Звонок в дверь, однако, заставил ее встрепенуться, она с надеждой помчалась в прихожую.

— Гаспар! — выпалила она, едва открыв дверь, но на пороге стоял Витор.

— Я не смог оставить тебя в трудную минуту, — сказал он голосом, полным скорби и сочувствия. — К сожалению, Гаспар Веласкес продемонстрировал свое истинное лицо. Пока ты здесь маялась от горя и проливала слезы, он прекрасно провел время в ресторане и пришел оттуда вполне довольный и счастливый. Понимаешь, он рад, что вернулся к своей прежней жизни! В общем, прими мои соболезнования. Тебе очень не повезло с Гаспаром. Но слава Богу, что это выявилось сейчас, а не позже. Ошибку еще можно исправить. Я уверен, ты найдешь достойного человека, на которого сможешь положиться.

— Нет, Витор, я много раз обжигалась в жизни, но такого удара, какой нанес мне Гаспар, еще не получала. Вряд ли я смогу от него оправиться. Это слишком жестокий урок. Так что с мечтами о любви и замужестве покончено навсегда.

— Ну, не надо ставить на себе крест, — начал было Витор, однако Эстела прервала его:

— Помоги мне отнести чемоданы к такси. Я поеду на автовокзал.

— Что? Ты хочешь ехать в Рио на автобусе? Это слишком долго. Я сам отвезу тебя в аэропорт.

— У меня нет денег на самолет, — призналась Эстела.

— Ерунда. Я куплю тебе билет на самолет, только ты, пожалуйста, не отказывайся. Это самое малое, что я могу для тебя сделать. Ведь я же твой друг, Эстела! Единственный друг из всей семьи Веласкесов.

В глухую, непроглядную ночь, когда небо низко надвинулось над поселком, а с моря подул холодный ветер, Серена никак не могла уснуть. Эта бессонница была для нее не первой с тех пор, как ушел Рамиру, но именно сегодня она впервые усомнилась в своей правоте и почувствовала некоторую вину перед мужем. От Самюэля ей было известно, что Рамиру по-прежнему ночует под открытым небом, отказываясь поселиться даже в каюте на рыболовецком судне. И если раньше Серене мешала уснуть обида на мужа, то теперь мучила тревога за него.

К утру, однако, тучи рассеялись, а затем и солнышко выглянуло, но Серена не стала менять своего решения, принятого ночью. Она пошла к Самюэлю и попросила его отвезти Рамиру одеяла, подушки и теплую одежду.

— Ночи теперь стали холодными, — пояснила она смущенно.

— А почему бы тебе самой не отвезти? — спросил Самюэль. — Вы же не враги друг другу. Зачем мне быть посредником между вами?

Эстер, видя смущение Серены, пришла ей на помощь и тоже стала уговаривать мужа поехать к Рамиру.

— Я к нему поеду, но завтра, — твердо ответил Самюэль, и Эстер поняла, что он намеренно привередничает, желая таким образом свести бывших супругов. — Так что поезжай к нему ты. И сегодня же, а то к ночи погода может опять испортиться.

Отправляясь к Рамиру, Серена не сказала детям, куда едет, но те сами все поняли и с затаенной надеждой ожидали ее возвращения. Однако их надежда была напрасной. Рамиру встретил жену холодно, заявив, что такая забота с ее стороны выглядит по меньшей мере смешно.

— Не стоит ночевать здесь, пока ты не построил дом, — сказала Серена, оставив без внимания его колкости. — Так недолго и простудиться, заболеть.

— Если станет холодно — уйду на корабль.

— Рамиру, я понимаю, у тебя горько на душе, но и у меня — тоже. Давай на время забудем про обиды, сядем и спокойно обсудим, как нам жить дальше.

— Где сядем? На мокром песке? — не сдержал он своего раздражения. — Или, может быть, в том доме, откуда ты прогнала меня, как паршивого пса?

— Я приехала сюда не затем, чтобы ругаться, — с достоинством ответила Серена. — Мое беспокойство о тебе можно понять: мы столько лет прожили вместе. И дети тоже переживают за отца, оказавшегося без крыши над головой. Но если тебе хочется враждовать, то, извини, я лучше уеду.

Серена направилась к «джипу», стараясь ступать уверенно и твердо, но от Рамиру не укрылось, с каким трудом дается ей каждый шаг. Острое чувство жалости и вины перед этой гордой, но несчастной женщиной пронзило его сердце.

