Вот я уже около самой гасиенды, еще два-три шага, и я спасен. Но тут в мою левую ногу снова впились железные челюсти моего врага, и я опять упал.

Мортимер выскочил на мой зов.

— Ружье! Возьми ружье! — кричал я.

Но он или не понимал меня или сам ошалел от ужаса. По крайней мере, он стоял в двух шагах от меня, глядя выпученными глазами на пожиравшее меня чудовище. Потом я видел, что мохнатый паук-гигант, оставил меня в покое, прыгнул на Мортимера и впился хоботом в его горло…

Должно быть, я пролежал без сознания с час или полтора… Придя в себя, я пополз в дверь гасиенды. По пути лежал труп Мортимера с раздувшимся багровым лицом. Вероятно, и мое лицо напоминало лицо трупа.

Один из мулов стоял еще в углу двора: он был привязан и не мог сорваться. Я отвязал его, вскочил к нему на спину и помчался из этого проклятого места, где погибли мои товарищи. Дня два пробродил я по болотам, покуда не выбрался на старую испанскую вьючную дорогу.

Наконец, я добрался до поселка. Тут меня приняли за сумасшедшего, да, по правде сказать, я и сам себе кажусь помешанным. Меня накормили, напоили, дали мне одежду.

Зашел я к вам, мистер Сэплент, зная вас, как ученого человека, — зашел сказать, что я решил завтра же возвратиться туда, к болоту. Я уже раздобыл ружье и сделал запас разрывных пуль. Правда, никто из жителей поселка ни за какие блага не согласится последовать за мной: их напугала моя история. Но я знаю дорогу.

Только теперь узнал я, что окрестные индейцы отлично знают это место и называют его "Болотом Гигантского Паука". Слово "аранья", которое кричал нам наш проводник, индеец Педро, по-испански означает, как я теперь узнал, "паук". Мальчуган, значит, предупреждал нас, но мы были идиотами…

Итак, завтра я отправляюсь туда, к болоту и паукам. Я не могу, не могу не поехать туда. Я должен рас-платиться с этими "аранья" за гибель Мортимера и Эндрью.

Если мне это дело удастся, я вернусь через два дня.

С тех пор, как Смит отправился к "Болоту Гигантского Паука", прошло не два дня, а две недели. Он не вернулся. Значит — и не вернется…

Обсерватория в Аву на о. Борнео стоит на вершине потухшего вулкана. К северу старый кратер вырисовывается темной массой на безоблачном ночном небе. От маленького круглого здания с крышей в форме гриба крутые склоны горы уходят прямо в темный девственный тропический лес у подножья. Небольшой домик, где живут заведующий обсерваторией и его помощник, отстоит метров на сорок от обсерватории, а дальше стоят домики туземных жителей — рабочих обсерватории.

Седди, заведующий астрономической обсерваторией, лежал дома в легкой лихорадке. Его помощник, Вудхауз, прежде чем начать свое ночное дежурство, остановился на минуту перед входом в здание в немом созерцании красоты тропической ночи. Ночь была тихая. Из домиков туземцев по временам доносились голоса и смех, а в глубине леса слышался крик какого-то животного. Из густой темноты непрерывно вылетали ночные насекомые и кружились около огня.

Помощник думал о возможности новых открытий в этой темной лесной чаще, лежавшей у его ног: для натуралиста девственные леса Борнео до сих пор представляют заманчивую страну, полную неразрешенных вопросов и открытий. Вудхауз нес в руке маленький фонарь, желтый свет которого составлял резкий контраст с бесконечной гаммой оттенков ночи, начиная от бледно-голубого и кончая черным, в которые был окрашен ландшафт. Руки и лицо астронома для защиты от москитов были намазаны особой мазью.

