Исключительно мужественное выступление цельного и честного человека.

Б. В. Громов:

— Я, конечно, понимал, что выступление на суде станет концом моей военной карьеры, и был к этому готов. Служить в таком Министерстве обороны, которое создали Ельцин и Грачев, я не мог и не хотел.

Все, что тогда творилось, иначе как преступлением назвать нельзя. И не только суд над членами ГКЧП, настоящую тревогу и возмущение вызывало то, что творилось в Чечне.

1993 год. Штурм Белого дома! Мы и тут отличились. Даже поджог рейхстага не идет в сравнение.

В эти дни мне было поручено встретить министра обороны Норвегии. Позже он стал министром иностранных дел этой страны. Ехали мы из Министерства обороны за город, в отведенную ему резиденцию, и как раз по Кутузовскому. Здание Верховного Совета было оцеплено и окружено по периметру колючей проволокой.

Я просто об этом забыл. Если бы помнил, то повез бы гостя по другой дороге.

Проезжаем, смотрю, у министра вытянулось лицо, спрашивает, что это такое, и показывает на заграждения из колючей проволоки. В центре Москвы, прямо на асфальте, эти мотки колючей проволоки, то, что называется спираль Бруно, мешки с песком, за которыми вооруженные люди.

Пришлось на ходу что-то придумывать. Сказал, что проводятся военные учения в условиях города.

Расстрел Белого дома был в понедельник, а в воскресенье мы с женой были в гостях на даче в Баковке. На этой встрече были актриса Наташа Селезнева, режиссер Галина Волчек и еще кое-кто из интересных и приятных людей. За разговором время бежало незаметно. Часов в пять мы с женой стали собираться домой. Весь вечер нас не покидало неприятное предчувствие. Что-то должно случиться очень нехорошее. Приезжаем домой, нас встречает перепуганная теща, жалуется: «Стоит только вам уехать, как все телефоны начинают разрываться, а я не знаю, что отвечать!!»

Позвонил в секретариат, и мне сказали, что министр собирает срочное совещание, всем нужно быстрее приехать на свои рабочие места.

Я работал в старом здании Генштаба. Получилось так, что мне достался кабинет, который занимал Георгий Константинович Жуков в то время, когда был министром обороны. Приехал, звоню Грачеву, он недовольно мне выговаривает:

— Вы, конечно, опоздали. Я уже провел совещание. (Его, оказывается, устроили в новом комплексе, там, где располагаются нынешний Генштаб и основные службы министерства.) Положение в Москве, как вы знаете, очень напряженное. Поручаю вам заняться обороной здания, в котором вы находитесь.

— Обороной от кого? — спрашиваю.

— Ну что, вы не понимаете? Сами же видите, что творится!

Ну ладно, чего попусту разговаривать. Пригласил к себе начальника охраны, передал ему ценное указание министра. Вот и все. На мой взгляд, ничего больше делать и не следовало. Никто нас штурмовать явно не собирался.

Часов в восемь вечера опять звонит Грачев и сообщает, что принято решение — завтра штурмом будут брать Белый дом (Верховный Совет).

Я был этим сообщением совершенно ошеломлен. Спрашиваю:

— Как вы представляете себе такой штурм?!

— Надо посещать совещания, которые проводит министр. Вам тогда было бы все понятно.

— Все равно не представляю себе, как можно в мирное время штурмовать правительственное здание в центре Москвы. Это же не штурм рейхстага.

Что мог объяснить Грачев?! В последнее время нам стало очень трудно разговаривать. В Афганистане он был моим подчиненным, и я прекрасно знал ему цену. Любая должность выше командира дивизии была для него непомерной. А тут вдруг министр! И все же со мной он чувствовал себя неуверенно и неловко.

— Сегодня будет проводиться коллегия министерства с участием президента Российской Федерации (подчеркнул). Ваше присутствие обязательно. Будет приниматься окончательное решение. Но нам всем нужно готовиться к штурму.

— А коллегия тогда зачем? — спрашиваю.

— Чтобы обсудить план предстоящей операции.