— Постой, — сказал он глухим от волнения голосом, — я отвезу тебя в поселок.

— Это ни к чему, — ответила она. — Ты что, пожалел меня? Не надо, не жалей: самое худшее я уже пережила.

— У меня есть дело к Самюэлю и Маджубинье.

— Ну, тогда садись за руль.

Всю дорогу они ехали молча, и лишь у самого поселка Серена сказала:

— Надеюсь, ты зайдешь к детям. Им очень тяжело без тебя.

Увидев отца и мать вместе, Асусена и Кассиану бросились к «джипу» и, едва выйдя из машины, Рамиру попал в их объятия.

— Ты вернулся, папочка! Дорогой, любимый! Я знала, что ты вернешься! — воскликнула Асусена, целуя его.

Серена стояла чуть поодаль, в глазах ее проступили предательские слезы. Чтобы не расплакаться, она ушла в дом. А Рамиру, у которого сердце разрывалось от боли, вынужден был мягко отстранить от себя дочь, сказав, что ему нужно поговорить наедине с Сереной.

Когда он вошел, Серена уже успела взять себя в руки и встретила его со сдержанным почтением — как гостя, но отнюдь не как мужа и хозяина этого дома: предложила ему стул, налила в чашки кофе.

— Так о чем ты хотела со мной поговорить? — холодно спросил Рамиру.

— О нашем разводе, — сказала она спокойно, как о чем-то будничном. — Надо решить, что кому достанется, как будем отмечать дни рождения детей, когда ты будешь их навещать, ну и так далее. Об этом лучше договориться сразу, чтобы потом не возникало недоразумений.

— Да, пожалуй, ты права, — Рамиру поддержал предложенный ею тон. — Это лучше, оговорить сразу. Ящик с инструментами я уже взял, а больше мне ничего не нужно. Дострою себе хижину. Буду ходить в море, как прежде. Так что вам на жизнь хватит.

— Нет, Рамиру, теперь все переменилось, — попыталась возразить Серена, но он прервал ее:

— Как бы далеко я ни был, мне придется оставаться главой семьи. Пока у тебя не появится другой муж.

— Другой? — возмутилась Серена. — Ты вздумал надо мной поиздеваться?

— Нет, вовсе нет. Но рано или поздно он появится. Ты — красивая, сильная, умная. Почему бы тебе заново не устроить свою жизнь? А пока я буду содержать семью.

— Тебе придется содержать две семьи, — напомнила Серена. — Хотя Летисия и богатая, но ты же не захочешь жить за ее счет?

— Это мне решать, — сердито одернул ее Рамиру.

— Безусловно, тебе. Ну а за мной остается право брать или не брать у тебя деньги. И я прямо заявляю: твоих денег мне не надо, Рамиру Соарес! Живи спокойно. Попробуй начать все сначала. Даст Бог, у тебя это получится.

Пообещав Питайте найти фото ее отца, Мануэла поставила себя в очень сложное положение, выхода из которого не было. Точнее, один выход был — рассказать дочери всю правду, но Мануэла по прежнему не могла этого сделать. Чтобы покончить с двусмысленной ситуацией, ей пришлось сказать дочери, что фотокарточка бесследно исчезла. Всегда спокойная и сдержанная, Питанга отреагировала на это сообщение истерикой, немало напугав мать.

— Скажи, как она могла исчезнуть? — кричала дочь, захлебываясь слезами. — Если ни ты, ни я, ни дед ее не трогали, то куда она могла деться?

— Ну, не знаю. Потерялась.

— Ищи!

— Я все обыскала тысячу раз. Поверь мне, доченька, ее нет.

— Это ужасно! — воскликнула сквозь слезы Питанга. — Я не могу этого ни понять, ни простить. Ты говоришь, что любила отца, а сама потеряла его единственное фото! У меня не укладывается это в голове. Тут одно из двух: или ты никогда его не любила, или — что-то скрываешь от меня. Да! Иначе я не могу объяснить твоего странного поведения.

Ошеломленную таким заявлением Мануэлу, не знающую, что ответить дочери, спас Самюэль, пришедший в тот момент к старому Кливеру. Питанга поспешно удалилась, а Мануэла вынуждена была признаться Самюэлю, из-за чего возник конфликт.

— Может, стоит рассказать ей все? Питанга уже взрослая, — мягко посоветовал он.