут его, человек сел и начал раздумывать, грызя, по своему обыкновению, ногти. Его оторвало от этого занятия появление человека на белой лошади.

Он услышал стук копыт его лошади и ободряющий голос товарища еще раньше, чем увидел его. Затем маленький человек показался с лицом кающегося, таща за собой хвост белой паутины. Люди встретились, не приветствуя друг друга и не говоря ни слова. Маленький человек устал и дошел до крайнего озлобления, когда встретился с хозяином. Последнего несколько покоробил взгляд подчиненного.

— Ну что? — спросил он наконец стараясь придать своему вопросу начальнический тон.

— Вы бросили его.

— Лошадь помчала.

— Знаю, и моя тоже.

Он дерзко захохотал в лицо хозяину.

— Я говорю, моя лошадь помчала, — сказал человек, у которого прежде была лошадь с серебряной уздечкой.

— Мы оба трусы, — решил маленький.

Другой продолжал грызть ногти, как бы в раздумье, не спуская глаз с подчиненного.

— Не называй меня трусом, — сказал он наконец.

— Вы такой же трус, как и я.

— Может быть. Есть предел, за которым каждый человек начинает бояться. Это я узнал недавно.

— Но не так, как вы. Вот в том-то и разница. Я никогда не думал, что вы его бросите. Он спас вам жизнь несколько минут тому назад… Но что же вы, наш хозяин?!

Хозяин опять начал грызть ногти и сильно нахмурился.

— Никто не называл меня трусом, — сказал он. — Нет… Сломанный нож все же лучше, чем ничего… Загнанной белой лошади не снести двух человек четыре дня… Терпеть не могу белых лошадей, да уж нечего делать на этот раз. Ты начинаешь меня понимать… Я вижу, что после всего случившегося ты намереваешься очернить меня… Ты никогда не был мне по душе.

— Хозяин… — начал было маленький человек.

— Нет, нет! — отвечал хозяин.

Он вскочил, когда маленький человек хотел отойти. С минуту они смотрели друг другу в глаза. Над их головами пролетали пауки. Камни покатились, раздалось топанье ног, отчаянный крик… удар…

К ночи ветер стих. Солнце зашло безмятежно ясно, и бывший владелец лошади с серебряной уздечкой очень осторожно вышел по легкому подъему из рва; только теперь он вел на поводу белую лошадь, на которой прежде ехал маленький. Ему хотелось подойти к своей лошади, чтобы снять уздечку с серебряными украшениями, но он боялся, что ночь и ветер могут застать его в долине, а кроме того, ему была неприятна мысль, что он может увидать своего коня, усеянного пауками, а может быть, частью изъеденного ими.

Взгляд его обратился на долину.

"Я погорячился, — подумал он, — а теперь она уж получила свою награду. И они — в этом нет сомнения…"

Но что это? Далеко, над поросшим лесом скатом долины, к небу, озаренному закатом, вилась отчетливо струйка дыма.

При виде ее покорность старика сменилась яростью. Дым! Он повернул лошадь; но колебался. В эту минуту над ним что-то зашуршало в воздухе. Далеко над тростником плыл разорванный серый лоскут. Он взглянул на паутину и на дым.

"Может быть, в конце концов, это вовсе не они", — снова подумал он. Но он знал, что это именно они.

Еще некоторое время он смотрел на дым, а потом сел на лошадь.

Ему предстояло пробраться через плотную сеть паутины. На земле оказалось много мертвых пауков, а живые грызли своих товарищей. При звуке копыт — они разбежались.

Их время миновало. С земли, когда ветер не подхватывал их, они, несмотря на весь свой яд, не могли ничего сделать человеку.

Хозяин отбивался своим поясом от тех, которые подползали слишком близко. Однажды, когда их собралось несколько на чистом месте, он решил было слезть и перетоптать их ногами, но преодолел свое желание. Каждую минуту он поворачивался в седле и смотрел на дым. "Пауки… — бормотал он про себя. Пауки помешали?.. Ладно… Следующий раз я сам должен соткать паутину. И уж тогда — не выпущу!".

Начну с того, что я не автор, а лишь простой повествователь странной истории Александра Марвина. Как мне пришлось узнать ее — это само по себе могло бы составить целую историю, излагать которую у меня нет ни охоты, ни времени. Но я хотел бы, чтобы вы увидели героя моего рассказа таким, каким я видел его в последний раз: осунувшимся, бледным и вялым, преждевременно состарившимся, безнадежно качающим головой и причитающим:

— Один, один. Несчастный человек. Зачем я спасся?

Я хотел бы, чтобы вы видели его, когда он, согнувшись и проливая горькие слезы, сидел на постели из папоротника в самом дальнем углу пещеры при свете наших факелов, с тусклыми, слезящимися глазами, устремленными на струйку воды, которая капля за каплей падала с каменной сырой стены напротив, — и слышали, как он слово за словом рассказывал нам свою совершенно невероятную историю.

Правда ли то, о чем гласит эта история, или нет — предоставляю судить читателям.

Если принять во внимание показания миссис Блисс, экономки профессора Грегсби, горничной Алисы Бенч и Сайлеса Тофета, исполнявшего обязанности метрдотеля за обедом, — можно установить одно: был еще шестой член собрания, а, между тем, в лаборатории профессора Грегсби было найдено лишь пять трупов (трое слуг спаслось).

Слуги слышали крики жертв и шум разгрома, — "будто туда ворвалось какое-то ужасно фыркающее и топающее ногами животное", — как рассказывал Сайлес Тофет.

Кто был шестым членом общества, собравшегося у профессора Грегсби? Что сталось с ним? Очевидно, он не попал в число жертв Диттонской катастрофы, загадка которой не была разрешена до настоящего времени.

Я говорю "до настоящего времени" вполне обдуманно, ибо с настоящего момента ее можно считать раз-решенной. Я убежден, что Александр Марвин был шестым членом собрания. Больше того, я безусловно верю его рассказу.

Покойный профессор Хэлиард Грегсби был если не популярной, то весьма выдающейся личностью в ученом мире. Его труды, особенно знаменитый трактат "Прошлое в настоящем", представляли большой интерес даже для неспециалистов.

Выдающееся положение профессора Грегсби и известность остальных четырех жертв делают это событие особенно памятным в летописях современных катастроф.

Кроме профессора Грегсби в числе погибших были д-р Харлей, выдающийся невропатолог, Смеддервик, знаменитый биолог, Артемус Биффен, популярный художник, и не менее популярный Бентлей Блэффингем, известный импрессарио (он, по собственному признанию, мог быть импрессарио кого угодно — от певца Карузо до дрессированной блохи включительно).