Это сейчас было главным: пройти через все эти опасности и вернуться без потерь.

Громов постоянно контролировал ситуацию.

Я молча наблюдал за его действиями. Похоже, он держался из последних сил. Ведь в Афганистане, как я уже говорил, стояли чрезвычайно напряженные дни. Даже, может быть, самые напряженные за всю войну: еще шли бои, но уже дорабатывались графики вывода войск из страны, формировались колонны, прорабатывались маршруты, сроки, система безопасности. Времени едва оставалось на пару часов сна.

Из Москвы, из Министерства обороны СССР, звонили каждые пять минут: им оттуда, конечно, было виднее, что и как надо делать в Афгане.

Суета была бездарной, опека мелочной.

Офицеры штаба ОКСВ негодовали.

Громов вида не подавал.

По моральным и профессиональным достоинствам он очень напоминал маршала Александра Михайловича Василевского, с которым мне тоже приходилось встречаться, хотя и в другой обстановке и в другое время. Громов держался, как подобает боевому, а не паркетному генералу.

Жгучий доклад: «Десант на месте. Сражаться не с кем».

Погибшие о своей гибели свидетельствовали сами: двое — подполковник Сериков и рядовой Смертенюк, как и сообщали афганцы, — лежали возле бронетранспортера. Трое других — механик-водитель Кравцов, подполковники Бобрик и Крючков — находились по другую сторону БТР… Афганцам необходимо было пройти сто метров… Всего сто метров — ровно столько, сколько нужно, чтобы по-настоящему обследовать место трагедии.

Афганцы не прошли.

…Не рискнули.

Шурави лежали на спинах, лицами к небу. Голова каждого была приколочена к земле остро отточенным деревянным колом, вбитым через рот.

Первую задачу десантники выполнили. Предстояла вторая: вернуться живыми на базу. И вернуть своих мертвых. Громов закрыл глаза. Тут же открыл. Сказал в трубку:

— Возвращайтесь!

И добавил: «С предельной осторожностью».

— Подходят к базе!

— Хорошо.

— Подошли.

— Хорошо.

— Заходят на посадку…

— Хорошо.

— «Вертушки» на земле.

…Громов сидел за тяжелым письменным столом, освещенным вечерним кабульским солнцем. Он смотрел на аппарат связи, по которому должен был доложить о результатах операции министру обороны СССР. При словах: «“Вертушки” на земле, повреждений и потерь нет» — он поднял трубку и сказал: «Соедините с Москвой. Это Громов».

Как руководитель-практик Борис Громов рос и формировался в Афганистане. Человек с блестящей военной карьерой, он представлял новое поколение военачальников. В отличие от генералов старой формации Громов был более демократичен. Он по-суворовски любил и не чурался солдат. Вслух высказывал недовольство засилием военной бюрократии. Сторонился начальственных саун.

Был смел. Я не раз встречал его на афганских дорогах без охраны, с одним-двумя солдатами в вездеходе.

Обаятельный генерал — редкость в любой армии. В иные моменты Громов бывал для своих подчиненных не просто обаятельным, а самым близким человеком на земле. При этом, как водится, он четко и последовательно выполнял свою боевую миссию в Афганистане.

Мне нравилось в нем все: как он отвечал на вопросы и задавал их. Слушал доклады и требовал исполнения. Ставил боевые задачи и анализировал их решения. Нравились его корректность и скромность. Черт возьми! Он был достоин другой войны. Или торжественного мира.

Если мои впечатления от Громова были точными, тогда это была одна из самых драматических фигур в Афганистане.

Геннадий Бочаров

Перед окнами многоэтажной гостиницы «Словения» — Музейная площадь, речной вокзал и безбрежная, как морской залив, Волга с ажурным пешеходным мостом, уходящим за горизонт.

Волжская вода, вся в золотых чешуйках света, играющих на волнах, сияет так ярко, что больно смотреть. День обещает много тепла и радости.

В это утро на набережной Космонавтов мы встретились с Сергеем Всеволодовичем Громовым для того, чтобы совершить экскурсию по улицам города, где родился и вырос он сам и его младший брат генерал Борис Всеволодович Громов.

Сергей Всеволодович — инженер по профессии. Он и сейчас, будучи уже пенсионером, продолжает работать на заводе. Но сдается мне, что в душе его живет профессиональный историк и краевед, — так увлеченно он рассказывает о своем родном Саратове.

Этот город на излучине великой русской реки — место рождения нескольких поколений семьи Громовых.

В конце сороковых — начале пятидесятых, когда здесь подрастал и учился в Суворовском училище будущий Герой Советского Союза и нынешний губернатор Московской области, Саратов внешне мало отличался от провинциального купеческого города, по которому бродил опальный мечтатель Чернышевский, где всем ходом жизни правили потоки товаров, плывущие вверх и вниз по главной водной дороге России.

Крепость Саратов была построена на правом берегу Волги в июне 1590 года для укрепления юго-восточной окраины Московского государства от набегов кочевников и охраны главного водного пути. Название Саратов происходит, скорее всего, от соединения татарских слов: «сары» — желтый и «тау» — гора. Возможно, название городу дала гора, которая сейчас именуется Соколовой. В старину на ее вершине горели костры сторожевых постов, охранявших восточные пределы Русского государства.

Город Саратов пережил немало нашествий и осад, через него прокатились волны двух величайших крестьянских войн, возглавляемых казацкими атаманами — Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым.

Из укромных бухт высокого берега Волги вылетали стремительные челны Степана Разина, и ватага его со свирепым боевым кличем — «Сарынь на кичку!» брала на абордаж и грабила богатые купеческие караваны. В этих местах хмельной атаман, согласно народной легенде, кинул в «набежавшую волну» добытую в очередном набеге персидскую княжну.

В июне 1722 года произошло знаменательное событие в истории города. Российский император Петр Великий посетил Саратов и «в знак своего благоволения и на память жителям» оставил свои головной убор и трость, которые сначала хранились в Саратовской ученой архивной комиссии, а ныне в областном музее краеведения. Как отмечали многие исследователи, император Петр Алексеевич «всегда обращал внимание на саратовскую землю и далеко смотрел в будущее края».

В Малыковке, к востоку от Саратова, Емельян Иванович Пугачев впервые назвал себя императором Петром III. Позже здесь он был арестован и отправлен в Казань. Однако ему удалось освободиться, и в 1774 году он снова появился в Саратове уже во главе громадной крестьянской армии.

7 августа Пугачев принял присягу жителей города.

В саратовском Заволжье и закончилось восстание Пугачева. После разгрома армии атаман, которому удалось бежать, был схвачен своими же соратниками и передан царским властям.

Емельяна Пугачева, как зверя в клетке, провезли от Саратова до Москвы и казнили на Красной площади.

В городе сохранилось старинное здание, в подвалах которого содержались арестованные соратники Пугачева. Они были повешены у кузниц (ныне улица Кузнечная). В память о крестьянском вожде одна из улиц города носит имя Пугачева.

С Саратовом связаны имена многих великих писателей России, начиная с самого Александра Сергеевича Пушкина, который прошел по путям знаменитой Крестьянской войны, собирая документы и свидетельства для своего исторического исследования об истории Пугачевского бунта.

По сей день сохранился дом (улица Лермонтова, 34), в котором в январе 1830 года жил великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов.