Среди литературных жанров, получивших в последнее время широкую популярность, особое место принадлежит жанру, затрагивающему острые социальные, экономические и политические проблемы развития человеческого общества. Наиболее выдающиеся произведения этого жанра, такие, как антиутопии Замятина, Оруэлла и Хаксли, социальная фантастика Видала, братьев Стругацких, Лема, детективно-производственные романы Хейли и Чейза, пользуются постоянным читательским спросом как за рубежом, так и в нашей стране.

Во многом это связано с тем, что современная жизнь многообразна и неоднозначна в своих проявлениях, тесно связана с событиями прошлого. В ней порой нерасторжимо переплетены как бытовые и исторические, детективные и лирические, экономические и социальные сюжеты, события, кажущиеся нам ничем не примечательными, так и то, что представляется фантастическим и даже мистическим.

Проблемы места человека в современном мире, его отчаянного бессилия перед натиском стихии как в природе, так и в общественной жизни, наступления на его законные права со стороны монополий и тоталитаризма все чаще становятся предметом исследования не только социально-экономической печати, но и художественной литературы. Массовый уход от реальности, от борьбы за свои права в призрачный мир религиозных иллюзий и мистицизма вызывает серьезную озабоченность у тех, для кого дороги идеалы свободы и человеческого достоинства.

Так, в последнее десятилетие восточный мистицизм, замешенный на древних учениях и верованиях, вновь, как это уже не раз повторялось в критические моменты мировой истории, истории отдельных стран, стал объектом заинтересованного внимания миллионов и миллионов людей. Таинственные, вызывающие восхищение и душевный трепет учения индийских йогов, импозантные «живые боги», совершающие невероятные чудеса на глазах у изумленных доверчивых поклонников, неодолимо манят своей загадочностью. Люди ищут в уходящем своими корнями в далекое прошлое восточном мистицизме, казалось, уже безвозвратно утерянные пути в земной рай — царство беспечного счастья и свободы, где исполняются все мечты и не подавляются естественные человеческие порывы.

Однако часто эти люди попадают в ловушки, расставленные теми, кто верой и правдой служит сильным мира сего. Среди них особое место занимают слуги современных левиафанов — транснациональных корпораций. Безусловно, большая часть этих возникших на гребне научно-технической революции крупнейших компаний Запада так или иначе придерживается «кодекса чести» бизнеса и вносит свой заметный вклад в развитие мировой экономики. Но, как свидетельствуют факты, грань, отделяющая правоправные действия от недозволенных операций, часто очень условна.

События в предлагаемом читателю повествовании развертываются в свободных временны́х рамках. Они могли случиться в наши дни, а может быть, имели место в недалеком прошлом или случатся в ближайшем будущем. Не это важно. Важно то, что для них имеются объективные предпосылки там, где фундамент демократических свобод еще очень узок и непрочен. Многие персонажи, действующие в книге, имеют реальные прототипы, однако возможные совпадения отдельных фактов, имен и названий с реальными являются случайными.

Первым бездыханное тело Бенджамина Смита, достаточно хорошо известного среди небольшой, но сплоченной группы ученых, называющих себя биосоциологами, — науки, только еще начавшей оформляться в некоторых странах Европы, обнаружил садовник. Уже больше 10 лет каждое утро, кроме воскресенья и праздников, приходил он в дом, где проживали братья Смит. Аджит (так звали садовника), как всегда, ровно в 7 часов (в декабре в это время еще только рассветает) свернул на своем новеньком, начищенном до блеска велосипеде с широкой проезжей части главной улицы фешенебельного квартала Гольф Линкс на дорожку, огибавшую несколько особняков, отделенных от шумной проезжей части небольшим сквериком, засаженным травой и низким вечнозеленым кустарником.

Приблизившись к массивной каменной ограде особняка братьев Смит, он пропустил группу молчаливо шагавших, закутанных в грязные серые накидки, в литых резиновых тапочках на босу ногу строительных рабочих. Как ему показалось, они необычно долго задержали свои взгляды, почти одновременно повернув головы, на видневшемся из-за ограды двухэтажном особняке, а затем, миновав ограду, разом, будто по сигналу невидимого дирижера, негромко, но с энтузиазмом и благоговением запели гимн богине Кали. Аджит про себя немного этому удивился — ведь этот гимн можно было петь лишь в храме, у изображения столь грозной богини. Поэтому садовник не сразу нажал кнопку звонка, расположенную слева, чуть сбоку за выступом в каменной стене около массивной железной калитки. Взглядом проводил он певших, пока те не скрылись из виду, и только тогда привычным жестом потянулся к чуть потрескавшейся от долгой службы цвета слоновой кости кнопке звонка. Но его рука остановилась на полпути, поскольку он вдруг понял, что нажимать кнопку звонка нет никакой нужды — калитка не была на запоре. Это удивило садовника отнюдь не меньше, чем запетый не к месту гимн богине Кали. Обычно Махмуд, слуга-чокидар, никогда не позволял оставлять калитку открытой даже днем — время было неспокойное. Банды голодных, вооруженных дубинами безработных и беглых батраков уже не однажды посещали богатые дома в столице.

Аджит толкнул рукой калитку — она плавно открылась, пропуская садовника внутрь. Войдя во двор, он аккуратно прислонил велосипед к забору и задвинул засов калитки. Под ногами захрустел мелкий гравий дорожки, полукругом огибавшей вход в дом, оставляя посредине небольшой островок цветов. Аджит никогда не ездил внутри двора на велосипеде, а, придерживая его рукой, обычно не спеша шел по дорожке к дому, осматривая по пути кусты и клумбы, останавливаясь, чтобы поправить ветку или цветок, иногда заговаривая со своими любимцами — кустами нежно-розовых роз. Садовник жил своим особым, не похожим ни на какой другой, вечно прекрасным миром цветов и растений. Они были для него словно живыми, составляли то, без чего ему, рано потерявшему сначала двух своих сыновей, а затем и жену, трудно, да, пожалуй, и вовсе невозможно, было бы жить на свете.

Хозяева давно предлагали Аджиту переехать в одно из пустующих помещений дворницкой, но он все не решался, хотя каждый день ему приходилось проделывать отнюдь не близкий путь почти через весь город. Причина его отказа от столь выгодного предложения была мало кому понятна: не будет же здравомыслящий, хотя и с большой чудинкой, человек так держаться за несколько кустов роз да одну-другую цветочную клумбу, ютиться в крошечной, в сезон дождей насквозь промокающей, зимой постоянно холодной полуразвалившейся лачуге, когда совершенно бесплатно ему предлагают очень приличное жилье. Но для Аджита невозможно было бросить цветы у дома, где он жил. Ведь они — вся его семья, и каждое утро он здоровался с сыновьями, ставшими крепкими кустами ярко-красных роз, целовал жену в нежно-желтые бутоны. Мало кому было известно, что к этим кустам посыпал он прах своих умерших родных и они были всегда рядом с ним, провожали каждое утро на работу, а вечером ждали его домой. Он привык разговаривать с цветами, и они, как ему казалось, общались с ним, рассказывали ему о многом, чего не может знать человек.