Я отправился за Пайчадзе в нашу каюту. Движения были легки, и во всех членах тела чувствовалась какая-то необычайная сила. Причина этой иллюзии заключалась в слабом притяжении Марса. Передвигаться по кораблю было очень неудобно. Его переходы и небольшие круглые люки-двери не были приспособлены для «весомых» условий.

В каюте только шкаф занимал, относительно нас, естественное, «земное» положение. Глядя на стол, прикреплённый ножками к боковой стене, трудно было поверить, что совсем недавно я сидел за ним с полным комфортом. Наши постели-сетки, в которых так удобно и мягко спалось, висели по сторонам окна, недосягаемые и бесполезные для нас, ставших такими тяжёлыми и неповоротливыми. Вместо них в каюте висели два гамака, в которые мы забрались не без труда, посмеиваясь друг над другом.

Арсен Георгиевич решительно отказался от разговора и, улёгшись поудобнее, тотчас же закрыл глаза.

Сейчас он крепко спит, а я кончаю свою запись. Она получилась очень короткой, но всё основное записано.

Завтра примемся за работу. Программа составлена ещё на Земле и имеет три варианта, в зависимости от того, что мы найдём на этой планете. Боюсь, что придётся сократить даже самый последний вариант, рассчитанный на тот случай, если Марс окажется совершенно необитаемым. Судя по тому, что мы видели из окон корабля, планета – сплошная пустыня. Собрать образцы растений недолго. Завтрашний день будет посвящён подготовке, а затем мы совершим четыре экскурсии с целью исследования местности в радиусе ста километров от стоянки звездолёта. Первую совершат Камов и Пайчадзе, а следующие – Белопольский и я. Такой порядок – был установлен потому, что на корабле всегда должен оставаться Камов или Белопольский, а также кто-нибудь из наших астрономов, на случай, если участники экскурсии погибнут. Корабль при всех обстоятельствах должен вернуться на Землю. Это наш долг перед наукой!

Дне трети нашего пути пришли благополучно. Будем надеяться, что и последняя треть пройдёт так же!

10 июля 19… года звездолёт Чарльза Хепгуда, готовый к старту, стоял на специально построенной для него площадке в центре обширного ноля, выбранного Xепгудом для ракетодрома.

В последние дни перед стартом американская пресса подняла большой шум вокруг полёта на Марс. Хепгуд с трудом спасался от бесчисленных корреспондентов.

Бейсон в своих многочисленных статьях, посвящённых полёту, всю честь предоставлял одному Хепгуду, и честолюбивый конструктор испытывал к нему за это большую симпатию. Это не мешало ему подсмеиваться над Ральфом, который с присущим ему апломбом не стеснялся писать о науке звездоплавания, пичкая читателей таким вздором, что Хепгуд с недоумением пожимал плечами, не понимая, как могли редакторы пропускать такую чушь.

– Наш полёт сейчас в моде, – говорил Бейсон. – Почему вы сами не пишете? Публика хочет читать о звездоплавании.

– У меня нет времени, – отвечал Хепгуд.

Он с головой ушёл в подготовку рейс?.. Чем ближе был назначенный день, тем сильнее захватывала его чисто спортивная предстартовая лихорадка.

10 июля огромные толпы народа плотной стеной окружили поле с самого утра. Местность вокруг ракетодрома была мало заселена, и подавляющую часть толпы составляли те, кто приехал из различных городов страны, не исключая даже Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы присутствовать при старте звездолёта.

Во многих местах реяли американские флаги, привезённые патриотически настроенными зрителями. Конная полиция следила за порядком, не подпуская любопытных близко к кораблю.

Старт был назначен на восемь часов утра.

Спортивные комиссары, специально приглашённые Бейсоном, в последний раз осмотрели печати, наложенные на приборы пульта управления, и, простившись с обоими звездоплавателями, покинули корабль.

