Кроме личных симпатий у меня были и кое-какие деловые соображения. Надеяться на вступление в один из «клубов по интересам» мне было сложно, потому что мои интересы, по правде говоря, несколько выходили за рамки предусмотренных клубным уставом, а вот на вступление в спортивный клуб я вполне мог рассчитывать. В один из воскресных дней, прочитав накануне в газете объявление о том, что спортивный клуб проводит соревнования по стрельбе, я отправился в городской тир.
Соревнования еще не начались, и я скромно встал в сторонке и стал присматриваться к стрелкам, судьям и зрителям. Поскольку на соревнования по стрельбе ходит вполне определенная категория любителей этого вида спорта и все собравшиеся в этот день в тире знали друг друга, мое появление не осталось незамеченным. Вскоре ко мне подошел плотный пятидесятилетний мужчина с волевым лицом, представился президентом спортклуба и любезно поинтересовался, что привело меня в тир.
Я был не менее любезен и ответил, что приехал в страну пару месяцев назад, у себя на родине увлекался стрельбой, хотя, если быть совсем точным, стрелком я стал после того, как по возрасту вынужден был оставить современное пятиборье.
Президент очень обрадовался, сказал, что в их спортивном клубе культивируется не только стрельба, но и конный спорт и фехтование, поэтому я смогу заниматься почти всеми любимыми мною видами спорта. Он подвел меня к оформленному с чисто французской фантазией щиту, на котором были зафиксированы рекорды стрелкового клуба (надо сказать, что они были и рекордами этой страны, потому что коренное население получило независимость в результате политических манипуляций, без вооруженной борьбы, и поэтому не имело возможности, как в некоторых других колониях, поупражняться в стрельбе), и с гордостью указал на два из них, которые были установлены им лично. Так я узнал его фамилию.
Затем президент спросил, какие результаты в стрельбе показывал я и в каких соревнованиях мне доводилось участвовать. Я честно назвал свои лучшие результаты, и поскольку рекорды стрелкового клуба были на уровне нашего первого разряда, а я стрелял чуть лучше нормы кандидата в мастера, то мои результаты произвели на президента большое впечатление. Мне даже показалось, что он в какой-то миг пожалел о том, что обратился ко мне, так как почувствовал реальную угрозу установленным им рекордам. Но потом он, видимо, вспомнил, что я пятиборец, и подумал, что меня от стрельбы отвлекут другие виды, входящие в эту спортивную дисциплину. А может, мне это только показалось.
Я также сказал президенту, что однажды участвовал в чемпионате своей страны по стрельбе и занял тридцать восьмое место. Он посмотрел на меня с явным недоверием, причину которого я узнал несколько позже. У меня не было особых поводов хвастать своими спортивными достижениями. Больших высот я в спорте не добился, если не считать высотой мастерский норматив, поскольку всегда смотрел на спортивные занятия только через призму своей будущей профессиональной деятельности.
Но даже после весьма сдержанного описания моей спортивной карьеры президента так увлекла перспектива заполучить в свой клуб сильного спортсмена, что он с большой настойчивостью стал предлагать мне немедленно вступить в клуб, обещая оказать всяческое содействие и даже позаботиться об обязательных в подобных случаях рекомендациях.
Я тоже этого очень хотел, но, руководствуясь профессиональными соображениями, проявил сдержанность и уклончиво ответил, что не догадался привезти с собой инвентарь и поэтому затрудняюсь сразу дать определенный ответ.
Президент обещал помочь и в этом деле, заявив, что кое-какой инвентарь можно купить в местных магазинах, остальное выписать из Франции.
Я продолжал колебаться, и тогда президент пригласил меня после соревнований отобедать в его компании и продолжить разговор. Эта идея меня увлекла, и я согласился. Он был обрадован и на радостях предложил мне, если я, конечно, не против, принять участие в судействе. К его явному удовольствию, я принял и это предложение и очень быстро доказал, что в обществе «Динамо» мне не зря присвоили судейскую категорию. Квалифицированное судейство еще больше укрепило мою репутацию.