— Вспомни, — говорю, — какое было положение в 1991 году. Тогда тоже собирались штурмовать Белый дом. И как нам всем повезло, что армия и МВД отказались участвовать в этой авантюре. Для меня уже тогда вопрос был решен раз и навсегда. Я сделал все, чтобы внутренние войска и милиция не участвовали ни в каких усмирительных и карательных операциях. И сейчас заявляю с полной ответственностью, что никогда не приму участия в военных действиях в своей стране против своего народа. Ни в каких совещаниях по поводу штурма участвовать не собираюсь и не буду! — На этом наш разговор закончился.

Ночью действительно собрали коллегию. Сначала там был Черномырдин. Долго совещались, наконец и Ельцин подъехал. А войска в это время уже выдвигались. Часть из Таманской дивизии, часть из Кантемировской. Танки в основном, экипажи только офицерские.

Грачев потом говорил, будто он потребовал у Ельцина какой-то письменный приказ. Все это, я думаю, он уже позже придумал. Вообще он боялся Ельцина как огня.

Это были дни позора. Танки стреляли по Белому дому!

В результате все получили то, что «заслуживали»: кто власть, кто звезды героев России, а кто братскую могилу на неведомом кладбище…

Стремительно нарастало напряжение вокруг Чечни. В этих событиях Громов принимал непосредственное участие с момента их зарождения. В первый раз он был направлен в Грозный после завершения съезда народных депутатов СССР.

Б. В. Громов:

— Слетать в Грозный меня попросил Руслан Аушев. В Чечне тогда резко обострилась обстановка. Возник постоянно действующий митинг против коррупции и против тогдашнего руководства республики. Председателем Верховного Совета — высшим в республике должностным лицом — был тогда Завгаев.

Со мной приехало несколько известных людей, в том числе Махмуд Эсамбаев — замечательный человек, царствие ему небесное. Мы там много выступали, встречались с различными людьми, в результате напряжение сняли, и народ с центральной площади разошелся.

В те дни впервые как активное действующее лицо проявил себя Дудаев. Он был тогда просто командиром дивизии дальних бомбардировщиков, дислоцированных в Таллине. Говорил, что якобы совершенно случайно приехал на родину.

Тогда произошла первая моя встреча с ним.

Пишут, что он воевал в Афганистане. Неправда. Дивизия в боевых действиях действительно иногда участвовала. Мы ставили задачи, они поднимались с аэродрома возле Таллина, прилетали к нам, отрабатывали и улетали, не приземляясь. Это же дальняя авиация.

Достаточно было одной встречи, чтобы понять: Дудаев очень плохо владеет собой. И все, кто вместе со мной принимали участие в разговоре, в один голос подтвердили, что это психически неуравновешенный человек.

Явно выраженная мания преследования. Он очень хорошо говорил, увлекаясь и забывая о собеседниках. Оратор потрясающий. Собеседник никакой. Кроме себя никого не слышал. Таких людей не так уж мало в нашей жизни. Иные даже оставили заметный след в истории.

После этого я летал в Грозный еще два раза. Ситуация явно выходила из-под контроля. Меня направлял туда Грачев специально для того, чтобы говорить с Дудаевым.

Положение сильно осложнялось тем, что в Грозном стояла учебная дивизия. На два штата она была обеспечена оружием, боеприпасами и всем необходимым. Не хотелось даже думать, что может случиться, если это оружие попадет в руки чеченской оппозиции.

Мы с Дудаевым подолгу беседовали, если это можно так назвать. То есть он говорил много и увлеченно, но меня почти не слышал. Твердил, что любит Россию — свою большую родину, но еще больше любит Чечню — землю своих вольнолюбивых предков. «Все, что о нас пишут, что мы русских вытесняем и прочее, — это ложь и провокация», — вдохновенно врал он, отрицая очевидное. Уже вовсю разворачивался исход русских из Чечни и в особенности из Грозного.

Я обо всем Грачеву докладывал, писал докладные в правительство и президенту, формулировал свое видение, что там необходимо сделать. Основная идея заключалась в том, чтобы любыми законными способами убрать Дудаева из Чечни. Лучше всего взять его в Москву на какую-нибудь почетную должность. Будучи человеком болезненно тщеславным, он на это охотно пойдет. Не менее важная задача — вывезти из Чечни огромное количество оружия, пока оно не перехвачено и не повернуто против нас.