Хепгуд и Бейсон остались одни. Оба были одеты в резиновые костюмы, так как предстояло погрузиться в воду, чтобы ослабить вредное влияние на организм пятикратного увеличения тяжести при взлёте, ускорение которого должно было составить пятьдесят метров в секунду за секунду.

Хепгуд наглухо закрыл двери. Звездоплаватели находились в единственной тесной каюте, загромождённой баллонами, резервуарами жидкого кислорода и прочим имуществом экспедиции. Свободного места почти не оставалось.

Хепгуд посмотрел на часы.

– Ложитесь! – сказал он.

Бейсон нерешительно поднёс к голове резиновую маску, продолжая со страхом смотреть на длинный алюминиевый ящик, неприятно похожий на гроб.

– Но если с вами что-нибудь случится, – сказал он, – как я вылезу оттуда?

– Если со мной что-нибудь случится, то вам и незачем будет вылезать из ящика, – ответил Хепгуд. – Не всё ли равно, как умереть? Без меня вы всё равно погибнете, так как управлять звездолётом не умеете.

Бейсон тяжело вздохнул и покорно надел маску. Всеми силами стараясь побороть страх, он с помощью Хепгуда влез в ящик. Он слышал, как Хепгуд соединил шланги подачи воздуха, завинтил крышку ящика, почувствовал, как вода наполнила его «гроб».

Итак, он замурован и не сможет сам выбраться отсюда. Воздуху, как он знал, хватит на сорок минут, и если его не вытащат к этому сроку, то он неизбежно задохнётся.

А мало ли что может случиться с Хепгудом. Вдруг он потеряет сознание или просто забудет о своём спутнике…

А может быть, этот человек намеренно захочет погубить его? Так легко, по возвращении на Землю, придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить причину его смерти. Кто сможет проверить? И вся честь полёта, все выгоды достанутся на долю одного Хепгуда. Как он раньше не подумал об этом? Конечно, именно так и случится! Почему Хепгуд не стучит в крышку ящика, чтобы узнать, всё ли в порядке, как они об этом договорились? Стоит закрыть кран воздухопровода – и всё сразу закончится… Вот уже дышать становится всё труднее… Журналист заметался в тесном ящике, пытаясь выбраться. Но тут он услышал три чётких удара по крышке.

Условный стук! Нет, воздух хорошо проходит… Дышать легко…

Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами.

Убедившись, что со спутником всё в порядке, Хепгуд проверил, плотно ли закрыта крышка, и поспешно стал готовиться к старту: ещё раз проверил исправность шлангов, подающих воздух в ящик, где лежал Бейсон и в его собственный, стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в ход двигатель. Всё было в полной исправности.

Он надел маску, соединил её с резиновым костюмом, плотно затянув герметический воротник. Потом влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи. Завинтив изнутри крышку, впустил воду.

Всё было готово к отлёту.

Сквозь очки маски он видел светящийся циферблат часов на своей руке. Оставалось ещё две минуты.

Хепгуд был совершенно спокоен. Об опасностях, грозящих при старте, он не хотел думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он отправлялся в межпланетный полёт. Всё остальное исчезло из его сознания. Если произойдёт катастрофа, он не должен остаться живым. Победа или смерть! Третьего исхода для него не было…

Осталась одна минута.

Он вспомнил о Камове. Его соперник летит сейчас далеко от Земли, не подозревая, что звездолёт Хепгуда ринется за ним, что этот звездолёт будет на Марсе раньше его…

Пора!

Твёрдой рукой Хепгуд нажал кнопку.

Мучительно медленно тянулось время…

Сто семьдесят дней пути, – дней, ничем не отличающихся друг от друга, полных томящего безделья, – шли один за другим с одуряющей монотонностью.

Сознание необычайности положения, грандиозная картина Вселенной, развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.

Делать было почти нечего. Ракета летела по извечным законам небесной механики и должна была домчать их до цели, если не произойдёт встречи с каким-нибудь крупным метеоритом, который они не успеют заметить. Впрочем, Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.