Здание обсерватории было временное, не вполне оборудованное всем необходимым. Поэтому Вудхауз размышлял о том, что работа во временном здании, снабженном, кроме телескопа, только самыми примитивными приспособлениями, опять потребует долгого неподвижного наблюдения в самой неудобной позе. Натура-лист вздохнул при мысли о предстоящей физической усталости, потянулся и вошел в обсерваторию.

Читатель, вероятно, знаком с устройством обыкновенной астрономической обсерватории. Здание имеет большей частью цилиндрическую форму с легкой полукруглой крышей, которую можно вращать изнутри в любом направлении. Телескоп опирается основанием на каменную тумбу, находящуюся в центре здания, а часовой механизм, указывающий вращение Земли, позволяет постоянно наблюдать какое-либо нащупанное трубой небесное светило. Кроме того, целая система колес и винтов у стойки дает возможность астроному устанавливать трубу телескопа в желательном положении. В подвижной крыше имеется отверстие, перемещающееся вместе с трубой телескопа, направленной к небесному своду. Наблюдатель сидит или лежит на наклонной деревянной скамье, которую можно передвигать на колесах, как потребует того положение телескопа. С целью усилить яркость наблюдаемых звезд, в обсерватории сохраняется полная темнота.

Пламя в фонаре заколыхалось, когда Вудхауз вошел в свою круглую нору, и мрак побежал темными тенями за большой аппарат, а когда свет был прикрыт, снова как будто расползся по всей комнате.

В отверстие крыши смотрела прозрачная синева, на которой горели с тропической яркостью шесть звезд, и бледный свет их скользил по темной трубе инструмента. Вудхауз установил крышу, потом, подойдя к телескопу, повернул одно колесо, затем другое, ставя большую трубу в новое положение. Потом он посмотрел в "искатель" — маленький вспомогательный телескоп, — немного подвинул крышу, привел в порядок еще кое-какие приспособления и завел часовой механизм. Вудхауз снял пиджак, потому что ночь была очень жаркая, поставил как ему надо было неудобную скамью, на которой ему предстояло провести следующие четыре часа, и со вздохом начал свои наблюдения над небесными светилами.

В обсерватории царила полная тишина, пламя в фонаре продолжало колебаться. Лишь изредка доносился из лесной чащи крик какого-то животного, а из туземного поселка говор малайских и даякских жителей-рабочих. Вот один из них затянул заунывную протяжную песню; другие через определенные промежутки подхватывали ее припев, но и песня замолкла, — все, по-видимому, разошлись по домам, и уже никакого звука не доносилось из поселка. Шепчущая тишина становилась все глубже и глубже.

Часовой механизм, ровно тикал. Слышалось пронзительное жужжание москита, по-видимому, раздосадованного мазью, покрывавшей лицо Вудхауза.

Вудхауз переменил положение, когда медленное движение телескопа сделало его уж чересчур неудобным, и опять весь отдался работе.

Он наблюдал группу звезд в Млечном Пути, в одной из которых заведующий обсерваторией незадолго перед тем обнаружил какое-то особенное, по его словам, колебание света. Такие наблюдения не входили в круг ежедневной работы обсерватории, и, может быть, именно поэтому Вудхауз особенно заинтересовался ими. Он совершенно забыл обо всем земном. Все его внимание сосредоточилось на большом голубом круге небесного свода в поле телескопа, — круге, усеянном миллионами звезд, которые ярко сверкали на темном фоне. Во время наблюдения Вудхаузу казалось, будто и сам он несется в эфире пространства. Бесконечно далеко было светлое пятнышко, мерцавшее слабым красным огнем, которое он наблюдал.

Вдруг звезды как будто померкли. Промелькнуло что-то темное, и они опять засияли.

— Странно, — сказал Вудхауз, — должно быть, птица.

Снова повторилось то же, и вслед за этим большая труба телескопа содрогнулась, словно кто-то толкнул ее. Потом раздались оглушительные удары о крышу обсерватории. Звезды будто поплыли в сторону, между тем как телескоп, сдвинутый с места, повернулся и выскользнул из отверстия в крыше.