Все было превосходно, если не считать того, что меня несколько смущал энтузиазм, с которым президент предлагал вступить в клуб сотруднику советского посольства. Но потом я решил, что у меня еще будет время все обдумать, а пока надо принимать все как есть. В конце концов я ведь и сам искал возможность вступить в этот клуб.
После соревнований целая кавалькада машин отправилась на виллу президента. Среди приглашенных оказались спортивный директор клуба, казначей, несколько членов правления. Меня, конечно, больше интересовали не их общественные нагрузки, а занимаемое ими служебное положение в государственных и прочих учреждениях, но я не проявлял излишнего любопытства, резонно полагая, что со временем, когда я стану их одноклубником, они сами мне с удовольствием все расскажут.
Пока жены приглашенных помогали хозяйке накрывать на стол, не обращая никакого внимания на собственных детей, придумавших какую-то игру и, совсем как наши ребятишки, с воплями носившихся по дому и прилегающей к нему территории, мужчины уселись в кресла вокруг низенького столика и занялись преприятнейшим делом, которое в «свободном» мире получило название «аперитив».
Эта процедура сопровождается обычно неторопливой светской беседой и весьма заметно отличается от посиделок где-нибудь в уральском или сибирском городке, потому что в руке у каждого собеседника не граненый стакан с водкой, а тонкий и высокий стакан с нарисованными парусниками или автомобилями в стиле «ретро», наполненный каким-нибудь сильно разбавленным напитком и кусочками льда, а сама беседа называется «дискуссией». Я запомнил это на всю оставшуюся жизнь после того, как однажды знакомый француз поправил меня, когда я предложил ему посидеть в баре и поболтать.
Он сказал так:
Мишель, никогда не употребляй это слово! Болтать — это женское занятие, а мужчины всегда дискутируют!
Так вот, во время этой дискуссии казначей, оказавшийся, кстати, исполнительным директором крупного банка, спросил меня:
— Месье, а по какому контракту ООН вы здесь работаете?
Его вопрос несколько удивил меня, и я ответил, что я не международный чиновник, а сотрудник посольства.
— Прошу прощения, месье, — в свою очередь удивился казначей, — но почему же я вас тогда не знаю? Я регулярно бываю в вашем посольстве, знаю всех, кто там работает, но вас никогда не видел.
Эти слова не на шутку меня озадачили, и я стал лихорадочно соображать, как это ему удается регулярно бывать в нашем посольстве без ведома офицера безопасности. Не найдя удовлетворительного ответа, я решил уточнить:
— А какое посольство вы имеете в виду?
Теперь снова пришла очередь удивляться казначею. Со свойственной некоторым французам экспансивностью он всплеснул руками и ответил:
— Как это какое? Разумеется — итальянское!
И тут я сообразил, почему президента удивило, что я с почти мастерским результатом занял только тридцать восьмое место в первенстве моей страны. Он-то тоже имел в виду Италию, а там с моим результатом я наверняка попал бы как минимум в первую пятерку!
Все на какое-то время отвлеклись от аперитива и прислушивались к нашей беседе. Когда я ответил, что не имею никакого отношения к итальянскому посольству, потому как являюсь сотрудником Посольства СССР, возникла немая сцена наподобие той, которой кончается спектакль «Ревизор». Причем мои собеседники исполнили ее так, что им могли бы позавидовать не только провинциальные актеры, но и корифеи знаменитого Малого театра.
Спортивный директор оказался наиболее эмоционально устойчивым человеком, за что, очевидно, и был избран на этот высокий пост. Он первым оправился от шока и, посмотрев на ошарашенного президента, который все еще сидел в позе почтмейстера из гоголевской пьесы, спросил:
— Серж, кого ты к нам привел?